Увидела присягу на верность Украине, и опять переезды, переезды, общежития и съемные квартиры.

Увидела болезнь Игоря и десятки операций. Увидела его замечательных ребят, бывших бойцов в одинаковых майках с названием роты, собравшихся в Киеве, в их новенькой (наконец-то!) еще необжитой квартире. Услышала радостный смех, галдеж, песни замечательного, верного Васи Рыбалко.

Увидела себя — смертельно уставшую, во дворе клиники, толкающую тяжелую каталку с лежащим на ней Игорем, еще под наркозом после очередной операции в хорошей клинике, где и сегодня работают блистательные хирурги, но санитаров даже за большие деньги не найти. И как Игорь заваливался безвольно то на один бок, то на другой с этой каталки, и Танька держала его, будто у нее было десять рук и богатырская сила. И каждый камешек увидела, и каждую ямку или выбоину в старом асфальте больничного двора.

Увидела, как приехали в начале мая в Киев на традиционный сбор бывшие его бойцы — веселый певучий Вася, гигантский Римас, добродушный Серега, уже солидные, уверенные, возмужалые. Как в последний раз тихо прошли они все в комнату к Игорю — прощаться. И какой Игорь уже был нерадостный и все понимал. Как уходили ребята подавленные, молчаливые, осиротевшие растерянные, как дети.

Увидела и тот день, когда в дом по вызову ввалилась недовольная хамоватая врач «скорой», несчастная замотанная женщина, и слишком энергично, слишком громко и скандально для медика «неотложной помощи», слишком оглушительно для квартиры, где находится тяжелый больной и где привыкли говорить тихо, потому что и сам Игорь уже был так слаб, что говорил шепотом, рявкнула, тыкая пальцем в полулежащего в кресле полковника Кару:

— Зачем вы нас вызвали? Кого тут везти в госпиталь?! Мы же его не довезем!

А фельдшер стоял за спиной врача, безучастный, равнодушный и зевал. И потом они оба ушли, хлопнув входной дверью.

Танька увидела себя, присевшую на колени рядом с Игорем, и услышала, как она сама ласково, даже весело говорит:

— Карик, ну что ты, не беспокойся, я сейчас привезу врача. Он волшебник. Поверь мне и будь спокоен, я быстро. Ты же меня знаешь. Жди.

И пока она мчалась и ехала куда-то, быстро высчитывая, в какую клинику ехать, кого, какого врача везти, где взять денег, чтобы заплатить за уже бесполезный визит, ее Карик, наш Игорь — умер.

Танька-Заяц увидела, как машина выехала на обочину, как она вышла, опустилась на колени точно так же, как и сейчас, после этого дурацкого предложения быть его верным Зайцем, опустилась в пыль и закричала. А через минуту позвонила ее свекровь и сказала:

— Возвращайся, Таня.

Увидела, как поправляет она последний его мундир. И как рядом с ней стоят его бойцы: Вася Рыбалко, Римас, еще кто-то…

Это все и многое другое, о чем ни я, ни кто-то другой никогда не узнаем, увидела Танька, верный Заяц. Увидела тогда, обнимая голову своего юного лейтенанта, так нелепо искренне и смешно попросившего ее руки. Она увидела это все и, не колеблясь, сказала:

— Я согласна.