ТАРИФЫ «ЭНЕРГОАТОМА»: НИЖЕ — НЕ ЗНАЧИТ ЛУЧШЕ

Атомные электростанции обеспечивают половину продаж электроэнергии на энергорынок Украины. Не заметить их значения трудно, а вот недооценить — за этим дело не станет. Собственно, именно так в Украине прошедшие лет десять все и происходило. Если начало 90-х годов атомные станции встретили с 15 действующими энергоблоками и тремя строящимися, готовность которых составляла 90—95%, то в конце десятилетия количество работающих блоков сократилось до тринадцати, а из трех строящихся удалось «довести до ума» только один. К тому же на станциях практически полностью исчезли запасы ядерного топлива, и в середине 90-х рабочие узнали, что такое задержка зарплаты.

В общем, десятилетие выдалось запоминающимся. В память о нем остался долг в один млрд. долл. Но, пожалуй, самое главное — сложившийся в народе стереотип о немыслимой дешевизне ядерной энергии. Собственно, под этим славным лозунгом ее трясли всю вторую половину ушедшего десятилетия.

Объясняется сей феномен просто: если в себестоимости тепловой генерации топливо составляет 80%, то у атомной — порядка 30%. Поэтому если на тепловой станции украсть 50% ресурсов, она остановится, если то же самое проделать с атомной, то она еще пофурычит и, может быть, даже не взорвется.

К счастью для страны, затянувшийся на несколько лет крупномасштабный эксперимент по проверке взрывоустойчивости атомной энергетики завершился в 2000 году. Станции стали получать живые деньги, и сейчас их за месяц поступает приблизительно столько же, сколько за весь 2000 год. Забыли даже сладкое слово «бартер», на станциях вовремя появилось топливо, зарплата и прочие маленькие радости.

Все как будто наладилось. А проблема осталась. Когда «дешевый» ядерный тариф наполнили деньгами, он стал реальным, но далеко не достаточным. В нем напрочь отсутствует одна из важнейших составляющих себестоимости — затраты на вывод АЭС из эксплуатации.

Принципиальная разница между обычной и ядерной станцией в том, что АЭС нельзя просто остановить и забыть о ее существовании, это сложный и дорогостоящий процесс. К примеру, вывод из эксплуатации реактора типа ВВЭР 1000 обойдется в 260—280 млн. долл., а таких блоков сейчас 11. Закрытие двух небольших энергоблоков на Ривненской АЭС «потянет» по 160—180 млн. каждый. В сумме получается миллиарда четыре. Это раз в 20 больше, чем требуется для запуска блоков на Ривненской и Хмельницкой АЭС, которые сооружаются сейчас немалыми усилиями.

Между прочим, с вводом двух этих блоков в энергосистеме Украины заканчиваются заделы советского периода. Все остальное придется закупать по рыночным ценам. Иными словами, придется вспомнить, что в себестоимости ядерного тарифа львиную долю составляют не топливные затраты, т.е. как раз то, о чем последние десять лет пытались забыть. По идее, уже в 2010—11 гг. из эксплуатации надлежит вывести два блока в Ривном, затем до 2020-го атомная энергетика теоретически должна почти полностью прекратить свое существование. Проектный срок эксплуатации новейшего из действующих блоков ЗАЭС-6 заканчивается в 2026-м. Тогда действующими останутся только два блока, которые вводятся в будущем году.

Конечно, в реальной жизни все будет иначе. Сроки эксплуатации блоков продлят минимум на пять-десять лет. И все же когда-то их закроют. Возникает вопрос: а на какие, собственно, деньги? Теоретически в тариф должна быть заложена некая составляющая, обеспечивающая накопление средств на строительство нового блока и на безопасное закрытие старого. На практике нынешний тариф ничего похожего не содержит.

Классическим примером стала Чернобыльская АЭС, не оставившая после себя практически ничего, кроме огромной дыры в бюджете. За 23 года эксплуатации станция, выработавшая больше 300 млрд. кВт.ч, ломаного гроша не заработала на свое закрытие. Теперь все расходы по прекращению ее эксплуатации десятилетиями будет нести ломящийся от денег украинский госбюджет. Потенциально сейчас в стране остается, в финансовом смысле, тринадцать таких «Чернобылей».

Кстати, кроме всего прочего, низкий тариф АЭС предельно осложняет отношения атомщиков с представителями тепловой генерации. Двойной разрыв тарифа — 6,5 коп. у атомщиков против 12,9 у тепловиков — делает электроэнергию последних инвестиционно малопривлекательной.

Между тем тепловая генерация работает на конкурентном рынке, и ее старым электростанциям тоже когда-нибудь понадобится модернизация. Тем более что на ТЭС в основном возложена задача регулирования мощности в энергосистеме, это повышает и без того высокий износ. При этом они вполне справедливо обвиняют атомщиков в демпинге. Конечно, последние могут возразить: при чем тут мы, тарифы нам устанавливают НКРЭ. Фактически же атомщики стали заложниками стремления сохранить нынешние низкие цены на электроэнергию любой ценой.

Если поднять цены на атомную электроэнергию до уровня тепловой, тариф увеличится на 20—25%. Этого никто не хочет, следовательно, цены будут держать. Проблемы вывода блоков — это проблемы, самое ближнее, конца текущего десятилетия, т.е. далеко за линией горизонта не только для нынешнего, но и для следующего, и «послеследующего» правительства. И даже следующего президента. А вот если повысить тарифы — это станет головной болью уже нынешних руководителей. Оно им надо?

Поэтому теоретически все «за», практически — никто не хочет связываться. В настоящее время тариф на украинскую атомную энергию уже стал ниже, чем в России: разница между ядерным и тепловым тарифом там составляет 12% против 49% у нас. Правда, россияне в лучшем положении: дешевый уран, свои комплектующие и т.д. Но при этом они включают в свой тариф расходы на развитие и немного — на вывод станций из эксплуатации. Нынче 40% российского тарифа составляет так называемая инвестиционная часть, позволяющая нашим соседям вести работы по достройке четырех ядерных блоков. Кроме того, относительно недавно россияне ввели составляющую на чистый вывод из эксплуатации, пока небольшую — 1,3% от товарной продукции, но уже есть варианты ее увеличения почти в четыре раза, что в целом соответствует европейским стандартам.

Вообще в России взят четкий курс на плавный вывод тарифов на инвестиционно привлекательный уровень: за последние три года они практически удвоились. В Украине же пока все сводится к разговорам, хотя созданы рабочие группы по изучению вопроса в Минтопэнерго и в «Энергоатоме». Однако насколько они смогут согласовать свои позиции и смогут ли выработанные предложения «пройти» через парламент — это вопрос.

Позиция Минтопэнерго, предусматривающая увеличение тарифа «Энергоатома» на 10%, означает рост товарной продукции этой компании на 250 млн. грн. Сам «Энергоатом» считает, что тариф надо увеличить на 37%, что хоть и соответствует ядерному законодательству, но, откровенно говоря, очень маловероятно. Очевидно, придется искать некий компромисс.

Собственно, собираемые с потребителей средства должны поступать в два специально созданных фонда: один ответственен за закрытие станций, а другой — за обращение с радиоактивными отходами. При этом помимо сбора и самого объема средств возникает вопрос — кто будет отвечать за их рациональное использование? До сих пор все долгосрочные фонды развития рано или поздно превращались в чью-то кормушку, что порождает совершенно обоснованные опасения относительно судьбы их новых собратьев. Если сейчас начать собирать деньги, у любого правительства возникнет слишком много соблазнов относительно их расходования. Ежегодно в фонд будут поступать десятки (если не сотни) миллионов долларов, которые понадобятся в 2015—2020 годах, когда не то что фамилии нынешних министров финансов забудут, но и троечники начнут путать на экзаменах по истории, кто был первым, а кто третьим президентом.

Это — трагедия украинской ядерной энергетики. Горизонты инвестирования в ней составляют 10—15 лет, что раз в десять превышает «срок годности» среднестатистического украинского правительства. Чтобы фонд по привычке не растащили под многочисленные и неотложные нужды, необходимо законодательно максимально четко выписать, как и на что можно расходовать средства из него, кто и за что отвечает, предусмотрев уголовную ответственность за нецелевое расходование денег. Возможно, лучше всего возложить ответственность за спецфонд на НАЭК «Энергоатом». Разумеется, помимо него контроль за фондом должен осуществляться правительством и, возможно, парламентом, однако как минимум право вето должно быть у атомщиков, иначе деньги растают.

Конечно, повышение тарифа и создание дополнительного фонда накануне президентских выборов вызовут массу эмоций (в основном отрицательных) как у промышленников, так и политиков. Но поскольку в стране каждые два года — или президентские, или парламентские выборы, принять решение, никого не зацепив, просто невозможно.

Поэтому следует вырабатывать механизм, обеспечивающий максимальную прозрачность. Надо четко осознать: от этих затрат мы никуда не денемся, и чем позже начнем, тем хуже. Платить все равно придется — только много и сразу, в ущерб другим статьям текущего бюджета.