ОТЧЕГО НЕ ИДУТ РЕФОРМЫ В КРАЮ ВЕЧНЫХ РЕФОРМ

В Киев снова приехал Алекс Сундаков. С 1992 года он регулярно приезжал в Украину как чиновник МВФ, потом три года был у нас его постоянным представителем, потом снял чиновничьи погоны и организовал на своей второй родине - Новой Зеландии (сам он родом из Санкт-Петербурга) - Институт экономических исследований. Мне уже приходилось писать в «ЗН», что, освободившись от международного мундира, Алекс стал значительно свободнее в своих высказываниях. Вот и на этот раз он поделился целым рядом оригинальных наблюдений над экономической ситуацией в Украине, которые, в свою очередь, побудили по-иному взглянуть на причины неудач наших реформ.

Макро без микро равно нулю

Первая особенность сегодняшнего положения Украины состоит, по Сундакову, в том, что господствуют идеи, которые пришли сюда четыре-пять лет назад. Во-первых, это - идея финансовой стабилизации. Приживление ее к стволу отечественной экономики шло непросто. Однако как только она овладела умами основной массы политиков и экономистов, искомая задача была быстро и энергично воплощена в жизнь, но... в ущерб реальному сектору.

Во-вторых, это - идея макроэкономического подхода к реформам, но... в ущерб подходу микроэкономическому. Это хорошо видно на примере бюджета. На Западе его подготовка и принятие занимают примерно 5% времени управленцев и законодателей, основное же внимание уделяется обеспечению его выполнения на уровне хозяйствующих субъектов. В Украине все происходит наоборот. При этом постановка и решение стратегических задач на микроуровне подменяется возней вокруг отдельных предприятий типа «Укртелекома», «АвтоЗАЗа», Николаевского глиноземного завода и т.д., вплоть до отдельных шахт. В этом смысле макроэкономикой проще заниматься еще и потому, что единомышленников на высоком уровне требуется намного меньше, чем на микроэкономическом.

Другая особенность украинской ситуации - отсутствие экономического роста, несмотря на то, что инфляция уже ряд лет соизмерима или даже ниже, чем в успешно развивающихся странах Центральной и Восточной Европы (по Сундакову, финансовая стабилизация - это уровень инфляции, при котором можно планировать коммерческую деятельность). Да, в Украине наблюдаются сращивание государственных и коммерческих интересов, коррупция, теневая экономика. Но ведь и в упомянутых государствах все это в той или иной мере налицо. А вот чего, считает Алекс, там нет, так это трех вещей.

1. На фоне сращивания бюрократии и бизнеса отсутствует «сращивание» денег и правительственных программ. Из-за непрекращающегося бюджетного хаоса рост ряда параметров не способен опередить прогрессирующий развал. Последний связан в первую очередь с тем, что качество расходов еще хуже, чем качество доходов. Это и неудивительно: ведь в коридорах власти с советских времен практически изменился лишь предмет бюрократического торга. Если раньше профессиональные лоббисты (по тогдашней терминологии, «толкачи») выбивали лимиты и фонды материально-кадровые, то теперь - организационно-финансовые: бюджетные субсидии, кредиты, гарантии, лицензии, квоты, таможенные и налоговые льготы, взаимозачеты, правительственные программы и постановления, президентские указы. Сохранилась, таким образом, важнейшая черта социалистической хозяйственной политики - масштабное перераспределение государством экономических ресурсов.

2. В принципе есть два вида коррупции. Один предполагает разделение доходов, но без разрушения коммерческой деятельности, другой эту деятельность разрушает. Первый вид в основном связан с низовой коррупцией (типичный пример - поборы автоинспекторов), второй - с верхушечной. Так вот в Украине превалирует разрушительная коррупция, которая породила огромную теневую экономику, резко понизила управляемость как экономики, так и государственной машины. Именно благодаря ей выросло недоверие к стране и к неспособным обуздать коррупцию властям. Как следствие, сузились внутренние и внешние инвестиционные потоки, нарушены конкурентные механизмы, на рынок выходят не эффективные, а ловкие, не производящие, а паразитирующие. Госкоррупция породила и свои метастазы в частных фирмах, банках, общественных организациях. Наконец, она серьезно увеличивает социальную напряженность, ибо каждый из нас ощущает, хоть и не всегда осознает, повышение цен за счет коррупционных накладных расходов.

3. Банковская система используется преимущественно для отслеживания финансовой дисциплины (картотека, налоговые аресты доходов и т.п.), а не для оказания финансовых услуг. Впрочем, здесь, мне кажется, Алекс не совсем точен. Судя по недавним выступлениям председателя ГНА Николая Азарова и генпрокурора Михаила Потебенько, наш банковский сектор широко оказывает такие специфические услуги, как отмывание «грязных» денег, обналичивание и конвертация в инвалюту, которая затем либо оседает в загранбанках, либо возвращается в Украину в распоряжение определенных группировок. И едва ли не основную вину за эту ситуацию оба высших чиновника возлагают на Нацбанк. В этих условиях весьма двусмысленной выглядит мобилизация депутатов и общественности против мнения тех, кто хочет ограничить независимость руководства НБУ.

В беседе с Алексом я обратил его внимание еще на одну характерную черту нашей банковской системы: как и нынешний безденежный реальный сектор, она виртуальна. Виртуальность эта заключается в том, что действительно крупные капиталы отечественным банкам по большому счету не нужны. Кредитовать в долгосрочном режиме нерыночный производственный сектор крайне рискованно и по существу бессмысленно, а для краткосрочных спекулятивных операций на площадке УМВБ или в межбанковской сети особо больших денег не требуется. Потому-то так быстро успокоился недавний ажиотаж вокруг минимальных уставных банковских фондов в 1 млн. евро, а от зампредседателя НБУ Александра Киреева мы услышали фразу, достойную уполномоченного по правам «маленьких олигархов»: «Зачем убивать живые банки, едва ли не единственной претензией к которым является недостаточность их уставного капитала». То, что «живые банки» работают как коммерческие палатки, торгующие банковскими билетами, остается как бы за кадром.

«Что делать?»

без «Чего не делать?» тоже равно нулю

Пожалуй, единственная новая тема украинской политики, постепенно переходящая в практическую плоскость, это, по словам Алекса, - административная реформа. Но при этом за технологией перестройки госструктур фактически забыта главная цель трансформации госуправления - улучшение качества принимаемых решений. В результате все реформаторские усилия сосредоточились на проблеме «Что делать?» при игнорировании не менее важной проблемы «Чего не делать?» Именно с этим связана неудача дерегулятивных мер в управлении экономикой: новые рыночные подходы, соседствуя со старыми административными, практически дезавуируются. Мы словно забыли, что реформа по определению - это трансформация старого в новое, а не напяливание на старое белье нового костюма.

Комментируя этот тезис, директор Центра экономического развития Александр Пасхавер заявил, что дерегуляция, как, впрочем, и радикальная административная реформа, в сегодняшней Украине невозможны политически. В отличие от западной, наша бюрократия является не слугой власти, а самой властью, и поэтому приспособила экономику к своим интересам. Наш новозеландский гость не согласился с этим замечанием: дело не в отсутствии политической воли, а в дефиците организационной культуры. И вот тут он, мне кажется, подошел к истинной сути проблемы. Ведь оргкультура - это отличие данной организации от любой другой, набор ценностей, которые придают характерные именно для данной организации акценты событиям, предметам, отношениям, восприятию жизни. Поэтому, расширив понятие организации до общества, мы выходим на принципиально иной уровень обсуждаемой ситуации, который я бы выразил четверостишием Омара Хайяма:

Оглянись на себя

И подумай о том

Кто мы есть, где мы есть,

И - куда же потом?

Дело в том, что, увлеченные острыми дискуссиями о пороках Украины прошлой и достоинствах будущей, мы запамятовали о необходимости определить нынешнюю точку на тысячелетней кривой ее истории, понять ее сопряженность с прошлым и варианты движения в будущее. Без этого мы обречены брести на ощупь, от ошибки к ошибке, все более растрачивая те не слишком щедрые ресурсы, что были накоплены в предшествующие десятилетия.

Чего же нам прежде всего не хватает для такого осмысления? Мне кажется, четкого понимания того, что успехи плановой экономики на начальном этапе строительства социализма были обеспечены созданной адептами коммунистической идеи системой ценностей, сформулированной на доступном уличному, «зощенковскому» герою языке и доведенной до его сознания всеми доступными средствами пропаганды и агитации. Движимые этими идеологическими ценностями, люди шли на крайнее самопожертвование, ехали по распределению в глухую провинцию, развивали космическую индустрию, сидя на нарах, и т.д. и т.п.

Ныне же значительная часть общества считает идеологию исключительно социалистическим атрибутом. Между тем мировой практикой многократно доказано: дабы что-то создать, надобно в это «что-то» верить. Все эти чудесные «институты открытого общества», все эти «сдержки и противовесы» работают не сами по себе, а лишь постоянно подпитываемые личным усилием человека, заряженного определенной идеологией, этикой, оргкультурой.

Возникает естественный вопрос: а можно ли интенсивно продуцировать то, что рождается веками в недрах народной психологии? Но ведь смогли же коммунисты за пару десятков лет привить советским людям атеизм, заокеанские СМИ - внушать иммигрантам самого разного этнопроисхождения и вероисповедания «американский образ жизни», японцы - перенять правила поведения и жизненные ценности Запада. К тому же современный мир, отличающийся глобализацией и интернационализацией экономических процессов, формирует так называемую цивилизационную идентичность. За время жизни двух-трех поколений мир изменился настолько радикально, что предмет заботы идеологии сместился от познания объективной действительности к удовлетворению человеческой потребности в постоянном успехе, к проектированию с помощью всевозможных наставлений наиболее эффективных реакций на внешние воздействия, к максимизации результативности. Поэтому те государства, которые сумеют использовать идеологические средства для формирования наиболее продуктивных неформальных институтов на базе своего и мирового опыта, получат значительные конкурентные преимущества. Зацикливание же на национальной самобытности уводит в сторону от магистрального пути мировой экономики.

Соотнесите теперь идеологию-этику, ставшую нашим климатом: «деньги любыми средствами», «разбогатеть и уехать» - с отмеченными А.Сундаковым особенностями местных реформ, и вы получите четкую корреляцию. Япония, обладающая многими сходными с нашей культурой чертами - община, коллективизм, потребность в ясности и порядке, «общее важнее личного», «летуном быть позорно», - сумела добиться выдающихся успехов прежде всего потому, что главное внимание уделила не административной реформе на макроуровне, а глубокой идеологической перестройке на микроуровне. Наши же действия больше напоминают пароль из одного советского фильма о чекистах.

- Куда путь держите? - спрашивает один.

- Путь наш во мраке, - отвечает другой.