ПРИГОВОР ДЛЯ ЗАБЫТЫХ

В конце мая я была приглашена на последнее перед подписанием бундестагом закона о фонде немецкого правительства и индустрии «Память, ответственность, будущее» совещание представителей сторон, ведущих переговоры о выплате компенсаций жертвам национал-социализма — США и Германии, а также национальных фондов стран Восточной Европы для «состыковки» нерешенных вопросов и обсуждения их предложений. В предложениях украинской стороны, в частности, в разделе «О поэтапности выплат», указывается: «Поэтапная норма выплат, заложенная в проекте закона, противоречит целям и задачам фонда — как можно быстрее довести гуманитарные выплаты до получателей. В случае ее принятия окончательные расчеты будут отодвинуты на неопределенно длительный термин, что недопустимо. Поэтапность выплат обосновывается немецкой стороной возможным недостатком средств в связи с увеличением количества потенциальных получателей. Эти опасения беспочвенны. В Украине теперь проживает 605 554 жертвы нацизма, на которых имеются необходимые документы и которые получили первые гуманитарные выплаты. Их количество не может увеличиться. Кроме этого, каждая страна получает средства в определенном объеме. Для украинской стороны это — 1 млрд. 724 млн. марок. За пределы этой суммы Украина не выйдет».

Это — цитата из документа, отправленного из Верховной Рады через посольство Украины в Германии, скрепленного подписями первого заместителя председателя Верховной Рады Виктора Медведчука и посла Анатолия Пономаренко. И это есть приговор для десятков тысяч (некоторые немецкие историки называют их количество — до 100 тысяч) бывших украинских «остарбайтеров», угнанных на принудительные работы в Германию, на которых «не имеется» документов в украинском фонде «Взаимопонимание и примирение». Самостоятельно получить подтверждающие документы о пребывании в Германии эти люди не в состоянии. Поэтому они и не вошли в официальную цифру, предоставленную национальным фондом, и, следовательно, не могут претендовать на получение компенсаций. Но ведь они там работали! И не следует в данном случае делать акцент только на деньгах: для этих людей важно еще и подтверждение, что они в этот период вообще где-то были.

«Нет бумажки...»

«На которых имеются документы, и их количество не может увеличиться...» Не знаю, как на кого, а на меня от этого утверждения повеяло холодком изречения приснопамятного великого генералиссимуса о том, что у нас «пленных нет, а только изменники Родины», стоившее сотням тысяч людей не только невероятных страданий, но и жизней. И уж теперь-то никакого секрета нет, что люди, насильно вывезенные в фашистское рабство, после освобождения и возвращения домой еще долго оставались изгоями общества. К ним, казалось, навечно был приклеен ярлык: «Работал в фашистской Германии». Это автоматически обозначало постоянную подозрительность общества, невозможность получить образование, хорошую работу. Из-за постоянного страха быть обвиненными люди старались скрыть свое прошлое, большинство из них уничтожило какие-либо свидетельства своего пребывания в третьем рейхе. Документы, привезенные из Германии, хранили либо отчаянные смельчаки, либо идиоты.

Теперь, после принятия решений о выплате компенсаций, бывшим «остарбайтерам» требуются подтверждающие документы. И хорошо, если предприятие, использовавшее их труд в Германии, сохранилось. Получить от него архивную справку в основном не составляет проблем. Но за более чем полстолетия многие из предприятий исчезли, обанкротились, слились с другими или имеют какой-то другой профиль. А многие не спешат подтверждать, что участвовали в столь постыдном деле — ведь живы если не прежние собственники, то их ближайшие родственники.

Пожалуй, Украина — единственная страна, от которой Германии до сих пор не удалось добиться сведений о точном количестве людей, претендующих на возмещения. То есть, как следует из приведенного выше документа, эта цифра предоставлена немецкому фонду, но Германия ей не верит. Позволю себе утверждать, что опасения немецкой стороны, что количество людей, справедливо претендующих на возмещения, может увеличиться, и существенно, далеко не беспочвенны. Но сразу же замечу, что речь совершенно не идет о нежелании немецкой стороны платить этому «новому» отряду «остарбайтеров». И фонд «Память, ответственность, будущее», и многие общественные организации озабочены тем, что не все украинские граждане — бывшие принудительные работники, смогут получить возмещения. И имеют на то основания, так как хорошо изучили этот вопрос и не доверяют официальной статистике украинского национального фонда. Хотя бы потому, что эти жертвы не безмолвствуют, как раньше. Они, как умеют, звонят во все колокола, пытаясь бороться изо всех своих немощных сил. И пишут во все концы, в том числе и в Германию. Правда, далеко не всегда получая ответы. Но тем не менее кто-то же их слышит...

У меня на письменном столе лежит около 500 писем от бывших принудительных работников, практически со всех областей Украины. У их авторов общая проблема: они не получили ни копейки из 400 миллионов первой разовой гуманитарной помощи, предоставленной в 1993 году правительством Гельмута Коля. Не могут они рассчитывать на возмещения и теперь. По причине невозможности получить подтверждения о своей работе в Германии во время войны. Все они оформили выданные украинским фондом «Взаимопонимание и примирение» формуляры и отправили по указанному адресу в Международную службу поиска в Арользен. Некоторым из них пришел стандартный ответ: «В списках не значится», другие вообще его не получили. Самостоятельные поиски подтверждающих справок не дали результата. Таким образом эти люди оказались вне официальной статистики и вне заботы украинского фонда, который обязан был взять ее на себя.

Мне трудно сказать, почему и каким образом Иван Билан из Радомышля Житомирской области после войны взял фамилию Лысогора. Вот что написал Иван Александрович:

«Меня насильно угнали в Германию в апреле 1942 года. 13 месяцев был в лагере в Карлсруе, работал на вагоноремонтном заводе. Потом меня отправили в Бергхаузен на кирпичный завод. Мне было 16 лет, я был маленький и худой, поэтому все называли меня «Иван кляйне». А работа была непосильная, кормили только, чтобы мог ворочать тачку. После освобождения американцами меня забрали в советскую зону и я до 1950 года служил в армии. Мне теперь 74 года, болен. Компенсацию не получил, так как не имею справки, подтверждающей работу в Германии. На все мои запросы приходит один ответ: «В списках не значится». Руки опускаются от невозможности что-либо доказать. Вот если бы я был поздоровее и поехал в Германию, в те места, где работал, там бы сразу вспомнили, что был у них такой Иван кляйне, который работал, как вол».

И приписка от дочери: «Успокаиваем отца, как можем: нет подтверждения — так и будет. Но каждый безрезультатный ответ вызывает горечь обиды, тяжкие воспоминания, беспомощность. Не помогают наши утешения. Что поделаешь — старая закалка. Если вы сможете ему помочь, мы уверены, что это продлит ему жизнь...»

Примерно такая же история случилась и с Александром Брущинским из Смелы Черкасской области, работавшего во время войны на заводе Daimler Benz Motoren. Все его поиски оказались безрезультатными.

«Тогда, — пишет Александр Михайлович, — я обратился в областное отделение фонда «Взаимопонимание и примирение» с просьбой как-то посодействовать. По телефону мне ответила какая-то личность женского пола: «А деньги кто будет получать? Вы? Вы и разыскивайте!» Я бы и искал, но как? Я стар и болен, жена шесть лет как умерла. Не живу, а доживаю. Такие люди, как я, уже никому не нужны. Пожалуйста, помогите мне».

Почему трудно получить такую справку из Германии? Да не так уж и трудно. Но нашим старикам с этой задачей самостоятельно не справиться. Они отправляют письма в немецкие архивы зачастую на украинском или русском языках, названия предприятий и местности, где когда-то работали, искажены. Многие предприятия уже не существуют, а их правопреемники пытаются сделать вид, что эта проблема их не касается. Кроме этого, немецкие архивы охотнее реагируют на официальные заявки от фондов или других общественных организаций, оформленные по всем правилам ихней бюрократии, чем на частные письма. Надо заметить, что не все они спешат такие справки давать, а архивы, например, предприятий вообще не желают открывать какие-либо данные. Только настойчивость и терпение помогают добиться цели.

Правда, возникает простой вопрос: почему подтверждения следует искать в Германии — ведь все бывшие принудительные работники по возвращении на Родину проходили фильтрационные лагеря, а данные на них передавались в КГБ по месту жительства. Какие еще справки нужны — стоит лишь открыть эти архивы. Интересно, что многие из моих адресантов, уже имея такие справки, а те, кто после немецкого «рая» служил в Советской Армии, даже продублированные, почему-то не могут претендовать на компенсацию.

Вот письмо из последней почты от Геннадия Александровича Легавца из Днепропетровска. Его угнали в Германию 10 мая 1942 года. Работал на военном предприятии в Баварии, был отправлен в Австрию. Несколько раз бежал. Его ловили, сажали в тюрьму, потом опять работа на предприятиях. Опять побег, на этот раз успешный. Он попадает в один из отрядов движения Сопротивления. После окончания войны — американский лагерь для перемещенных лиц, откуда он совершает побег, на этот раз в советскую зону — домой же рвался. Тут прошел советскую «фильтрацию» и был призван в Советскую Армию, где прослужил пять лет на территории Румынии. Что подтверждает справка из военкомата, где, в частности, указано: «В разделе 24 пункта «б» личного дела значится, что Легавец Г.А. был угнан в Германию с мая 1942 г. по май 1945 г.». В справке Службы безопасности Украины по Днепропетровской области тоже подтверждается этот факт с обязательной в таких случаях припиской, что СБУ «данными о совершении Легавцом Г.А. преступлений против Родины в период Великой Отечественной войны не располагает». Справка выдана на основании архивных материалов госпроверки (выделено Авт.). Какие, спрашивается, и откуда этому человеку еще нужны подтверждения? Ведь в этих «архивных материалах госпроверки» КГБ когда-то вывернул наизнанку не только то, где человек работал в Германии, но и всю его подноготную.

Людей, имеющих такие справки, немало. Но получается, что они — ничего не значащие бумажки. И трудно ли представить чувства этих стариков — какую обиду и бессилие они должны испытывать теперь? А уж если откровенно, то, читая их письма, мне даже трудно поверить в этот наш беспредел...

Немцы и мы

Если поначалу, два-три года назад, отношение немецких граждан к выплатам возмещений бывшим «остарбайтерам» было больше с минусом, чем с плюсом, то после принятия закона о компенсациях оно если и не поменялось на позитивное, то стало более терпимым, что ли. Это в массе своей. Но в Германии есть немало общественных организаций, частных лиц, проявляющих настоящую заинтересованность в судьбе бывших принудительных работников. И в основном... украинских. Дело тут не столько в особой любви к украинцам, сколько в обратной реакции на создавшийся отрицательный имидж и Украины, и украинского фонда «Взаимопонимание и примирение» после исчезновения 35 миллионов первой разовой гуманитарной выплаты. Больше всего писем от людей, нуждающихся в подтверждающих документах о работе в Германии, здесь получают с Украины — национальные фонды других стран Восточной Европы эту задачу в основном решили. Поэтому у немцев срабатывает чувство справедливости и солидарности с бедными людьми, которым чиновники не желают помочь и все чаще в связи с этим употребляются нелестные для нас определения «коррупция» и «мафия».

В Германии в таких случаях мощно заявляют о себе общественные организации. К людям, не имеющим подтверждающих документов, проявляет внимание немецкий союз архивистов, который планирует создать специальную группу поиска. Многие архивы готовы включиться в эту работу. Более категорично настроен Лотар Эверс, председатель влиятельного федерального союза информации и консультаций по возмещениям жертвам, преследовавшимся национал-социалистским режимом. Он считает, что все эти проблемы — забота украинского фонда, который финансируется немецким правительством и в обязанности которого входит поиск документов для бывших принудительных работников. Кроме этого, г-н Эверс, памятуя о прошлых «заслугах» фонда в распределении денег, требует поэтапной выплаты компенсаций, прекрасно понимая, что они растянутся надолго. А о том, как эти деньги будут использоваться в «промежутке», его никто не информировал.

Опасения понятны: фонд получает в свое распоряжение 1,724 млрд. марок — почти 1/5 годового бюджета Украины. Наверное, о том, как они будут использоваться, каким образом распределяться и когда, полезно было бы знать не только немецкой стороне. Это и есть та прозрачность деятельности, которую требуют от всех национальных фондов стран Восточной Европы и которые ее обеспечивают. О деятельности украинского фонда «Взаимопонимание и примирение» один из депутатов бундестага выразился, как о «черной дыре, о которой никто ничего не знает».

Справедливости ради следует сказать, что немецкой стороне теперь нечего удивляться. Когда в свое время правительство Гельмута Коля согласилось выделить один миллиард марок для возмещений, то в 1993 году были созданы три национальных фонда — российский, белорусский и украинский. Теперь они — естественные партнеры немецкого фонда «Память, ответственность, будущее». Но тогда вопросы формирования фондов были тайной за семью печатями, и в результате общество поставили перед свершившимся фактом, а органы фонда, его регламент утверждены без открытых дискуссий. В результате уставы фондов «Взаимопонимание и примирение» устарели уже в день принятия.

Ошибкой немецкой стороны было и ее самоустранение от какого-либо участия в руководящих органах и деятельности фондов, а ведь они финансируются правительством Германии. На мой взгляд, прежде, чем начинать выплаты принудительным работникам, следует пересмотреть принятые в 1993 году документы о национальных фондах «Взаимопонимание и примирение», дабы исключить возможные злоупотребления.

...Недавно познакомилась с 60-летним пенсионером Карлгайнцем Майером, в чьей семье во время войны работала молоденькая Шура Пивень из Красноперекопского района Крымской области. Господину Майеру удалось разыскать «свою» Шуру. Поскольку такой категории «остарбайтеров» компенсации не положены, то совсем не богатые супруги Майер чем могут, тем пытаются помочь семье Шуры. Оказалось, что ее мужа тоже угнали в Германию, где он проработал несколько лет, но компенсации получить не может: на все его письма приходил ответ, что архивы предприятия сгорели во время бомбардировки американцами. Но ведь пребывание «остарбайтеров» фиксировалось еще и в полиции по месту жительства, в больничной кассе, а также в страховой компании. Г-ну Майеру пришлось пройти через все круги немецкой бюрократии, но недавно он позвонил мне и сказал, что справку для мужа Шуры он все-таки получил — в страховой компании. Если бы у его подопечного был адвокат, то вполне возможно, что бывшему рабу удалось бы отсудить у Германии немалые деньги. Это хозяева им на руки выдавали по 5—10 марок, а ведь страховка удерживалась с полного заработка. А так Илья Шарый будет осчастливлен только компенсацией, на которую он теперь имеет право. Спасибо Карлгайнцу Майеру, который таким вот образом оплачивает долги своих родителей.

А мог бы это сделать фонд «Взаимопонимание и примирение»? Вполне. И не только для Ильи Шарыя, но и для остальных забытых жертв нацизма. Ну вот и возникает главный вопрос: почему украинский национальный фонд этого не делает? Ведь он и создан для того, чтобы все жертвы нацизма получили справедливые возмещения. Получается, будто как раз в этом он и не заинтересован. Иначе бы забытые им жертвы национал-социализма не искали помощи у редакции или у своих бывших хозяев.

Кстати, российский фонд «Взаимопонимание и примирение» к названному ранее количеству жертв нацизма недавно добавил еще 350 тысяч человек, требуя, чтобы к этой категории пострадавших отнесли также принудительных сельскохозяйственных работников, детей-заключенных в возрасте до 12 лет, а также родившихся во время войны в Германии или насильно отобранных у матерей. Украинский фонд тоже потребовал этого, но почему-то у него количество жертв не увеличилось и он даже обещает, что «увеличиться не может». Да и стоило ли так опрометчиво обещать, что за пределы выделенной Германией суммы 1,724 млрд. Украина не выйдет? Кто, спрашивается, за язык тянул?

Как ни странно, наш национальный фонд «Взаимопонимание и примирение», поднимая вопрос перед бундестагом о наследниках компенсаций, предназначенных «остарбайтерам», говорит только о людях, умерших после 16 февраля 1999 года, ничуть не усомнившись в точке отсчета. Ну и что, что стороны — США и Германия именно в этот день договорились выплачивать компенсации? Кстати, решение о возмещениях вообще германская партия «зеленых» приняла 24 марта 1994 года. Почему бы нашему фонду да не потребовать пересмотра этой даты? Дело того стоит.

У нас вообще почему-то возникают проблемы, о которых в других странах и вопрос не стоит. Например, наши же люди, оказавшиеся в западных странах, или бывшие принудительные работники Польши и Чехии действуют не только через фонды, но и через адвокатов, прекрасно ориентируясь в обстановке с выплатой компенсаций. Они обратились к компетентным юристам, которые за оказанные услуги получат свои 10 процентов, рассуждая примерно так: лучше отдать 10% от 10 тысяч марок, чем никому ничего не отдавать и наверняка получить 5 тысяч. Не поэтому ли уже сама форма заявки в фонд «Взаимопонимание и примирение» в сущности является доверенностью на получение денег: он, и только он, может ими распоряжаться. А принятый 25 апреля с.г. закон Украины о жертвах нацистских преследований вообще «расставил» все точки над «i»: всеми видами гуманитарных поступлений для жертв нацизма может распоряжаться только украинский национальный фонд.

В этой связи я вспомнила удивительную молодую женщину — Маричку Шуберт, внучку украинского писателя Валентина Речмедина, европейку по воспитанию, сохранившую лучшие черты украинской ментальности. Ранее танцовщица театра Берлинского современного балета, а теперь — преподаватель танца в одной из престижных частных школ, будучи совершенно далекой от проблем украинских «остарбайтеров», она волею случая взялась помочь разыскать справки для одной из просительниц. И вовлеклась в это сложное дело. Где может, там рассказывает, убеждает, просит помочь. Теперь уж друзья и знакомые пытаются ей в этом помогать. Недавно приятель принес ей нечто, напоминающее металлическую коробку из-под старой киноленты: нашел в котловане строящегося дома — в Берлине теперь сплошная стройка. Открыли — оказалось, своеобразный архив на металлической ленте, сплошь с украинскими фамилиями и адресами — всего 5 тысяч человек бывших принудительных работников. Кинулась Маричка в Киев звонить, в фонд «Взаимопонимание и примирение». «Пришлите, — сухо ответил голос в телефонной трубке, — разберемся». Маричка испугалась, что ее «коробка» там и сгинет. Теперь по вечерам, уложив дочку спать, пытается разобраться со «своим» архивом. А ведь эти 5 тысяч человек тоже не получили подтверждения о своей работе в Германии, так как данные на них немецкий экскаваторщик вырыл лишь недавно. Вот и жди, Иван Лысогора, свои справки. Теперь их будет искать изящная Маричка, если хватит на то у нее и терпения, и зарплаты. Куда вписал этих людей украинский фонд? И почти 500 «моих» читателей, уже потерявших надежду найти справедливость?

В Германии есть еще одна, я считаю, особая категория граждан, принимающих участие в этом процессе. Это частные лица, которые хотят платить из собственного кармана. Из сострадания. Или частные предприятия, во время войны использовавшие принудительный труд. Часть из них готова добровольно выплатить по 10 тысяч марок каждому бывшему «остарбайтеру», часть вынуждена делать это под давлением адвокатов, ведущих дела в судах. У всех одно, общее условие: передать деньги из рук в руки, минуя и немецкий, и украинский фонды. В чем, казалось бы, проблема? Увы, теперь она почти неразрешима: закон о компенсациях жертвам нацистских преследований гласит, что все выплаты и виды гуманитарной помощи для них должны идти только через национальный фонд «Взаимопонимание и примирение». Я помню обоснования, появившиеся в украинской печати перед его принятием. Даже юристы заявляли тогда, что монополия на выплаты передается украинскому фонду потому, что развелось много мошенников, так и жаждущих поживиться за счет «остарбайтеров».

Я не знаю, как удалось немецкому адвокату Петеру-Йохану Крузе провезти в Украину чемодан с наличными и выплатить наличные 13 бывшим работницам фирмы «Мерк». Надеюсь, что наказывать его после этого не будут. Но у г-на Крузе еще одна задача: оказывается, на «Мерке» работало еще более 200 украинских принудительных работников с Украины. За информацией он обратился в областные отделения фонда «Взаимопонимание и примирение». С большими извинениями ему в этом отказали, ссылаясь на распоряжение из Киева, — не предоставлять кому-бы то ни было информации, касающейся бывших принудительных работников. Наверное, таким образом фонд борется с мошенниками...

У меня появилась еще одна знакомая — 75-летняя Адельгунде Фракманн, которая разыскивает принудительных работников, когда-то работавших в Ганау, на предприятии, во время войны принадлежавшем ее семье. Фрау Фракманн в таком же преклонном возрасте, как и те, кого она пытается найти. Потому и спешит. Она тоже хочет самолично рассчитаться с людьми. Как она узнала из архива предприятия, особенно много таких людей живет в Крыму. И собирается, если позволит здоровье, туда ехать. Или пригласить бывших рабов в Германию, чтобы выплатить им причитающееся. И получить удовлетворение от чувства выполненного долга. А там и на покой можно. Но по нашему закону, получается, что все это невозможно. Сказать немецкой старушке об этом у меня, признаюсь, не хватило духу...