Падал снег. Большими хлопьями. Медленно и тихо, как в сказке. Уже лежали глубокие сугробы. Сугробы очень мешали этой паре. Она — высокая, гордая, везла своего мужа по снегу в больницу. Вернее, они держались за руки, она шла, а он, отталкиваясь от снега рукой, ехал на маленькой, у самой земли, доске с колесиками.

И вроде жалкое зрелище, а прохожие оглядывались: было в этой паре какое-то достоинство. Красота и сила духа. На двоих.

Так получилось, что у них все — на двоих. Она и вышла-то за него замуж уже за безногого. Ноги ему отрезало еще в 18 лет. Вагонеткой в шахте. Отрезало ноги, но не сломало дух. Поднялся. Выстоял. Будучи безногим.

У них родились две прекрасных послушных дочери. И дом был полная чаша. Добротный дом, с учетом особенностей Петра Степановича. Потому что глава семьи. И должен быть самостоятельным. Машина тоже была, с ручным управлением. И уважение всей улицы: многие обращались к нему за советом, за помощью. Мастер Петр Степанович был на все руки.

До весны 2014 года в Макеевке никого особо не раздражало, что вся семья Петра Степановича украиноязычная. Что носят вышиванки, поют украинские песни, соблюдают традиции.

Весной того года все изменилось. Все — отношение соседей, моральные приоритеты, мир за окном. Сначала повеяло холодком от тех, кто раньше считал честью подать руку. Потом пришла война. Как всегда, внезапно, странно, страшно.

Обстрелы участились. Жена не могла носить на себе в подвал довольно крепкого мужа. А делать это надо было все чаще и быстрее. Они приняли решение опустить Петра Степановича в каменный колодец с насосом. В яму, где безногий шахтер просидел трое суток, а его верная Надийка спускала ему туда на веревке еду и воду. Потом сама пряталась в подвале. Так не могло продолжаться долго. Вдвоем решили: ехать. К украинскому блокпосту — и дальше, в Украину.

Думалось, что это все не надолго. Максимум на две недели. Поэтому никаких теплых вещей не брали. Взяли флаг и вышиванки. Да-да, украинский флаг в этой семье тоже был. В него впопыхах завернули документы. Логично ведь: самое ценное должно лежать рядом.

Что допустили оплошность, поняли уже рядом с блокпостом сепаратистов. Но Бог миловал, вовремя спохватились. Нет, флаг не выбросили — перепрятали. Да, рисковали. Но как иначе?

Много позже, уже осенью, в их дом все-таки пришли. Взвод автоматчиков. За Петром Степановичем. Кто-то донес, что безногий почти по бедра пожилой человек, разменявший седьмой десяток, был все это время… корректировщиком огня ВСУ. Потому что украинец. К счастью, семья была уже далеко от этой беды…

…Они шли по глубокому снегу в киевский Институт нейрохирургии, карабкались по ступенькам без пандуса. Она — с гордой спиной. И он — ей по пояс, но такой мужик — кремень! Легко одетые, в вещах с чужого плеча. И с его болью. На двоих. Фантомной болью, с новой силой разыгравшейся от всего перенесенного.

Боль с ним — постоянно. Когда она берет над ним верх, он закрывается на несколько дней в комнате. Воет, плачет, ругается, включая новости на всю громкость.

Но самым страшным для Петра Степановича была не потеря дома, привычного уклада. Самым страшным были те два котла — Иловайский и Дебальцевский.