Между тем мало кто знает, что Степаненко уже состоялся в профессии, и не однажды, только не здесь. Из родного Корсунь-Шевченковского он в юности уехал в Петербург (почему — отдельный разговор). Правда, с пересадкой в Париже, где окончил знаменитую французскую киношколу La Fémis. И дальше успешно делал карьеру: National Geographic, Discovery, Mezzo, петербургский филиал «Останкино», канал «ТВ-100». А потом, лет десять назад, когда атмосфера в колыбели Путина окончательно загустела, он бросает все: должность главного режиссера, квартиру, друзей, налаженный ход жизни, в конце концов, раскрученное имя... И переезжает на родину, начиная жизнь буквально с нуля.

Это, так сказать, одна часть биографии. А вот и вторая: в РФ он успел послужить в армии, и не просто так, а в десанте. Причем в «горячих точках», в которых у России никогда не было недостатка. Поэтому на Евромайдане вместо того, чтобы снимать документальное кино, как поначалу планировалось, он быстро нашел общий язык с ребятами, имевшими боевой опыт, преимущественно с «афганцами», и естественным образом влился в Самооборону. В этом месте приходится оговориться: Евгений — «тихушник», в том смысле, что заставлять его проболтаться о вещах, о которых он говорить не намерен, — зря тратить время. Поэтому здесь и дальше — скорее мои предположения и косвенные выводы, чем доказанные факты. Например, то, что самообороновцы предотвращали похищения активистов и кое-кого таки сумели спасти. Неудивительно, что с началом войны мужики оказались в добровольческих батальонах ­— они, собственно, и были костяками добровольческих батальонов, и приняли на себя первые удары «зеленых человечков».

Из первых своих экспедиций на фронт Женя возвращался неузнаваемый: он и без того холерик, а тут лицо чужое, движения резкие, реакции непредсказуемые. Точнее, очень даже предсказуемые с точки зрения здравого смысла: это когда приходишь с войны и обнаруживаешь, что те, за кого ты подставлялся под пули, не очень-то этим озабочены: вон они решают свои проблемы на террасе ресторана, аккурат напротив входа в Центральный военный госпиталь.

Военное CV Евгения Степаненко покрыто мраком. Через год после событий смотрим хронику боев за Донецкий аэропорт. Вдруг реплика: «О, вот тут, на взлетке, мы с напарником сутки пролежали. Страху натерпелись!» Ясно, он же снайпер. Потом кадры пограничного российского городка — и признание: мол, я как раз оттуда. «Оттуда» должно означать некую экскурсию, и явно не за сигаретами. Потом уточняется, что «за ленточку» он со товарищи гулял не раз, и не по полчаса. Еще анекдот: как в неразберихе боя он оказывается в одном окопе с «освободителями» из-за поребрика — выручил питерский говор и знание российского армейского контекста. Ну, про обмены пленными, когда с той стороны переговорщиком матерый грушник, даже вспоминать неловко, такая рутина!

Есть, конечно, соблазн, когда все закончится, посадить его перед диктофоном и заставить все рассказать по порядку, чувствую, неслабый вышел бы сценарий, но нет уверенности, что согласится. Он и награды свои, а их немало, на моей памяти один-единственный раз надел на публике. Стесняется.

А так — обычный режиссер. Талантливый. Сейчас сидит в монтажке сутками напролет, заканчивает фильм к празднику для одного телеканала (раз в год каналы вспоминают, что у нас война). Хватается за десять проектов одновременно (вот когда его хочется пришибить!), из них штук восемь рассасываются, зато за оставшиеся два не стыдно.

Адреналиновый голод утоляет, в любую свободную минуту срываясь на аэродром, — да, я забыл сказать, что он еще и пилот-любитель. Мечтает развернуть в Украине систему санитарной авиации, когда в случае необходимости (ДТП или другая травма) пострадавший сможет попадать на стол к хирургу через два часа максимум.

Вот такого друга послала мне судьба. Общаемся мы, кстати, все больше по-украински. Хотя позывной у Жени по-прежнему «Питер».