ВЛАДИМИР САВЧЕНКО: «ЖИТЬ ВО ВСЕЛЕННОЙ»

Владимир Савченко родился в 1933 году в Полтаве. Окончил Московский энергетический институт. Работал в научно-исследовательских институтах, автор научных работ в области полупроводников и микроэлектроники, изобретений. Живет в Киеве и Полтаве. Первый рассказ опубликовал, будучи студентом. Известность как фантасту принесла повесть «Черные звезды» (1960), неоднократно переизданная и переведенная на несколько языков. А крупнейшим успехом стал роман «Открытие себя» (1967), многократно переизданный в СССР и за рубежом и включенный в Библиотеку современной фантастики (т.22). Владимир Савченко — автор романов и повестей «Алгоритм успеха», «Испытание истиной», «Тупик (философский детектив в четырех трупах)», «Похитители сутей», «За перевалом», «Пятое измерение»; публицистических очерков и статей «Чернобыль, 26.4.86 — вариант ситуации», «Мир перед точкой закипания», «Эссе о пользе чтения справочников» и др. Последнее опубликованное на сегодня произведение — философско-фантастический роман «Должность во Вселенной», первый из цикла «Вселяне», над которым работает писатель. Опубликован в сети Интернет и готовится к изданию второй роман цикла — «Время больших отрицаний».

Один мой друг, еще будучи старшеклассником, украл из школьной библиотеки книгу. Он не был ни клептоманом, ни малолетним преступником. Но другой возможности заполучить эту книгу у него не было, а хотелось перечитать ее не один и не два раза. Она не просто произвела на него сильнейшее впечатление — эта книга сломала рамки его представлений о мире. И этот парень не только сам неоднократно перечитывал ее, но и предлагал всем своим друзьям, в том числе и мне.

Так я — заочно — познакомилась с Владимиром Савченко и его романом «Должность во Вселенной».

В 60—80-е годы прошлого века книги фантаста из Украины расходились по Советскому Союзу тиражами в сотни тысяч экземпляров, издавались за границей на десятках иностранных языков. В те времена научной фантастике полагалось быть действительно научной, насыщенной смелыми гипотезами и заявками на изобретения будущего. Но Владимир Савченко, как и его современники — Иван Ефремов, братья Стругацкие — шел еще дальше, философски осмысливая законы мироздания, судьбу цивилизации, взаимоотношения человека и Вселенной.

Идеи Савченко всегда были глобальными, масштабными и, казалось бы, актуальными независимо от политического режима. Однако независимой Украине, увы, не понадобился этот русскоязычный писатель мирового уровня, не сумевший, да и не пожелавший, вписаться ни в идеологию, ни в рынок. И после изданных в начале 90-х романа «Должность во Вселенной» в Украине, а в России — трехтомника в серии «Золотая полка фантастики» — Владимир Савченко попросту исчез. Из разряда активно работающих, издающихся и любимых читателями авторов перешел в категорию легенды отечественной фантастики. А легенды, как известно, безвозвратно принадлежат прошлому.

В то время как Владимир Иванович живет здесь и сейчас. Продолжает мыслить и писать. А интерес к его творчеству среди читателей фантастики и не думал угасать.

После почти семилетнего перерыва книги Владимира Савченко снова переиздаются. Где? Разумеется, в Москве.

«Меня вытянули эти ребята»

— В течение почти семи лет вы нигде не издавались. Чем был вызван такой длительный перерыв?

— Во-первых, противно было. Оказалось, что я очень советский человек, — хотя никогда не состоял в партии, был близок к самиздату, диссидентам. Но когда увидел, что получилось после развала СССР, у меня в какой-то степени опустились руки. Я вышел из Союза писателей Украины еще в 93-м году и до сих пор по ним не соскучился. Фантаст не может писать, если он не верит в будущее. А вышло так, что я перестал верить. Но потом натура взяла свое. Ведь есть местное будущее — Украины, СНГ, а есть будущее мира. Будущее мира все-таки имеет перспективы, так что нужно продолжать жить и работать. К тому же у меня пошла интересная тема — продолжение романа «Должность во Вселенной». Я уже написал еще один роман — «Время больших отрицаний», он есть на моем сайте.

Сейчас все мои вещи переиздаются в московском издательстве «АСТ», но у меня к этому очень сдержанное отношение. Шикарная серия «Классика отечественной фантастики» — не уточняется, что имеется в виду под словом «отечественная», и это замечательно. Но тираж-то ничтожный! У первой книги — десять тысяч, у второй — восемь (по теперешним временам — далеко не ничтожный! — Я.Д.). И цены — 12—15 гривен. А ведь фантастика пишется для молодежи. Но откуда же у молодых ребят такие деньги на книги? Поэтому я и переориентируюсь на Интернет, поскольку в Сети много толковых ребят, до которых все это может дойти. А насчет книг я не знаю.

— Мне кажется, для вас фантастика гораздо ближе к научной деятельности, чем к литературной. Это правда?

— В общем-то, да. Сейчас на моем сайте в форуме идут дискуссии по новому роману, некоторые читатели высказываются с позиций «нравится — не нравится». Я им ответил, что они оценивают далеко не главное, на что надо обращать внимание в таких вещах. И разъяснил свою позицию. Я как тот учитель из анекдота, который сетовал на своих учеников: «Раз им объяснил — не поняли, другой раз объяснил — не поняли, третий раз объяснил, уже сам понял! — а они все еще не понимают». Я объясняю другим, чтобы понять самому. А поскольку у меня есть и некоторый писательский дар, то это делается на уровне художественной литературы. Но главное — развитие и понимание проблемы.

— Ваши произведения насыщены сложными научными понятиями и терминологией, и, казалось бы, их аудитория должна была быть узкой и специфической. А между тем когда-то они расходились огромными тиражами. Чей это феномен — ваш как писателя или же читательской аудитории того времени?

— Во-первых, читатели были, конечно, более развитые, чем сейчас. В то время я получал много писем с вопросами на научные темы: ребята хорошо вникали во все эти штуки. Сейчас развитая часть молодежи в основном идет в вузы на коммерческие специальности, а в то время была тяга к инженерной и естественнонаучной работе. Самые большие конкурсы были именно в эти институты. И, во-вторых, опять-таки цены на литературу. То, что сейчас продается по 12—15 гривен, можно было купить меньше, чем за рубль. Я помню замечательный эпизод: когда вышел мой самый известный роман «Открытие себя», я был в Алуште и увидел его на раскладке. Подходит дядя, листает, а я стою рядом — автор! — и переживаю: купит — не купит? Он долистал, перевернул обложку: 66 копеек. «Ого! Три кружки пива!» Положил и пошел.

— Есть ли у вас сейчас обратная связь с читателями?

— По Интернету — да. У меня есть сайты, их делают московские любители фантастики. Не только московские — для Интернета же нет расстояния. Какие-то из моих вещей сканировали в Свердловске, какие-то — в Алма-Ате, и сейчас там выложены все мои произведения, включая и новый роман. Честно говоря, когда я уже махнул рукой на фантастику, на литературу, — меня вытянули именно эти ребята, которые начали делать мой сайт, вовсю меня тормошить. Многие пишут в форум, в гостевую книгу. Пишут довольно трогательные вещи: что мои книги повлияли на их судьбу, на выбор специальности. Кто-то даже заявляет, что если бы прочел их раньше, то жизнь бы пошла по-другому.

— Какие они, ваши теперешние читатели? Люди старшего поколения или молодежь?

— Есть и те, и другие. Много студентов, в основном тех, кто учится «за бугром». Хотя, возможно, у них просто легче доступ в Сеть. А есть люди, которые читали мои вещи в молодости и перечитывают их до сих пор.

«Такого человека, как Ефремов, я больше не встретил»

— Как вы начинали в фантастике?

— Еще студентом Московского энергетического я заведовал сатирическим отделом институтской многотиражки «Энергетик». И как-то меня «повернуло»: что там все сатира да сатира, дай-ка я напишу фантастический рассказ! Написал. Его напечатали, но сняли подзаголовок «фантастический»: оказывается, инфракрасное видение, о котором я писал, уже было изобретено, только я не знал об этом.

Я рассердился, написал более серьезный рассказ и отнес его в журнал «Знание-сила». Его опубликовали. Это было в 55-м году. Рассказ был посвящен теории относительности, которую в то время в Советском Союзе только-только реабилитировали. До того она вместе с квантовой механикой считались идеалистическими заскоками, за которые даже снимали ученые звания. Рассказ назывался «Навстречу звездам», — и, на мое удивление, он пошел гулять по всему миру. Через год его перевели в Германии, потом в Румынии — и пошло, пошло: вплоть до хинди, арабских языков и так далее. Для студента это было очень неплохо! Я даже помню, что по немецкому журналу Berliner Illustriert с моим рассказом наши младшекурсники сдавали «тысячи» — полагалось перевести с иностранного языка 40 тысяч знаков в семестр. В этом рассказе примерно столько и было. Есть русский текст, рядом автор — журнал пошел по рукам, и больше я его не увидел.

— А какие-то гонорары вы получали?

— В то время за зарубежные публикации никому ничего не платили — Советский Союз тогда не входил в Женевскую конвенцию. Только после 1973 года начали что-то платить. И то отнимали страшно: процентов 15—20 автору, а все остальное шло государству.

— Почему у вас не сложилось с «чистой» наукой?

— Я работал сначала в Институте автоматики, потом в Институте кибернетики. Если бы я был теоретиком, то, наверное, остался бы. Но я занимался экспериментальной наукой в области микроэлектроники. И после одного очень «кровавого» внедрения серьезной темы сел и подсчитал: сколько зависит от моего личного вклада, моих способностей, моих знаний, — в науке, а сколько — в литературе. И получилось, что в науке моя работа зависит от меня лично максимум процентов на пять. Остальные 95% — от снабжения, финансирования, от расположения или нерасположения начальства, смежников, решений каких-то главков. А в литературе — наоборот. Конечно, продвинуть книгу в советские времена было тоже очень трудно, но написать ее — тут на 95% все зависит от меня. Это и определило мой выбор. И я не жалею о нем до сих пор. Я бы сделал гораздо меньше, если бы остался в науке.

— Главным авторитетом в советской фантастике был и остается Иван Ефремов. Вы с ним общались?

— Да, конечно. К сожалению, мало, хотя мы и тяготели друг к другу. Познакомились в 58-м году, Ефремов был тогда директором Палеонтологического музея в Москве. Представляете: внизу в огромном зале скелет динозавра, найденный им в Гоби, а вверху, в мезонинчике — он. Помню, когда я пришел к нему, он что-то печатал на машинке сразу в трех экземплярах — кажется, это была его знаменитая «Туманность Андромеды». Мы начали говорить, но тут обнаружилась одна неприятная вещь: он был заика. И я в то время тоже довольно сильно заикался — у меня это еще с войны, после бомбежек, — потом, с годами, прошло. Так что у нас диалог не очень-то завязался. Потом мы переписывались, он мне посылал свои книги.

Но я был дурак молодой, я думал: встречу еще много таких людей, как Ефремов! И даже не каждый раз, появляясь в Москве, звонил ему. Не встретил я больше такого человека в жизни. Ни одного.

— Вы можете назвать его своим учителем?

— Это, пожалуй, нет; своим учителем в литературе и фантастике я считаю скорее Алексея Толстого — «Гиперболоид инженера Гарина», «Аэлита». А Ефремова я бы мог назвать идейным вдохновителем. Он был человеком настолько масштабного мышления, что это побуждало и меня мыслить шире, глубже. У меня другие идеи, другое направление в фантастике, но он меня заряжал, безусловно.

— Та фантастика, которая пишется и издается сейчас, совсем другая. Не чувствуете ли вы себя немного «динозавром» или «последним из могикан»?

— Честно говоря, да, чувствую. Но я бы сказал по-другому. У Симонова в «Живых и мертвых» выведен образ Серпилина. 41-й год, разгром. И там есть хорошая фраза: «Этот человек сражался, не желая знать, что справа от него сражаются плохо, слева сражаются плохо, — он стоял насмерть». Серпилин в результате оказался в окружении, хотя те, кто бежал, спаслись. Я примерно такого же характера.

Мне кажется, что главное — крупные, мощные идеи. Я даже думаю, что они первичнее нас. Они живут, а уже потом к ним пристегивается какой-то Савченко, какие-то читатели, которые воспринимают это или не воспринимают. Главное — жить во Вселенной. Не существовать на писательском рынке, а жить во Вселенной.

— По-вашему, вся нынешняя фантастика — это однозначно плохо? Или вы можете назвать имена и книги, которые вам нравятся?

— Нравится Василий Головачев, но только как фантаст, не как литератор. У него сильные идеи, но он тоже пошел на рынок. В первых вещах он был очень оригинален. Затем стал издавать романы, и не по одному в год. Невозможно хороший роман написать за год! Ни фантастический, ни любой другой. А большинство из того, что попадает мне в руки в последнее время, я просто не могу читать. Пробовал: неинтересно, и все. Даже самых раскрученных авторов. Я заранее знаю, почему он так пишет, зачем все эти страсти-мордасти, — понимаю, что это необходимо для рыночного успеха, и мне становится неинтересно. Ни у одного я не увидел новых идей, сравнимых с теми, что высказывались и Ефремовым, и Стругацкими, и мной.

«Похоже, мы живем на раскаляющейся сковороде»

— В романе «Должность во Вселенной» вы приходите к выводу, что цивилизация — это стихийный деструктивный процесс распада. Не очень-то оптимистическая идея…

— Тем не менее она верна. Один тот факт, что от развития техники и сервиса человек не становится лучше, доказывает, что тут что-то не то. У Ильфа в его записных книжках конца 20-х годов есть хорошее высказывание: «Раньше в фантастике главным было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Но вот радио есть, а счастья нет». С тех пор чего только не появилось: и авиация, и космические корабли, и лазер, и ядерная энергетика, а всеобщего счастья как не было, так и нет. Цивилизация не работает на человека.

— И насколько современный мир приблизился к «критической точке»?

— Сейчас я уже смотрю на это несколько иначе. В статье «Мир перед точкой закипания» я писал о постоянном нагреве и возможном «закипании» нашего мира. Но тогда грешил именно на цивилизацию: ядерную энергетику, выжигание полезных ископаемых, нефти. Однако затем я прикинул, каков вклад в это дело таких явлений, как радиоактивный распад и геотермический градиент. Числа часто доказывают гораздо больше, чем слова. И, собрав имеющиеся данные, я подсчитал, что нагрев земной коры от геотермики примерно в пять раз больше, чем от цивилизации. То есть, в общем-то, что мы есть, что нас нет — все равно для планеты. Эту идею я изложил в статьях «Эссе о пользе чтения справочников» и «Этот нестационарный мир». Первая стала основой заявки на открытие, которая зарегистрирована в Москве, в Комитете по делам изобретений. Это очень скверное открытие, лучше бы его не было.

— Можете изложить его тезисно?

— Я перелопатил кучу справочников по радиоактивным распадам и нашел то, чего не находили до этого физики. Чем измерения ближе к нашему времени, тем короче период полураспада. Кроме того, у изотопов, которые раньше считались стабильными, тоже появляется период полураспада. А далее вот что. На каждые сто метров в глубину Земли идет нагрев на три градуса. Километр вглубь — на 30 градусов жарче. Это явление — геотермический градиент — истолковывают радиогенным теплом. Этот процесс, как и распад, считается стабильным. Но если он нестабилен и постоянно возрастает — получается, мы живем, можно сказать, на раскаляющейся сковороде. Изменения климата за последние годы подтверждают это.

— С гипотезой об ускорении радиоактивного распада вы, насколько мне известно, выступали еще после чернобыльской трагедии. Была ли хоть какая-то реакция на это в научном мире?

— Была. Я писал, в частности, о том, что, кроме версии об ошибке оператора, одной из причин взрыва реактора могло быть и незнание того, что меняются константы распада. Обычно научные статьи публикуются в журналах с тиражами в 2—3 тысячи экземпляров, а я «шарахнул» ее в еженедельнике «Книжное обозрение» — полмиллиона экземпляров, и тут же его перепечатал «Вечерний Киев» — 400 тыс. экземпляров тогда. Был страшный скандал! Но внятных опровержений своей идеи я не получил. Я публиковал свои выкладки и на сайте, призывая всех, кто к этому причастен, находить новые данные по распаду, по геотермическому градиенту и сравнивать со старыми. Но откликов пока нет.

— Не кажется ли вам, что к вашему открытию отнеслись бы серьезнее, если бы оно исходило не от фантаста, а от ученого-ядерщика?

— Конечно! Это первое, что ставили мне на вид. При этом как-то забывают, что вся цивилизация сначала была фантастикой. Вся без исключения! И ракеты, и телефон, и радио — все это сначала было фантастикой, а потом стало реальностью. Тем не менее подход один: мол, только фантаста нам и не хватало!

— Если процессы, о которых вы говорите, неконтролируемы и необратимы, то что остается человеку?

— Вникать. Переходить от мировосприятия, что мы живем на Земле, к тому, что мы живем во Вселенной. Именно об этом я писал в романе «Должность во Вселенной». Это тема совершенно необъятная, и я продолжаю ее разрабатывать, вживаться в нее.

— Самый удобный выход из безнадежных прогнозов на будущее человечество всегда видело в религии. Но ведь вы — атеист и материалист?

— Нет. Моя религия — Вселенная. Другое название религии — космическое чувство, понимание того, что, кроме мира различимого, есть еще и мир, недоступный обычным чувствам. И он, пожалуй, владычен по отношению к нашему миру. Это и есть Вселенная. Частное проявление этой идеи — идея Бога, но есть и более крупные идеи.

— В начале нашей беседы вы говорили о том, что фантаст не может не верить в будущее. Каким вы его видите?

— Я убежден, что должно возникнуть новое естествознание, которое совместит науку и религию, а главное — будет лишено самоубийственного атрибута науки — объективности: где объективность, там есть общность, но утрачиваются глубины. Для меня будущее — в интеллектуальной революции, которая охватит мир, и прежде всего сферу познания. Это будет бескровная, но очень серьезная революция. Именно для нее сейчас появляется интеллектуальный пролетариат: люди с умами, талантом и знаниями, вынужденные продавать свой труд. Они — подлинные хозяева цивилизации, а не торгаши и политики. Для овладения ситуацией им осталось приобрести качество прежнего, ныне сошедшего со сцены, трудового пролетариата — солидарность. И все будет.