ОЛЕКСА МИШАНИЧ: ПРАВИЛО ОБЪЕКТИВНОЙ ИСТИНЫ

Олекса Васильевич Мишанич — член-корреспондент НАН Украины, доктор филологических наук, профессор, завотделом древней и классической литературы Института литературы им. Т.Шевченко НАНУ, заместитель академика-секретаря отделения литературы, языка и искусствоведения НАНУ. Лауреат Государственной премии Украины им. Т.Шевченко, заслуженный деятель науки и техники Украины, кавалер ордена «За заслуги» третьей степени.

Литературовед, медиевист. Автор 19 монографий и сборников статей. Как редактор-составитель подготовил и издал 43 книги украинских писателей, в том числе восемь томов 50-томного собрания сочинений Ивана Франко.

Десять лет был ученым секретарем и первым вице-президентом Международной ассоциации украинистов, в 1999—2002 гг. возглавлял Национальную ассоциацию украинистов. Издал и подготовил шесть томов материалов I—IV конгрессов МАУ.

Американская мечта — это когда бедный парень из провинции становится мультимиллионером. Украинскую, несмотря на многочисленные попытки, пока никто не сформулировал. Наверное, когда человек, родившийся в 33-м году в закарпатском селе, в бедной многодетной семье, встречает свой 70-летний юбилей титулованным ученым, чтимым на международном уровне, — это не украинская мечта, это что-то другое.

Впрочем, профессор Олекса Мишанич — не мечтатель. И тем более не ценитель титулов, славы и громких юбилеев. Он называет себя «рабочим от науки» — ведь всю жизнь выполнял ту кропотливую работу ученого, объемы которой не способен представить человек, далекий от этого. И сегодня у него хватает мужества отождествлять себя с академической историей украинской литературы, в которую разве что ленивый «новатор» не бросил камень.

Олексе Васильевичу — 70. И ему есть что сказать.

— Ваше детство пришлось на очень сложный и противоречивый период в истории Закарпатья, откуда вы родом. Насколько эти исторические пертурбации отразились на вашей семье?

— Да, это были очень тяжелые времена. Родился я во время Чехословацкой Республики, затем была венгерско-фашистская оккупация края, потом освобождение и воссоединение с Украиной в 1944—45 годах, коллективизация со всеми ее последствиями... Обыкновенная карпатская семья — у нас было полсела многодетных семей. Нас было десять детей — восемь братьев и две сестры. Мои родители были неграмотными, они это понимали, тяжело переживали и хотели, чтобы их дети получили образование. Новая власть способствовала этому, и мы, семеро братьев, получили высшее образование и пошли работать по всей Украине; кстати, это не такое и редкое явление для Закарпатья. Наше основное семейное направление было гуманитарным — хотя есть среди нас и военный, и врач, и музыкант...

Я закончил филологический факультет Ужгородского государственного университета. Потом два года был литсотрудником закарпатского областного радио: и литературные передачи готовил, и новости... А потом поступил в аспирантуру при Институте литературы им.Шевченко НАН Украины.

— Насколько легко вы определились с научной специализацией — историей литературы и, в частности, медиевистикой?

— К тому времени я был более склонен к литературе классической. И когда подал заявление в аспирантуру, сдавал экзамен тоже по украинской классической литературе, думал работать над творчеством Ивана Франко. Но именно тогда академики Александр Билецкий и Николай Гудзий хотели сформировать группу по древней литературе и предложили мне войти в нее. Я с готовностью согласился и не жалею.

Моим научным руководителем был академик Николай Каленикович Гудзий, профессор Московского университета, необычайно светлый человек. Я написал под его руководством кандидатскую диссертацию о древней литературе Закарпатья, затем издал монографию, так дальше и пошло.

— Как прошел переезд в столицу? Вам быстро удалось адаптироваться в Киеве и стать своим в столичных научных кругах?

— Когда в 1958 году я приехал в Киев, то, естественно, был этаким деревенским парнем и в большом городе чувствовал себя некомфортно. Ужгород по сравнению с Киевом — село. Но жил в аспирантском общежитии, где таких, как я, были десятки из всей Украины... А в институте сложилась удивительно доброжелательная атмосфера; поэтому за каких-то два-три года я вполне адаптировался в Киеве. Для меня здесь было два родных дома: Институт литературы и Центральная научная библиотека, сейчас Национальная библиотека им. Вернадского. В срок защитил кандидатскую диссертацию, и меня зачислили на работу в институт. Где и работаю с удовольствием уже 45 лет.

— Сейчас много пишут о тотальном контроле над учеными со стороны власти в те времена. Чувствовали вы на себе «недремлющее око»?

— Безусловно, идеологический прессинг был. Мы руководствовались так называемой марксистско-ленинской методологией, никуда от этого не денешься, ссылались в работах на классиков марксизма-ленинизма. Но история древней литературы имеет свою специфику — это, в основном, исследование первоисточников, рукописей, старопечатных книг. К тому же наше научное руководство — академики Билецкий и Гудзий, член-корреспондент НАНУ Маслов — это ученые старой академической школы литературоведения, формировавшейся еще до революции. Их исследования опирались на большую источниковую базу, и этот подход они передали нам.

Разумеется, «недремлющее око» все равно следило за нами, бдило, что мы пишем, что читаем, как интерпретируем прочитанное. Когда группа ученых, в составе которой был и я, готовила первый том «Истории украинской литературы», его очень тщательно изучали: чтобы были освещены связи украинской литературы с российской, чтобы не было национализма, антиисторизма... Мы не имели права ссылаться ни на Грушевского, ни на Возняка, не говоря уж о Ефремове, — старых ученых, фактически создавших украинскую медиевистику.

Нашего сотрудника Леонида Махновца за его биографию Сковороды обвинили в антиисторизме и буржуазном национализме и уволили из Института литературы. Я тоже попал в эти жернова, поскольку был причастен к изданию этой книги в качестве рецензента. Мне объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку и на три года понизили в должности: из старшего научного сотрудника перевели в младшие.

— За работу над 50-томником Ивана Франко ваш коллектив получил Шевченковскую премию. Насколько сложными были идеологические условия этой работы?

— Над этим изданием наша редакционная коллегия под руководством члена-корреспондента НАНУ Евгения Кирилюка работала более 10 лет, начиная с 1966-го. Я был одним из редакторов-организаторов этого издания и сам составил восемь томов. Цензура тогда была как внешняя, так и внутренняя: сам директор института следил, чтобы, не дай бог, не проскочило что-то лишнее, чтобы идеологические оценки были выдержаны в духе партийных установок. Очень пристально следили и из ЦК: при власти тогда был печально известный Маланчук, осуществлявший личный надзор за подготовкой 50-томника.

— Многое не вошло в издание из цензурных соображений?

— Из первых пяти томов — поэтических — было изъято текстов на добрых полтома. Даже некоторые стихи, в свое время входившие в двадцатитомник, сюда не вошли. Из прозы не изъяли ничего. Но, начиная с 25-го тома, где пошла публицистика и литературная критика, изъяли очень много, сделали немало купюр в статьях.

Сейчас готовятся еще три дополнительных тома, которые выйдут к 150-летию Ивана Франко. Это в определенной степени исправит недостатки, допущенные по идеологическим причинам, и собрание сочинений будет полноценным. Хотя, естественно, входящий туда огромный комментарий на сегодня несколько устарел. Деятели из окружения Ивана Франко, все эти народовцы, москвофилы и т.п., тогда требовали эпитетов если не «злейший враг Украины», то, как минимум, «буржуазный националист». Сейчас нам неприятно читать подобное. Но фактический материал собран огромный, и я считаю этот 50-томник одним из лучших изданий, когда-либо вышедших в Украине.

— В свое время вы активно занялись возвращением литературных имен, запрещенных при советской власти. Расскажите об этой работе.

— Когда с середины 80-х годов началась так называемая «перестройка» и появились цензурные послабления, наши ученые — нынешний директор института Мыкола Жулинский, доктор наук Федор Погребенник и я взялись за дело возвращения в литературу забытых, проскрипированных имен. Сначала я подготовил и выпустил — это было более-менее легко — двухтомник произведений Осипа Маковея. А затем издал произведения Спиридона Черкасенко в двух томах. Это был абсолютно запрещенный писатель! По всем цензурным инструкциям его произведения списывались в макулатуру. Ни в одной библиотеке они не хранились, только в нескольких центральных спецфондах.

Потом я издал произведения Наталены Королевой. Это выдающаяся писательница — испанка по происхождению, жила в Чехословакии, неподалеку от Праги, но писала на украинском языке и создала замечательные исторические повести и романы. Подготовил и издал два романа Катри Гриневичевой; романы Мыколы Лазорского, жившего и умершего в Австралии.

А главным своим достижением считаю подготовку книг закарпатских авторов. Два издания выдержала книга произведений Августина Волошина, первого президента Карпатской Украины и в то же время блестящего публициста и писателя. Издал произведения Васыля Гренджи-Донского. Подготовил антологии украинских писателей Словакии, Югославии. Я очень люблю эту литературу и считаю, что она заслуживает большего внимания, чем мы ей сегодня уделяем.

— Чем обусловлено для вас, медиевиста, обращение к фигурам ХХ века?

— Разумеется, можно было бы ограничиться только древней литературой. Но я не мог этого сделать, поскольку знал эти произведения, читал еще тогда, когда они были только в спецфондах. У меня огромная личная библиотека, многие книги я добывал всеми правдами и неправдами, когда они были запрещенными. И когда появилась возможность донести их до читателя, то я счел это своим долгом: все было в моих руках, я мог это сделать!

Кроме того, я издал шестой том «Історії української літератури» Грушевского, считавшийся утраченным. Его машинописный экземпляр я обнаружил у нас в Институте литературы в рукописном отделе — его не было в описи. Я нашел средства: нам помогли диаспорные украинцы. За деньги американских спонсоров издал и двухтомник произведений Сковороды.

— А по вашей основной специализации падение советской власти обнаружило какие-либо «белые пятна» в истории украинской литературы?

— Из древних текстов не было запрещено ничего, никаких «новых» старопечатных книг или рукописей мы не нашли. Но многое пришлось переоценить, переосмыслить. Переакцентировать российско-украинские литературные взаимоотношения XVII—XVIII веков. Мы очень преувеличивали эти связи и считали, что только российская литература влияла на украинскую. А бывало и наоборот: Киево-Могилянская академия готовила кадры, которые затем служили российской литературе, — тот же Феофан Прокопович.

В частности, речь идет о старокиевском литературном наследии. Если раньше был распространен тезис, что Киевская Русь — это «общая колыбель трех братских народов», то теперь мы смотрим на это иначе. Это исконно украинская литература — хотя бы потому, что она создавалась в Киеве, на нашей исторической территории. Такие произведения, как «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», творчество Иллариона, Кирилла Туровского и т.п., принадлежат древней украинской литературе. А новая украинская литература является прямой наследницей древней. То есть речь идет о непрерывности украинского литературного процесса от первых памятников ХІ века и фактически до наших дней.

— Вам не кажется, что на данный момент этот вопрос не столько научный, сколько политический?

— На научном уровне он решался и раньше: даже авторы ХІХ века, начиная от Максимовича, писали об этом. А сейчас все переносится в политическую плоскость. Странно сегодня слышать изречения типа: «Слово о полку Игореве» — это героический пролог русской литературы». Ведь оно создано если не в Новгороде-Сиверском или в Чернигове, то в Киеве! И написано на тогдашнем древнерусском языке. Для объективных ученых все ясно, больших проблем нет. А что касается политики, то здесь приходится отстаивать свои национальные интересы и приоритеты.

— Сейчас ведутся жаркие дискуссии по поводу истинности «Слова о полку Игореве»...

— Вокруг «Слова...» споры продолжаются уже двести лет, со времени его первого издания. О его фальсификации еще до войны писал французский профессор Мазон, в 60-х годах — московский ученый Александр Зимин. По последней версии американца Эдварда Кинана, это подделка конца XVIII века, автором которой был чешский славист Йозеф Добровский. Кинана поддерживает известный американский ученый Джордж Грабович.

Серьезные медиевисты во всем мире отвергают эту версию. Украинские ученые, в том числе и я, выступили в прессе с ее опровержением: Добровский никак не мог этого подделать! Мы имеем все основания утверждать, что «Слово о полку Игореве» — аутентичное произведение. По языку, по мифологии, по образной системе, по историческим реалиям — это произведение принадлежит именно древней украинской литературе.

— А что скажете о тоже дискуссионной «Велесовой книге»?

— Академическая наука глубоко убеждена, что это фальсификат, выдумка российского писателя из эмиграции Миролюбова. Безусловно, происходит множество спекуляций вокруг этого произведения: некоторые украинские «патриоты» хотели бы что-то себе урвать, а российские тянут одеяло на себя. Это чисто политическая борьба. Каждый — как россияне, так и украинцы, — желал бы доказать, что его история древняя-предревняя и тянется от Адама и Евы. Подобные вещи не имеют под собой научной почвы. Мы относимся к этому достаточно критически, ведь нет серьезных доказательств, что «Велесова книга» — это именно то, что ей приписывают. Это современная мифология.

— Какие еще сюжеты древней украинской литературы имеют вполне современный резонанс?

— Во-первых, литература XVIII века, особенно его начала — эпохи Мазепы. Необходимо переоценить целый ряд произведений, созданных до Полтавской битвы и после нее. Считаю, что эти произведения — и превозносившие Мазепу, и потом хулившие его — нужно по-научному объективно оценить и поставить в исторический контекст. Поскольку на публицистическом уровне, если нам требуется доказать, что Мазепа «предатель», — берем ту группу произведений, в которой его хулили. Но есть и много иных произведений: даже Феофан Прокопович посвятил Мазепе свою пьесу «Владимир», имеются панегирики в его честь Пылыпа Орлика и т.п.

Затем казацкие летописи. И летопись Самовидца, и Грабянки, и Самийла Величко писались уже с пророссийской точки зрения. Авторы оглядывались на Москву, на Петербург и оценивали деятельность всех гетманов, выдающихся деятелей с позиций того, насколько верно они служили царю. Нам все это следует пересмотреть и расставить по своим местам.

Литература принимала непосредственное участие во всех исторических процессах. Она всегда обслуживала общество, это была идеологическая основа его развития. Наша задача — прочитать эти тексты, не оглядываясь на то, нравится это нам или нет, руководствуясь только научной истиной. Мы не можем улучшить историю, нам ее необходимо просто объяснить.

— Вы думаете, сейчас реально оценить все это объективно, а не дать еще одну очередную однобокую оценку?

— В настоящее время в науку пришло много любителей — не патриотов даже, а псевдопатриотов по взглядам, но я представляю академическую науку и желал бы, чтобы наша работа в Институте литературы была научно взвешенной, обоснованной. Не о том речь, чтобы очернить Россию и царизм, а казачество и гетманов вознести до небес. Мы должны на основании фактов, совместно с историками и языковедами объективно оценить украинский литературный процесс.

К Украине, ее языку, культуре и истории обратилось сейчас очень много ученых из всех стран мира. Существует Международная ассоциация украинистов, регулярно проводящая свои конгрессы. В прошлом году в Черновцах состоялся пятый, в нем приняло участие более 800 ученых-украинистов, 200 из них — из-за пределов Украины. Украиноведение становится всемирной дисциплиной. Мы можем обмениваться мнениями, спорить, не соглашаться друг с другом, но существует золотое правило академической науки: объективная истина.

Мы попытаемся к ней приблизиться в новой «Історії української літератури», над которой Институт литературы начал работу. Это будет издание в десяти томах, и древней литературе, от XI до XVIII века, до Сковороды, посвятим два тома. Мы хотели бы избежать каких-либо конъюнктурных перекосов, домыслов и фальши — это будет академическая «Історія…». Разумеется, она не напишется за два-три года, но считаю, что она станет новым словом в истории нашей культуры и в истории Украины в целом.

— Несмотря на то, что вы уже много десятков лет живете в столице, кажется, вы и сегодня в большей степени закарпатец, чем киевлянин. Какие ниточки связывают вас с малой родиной?

— Теперь расстояния большой роли не играют. Я живу в Киеве, а на Закарпатье, неподалеку от Ужгорода, жили мои родители, там они умерли и похоронены, там живут мои братья и сестры, отчий дом есть — я туда приезжаю как домой. Раньше делал это чаще, был легче на подъем... К тому же, один из секторов моей научной деятельности — литература Закарпатья. Я очень много работал в Закарпатском областном архиве, в библиотеках, в частных книгособраниях. Эта литература для меня близкая, родная, и я пытаюсь ввести ее в общеукраинский литературный контекст.

— Нынешнее Закарпатье — очень проблемный регион Украины. В частности, там довольно мощные сепаратистские настроения. Какова ваша позиция в этом вопросе?

— Считаю Закарпатье исторической составной частью Украины, хотя оно и входило веками в состав Венгерского королевства. В ХХ веке закарпатские русины стали закарпатскими украинцами, а в 1939 году создали свое государство — Карпатскую Украину. Последняя перепись населения показала, что сейчас на Закарпатье украинцами назвало себя более 80 процентов населения: по мировым стандартам, область может считаться мононациональной. Хотя у нас и живет примерно 12 процентов венгров, три процента румын, живут немцы, словаки, и десять тысяч — один процент населения — записали себя русинами.

Но в «политическом русинстве» речь идет не об этнической принадлежности, а о том, что определенные политические силы желают оторваться от Украины. У них или венгерская, или чешская, или московская ориентация. И происходит спекуляция терминами: ведь до 1939 года русинами официально называлось население и Галиции, и Буковины, и Волыни, и Закарпатья... Думаю, перепись населения положила этому конец. Русины — это этническое самоназвание, а национальность — украинская.

Я этими делами немало занимался: писал книги, брошюры, газетные статьи, выступал на конгрессах, поскольку этому антиукраинскому сепаратизму необходимо давать отпор. Закарпатцы определились еще в 1945 году, и никакие попытки оторвать нас от Украины, под какими бы рисованными декорациями они ни подавались, не пройдут.

— У вас очень широкое поле деятельности: и публицистика, и книгоиздание, и организационные «околонаучные» дела. Все это отнимает время от фундаментальных исследований. Не жалеете?

— Видите ли, работа в современном академическом учреждении имеет свою специфику, и в качестве научного сотрудника я имею не только права, но, и в основном, обязанности... А относительно закарпатского политического сепаратизма — я мог бы на это не обращать внимания, но ведь у меня под руками источники, я много знаю по этому поводу, так почему бы мне не выступить в защиту Украины от антиукраинских посягательств?

Только что я сдал в печать составленный мною сборник «Слово о полку Ігоревім». Поетичні переспіви в українській літературі». Начинаю готовить новое издание «Повісті временних літ» и «Галицько-Волинського літопису». А что касается современных писателей, то специалист по истории литературы должен владеть как древней литературой, так и классической, и новой. Ну что я был бы за интеллигент, если бы не читал Загребельного, Яворивского, Драча, Винграновского — я просто не могу без этого! И закарпатцев почти всех читаю. Другое дело, мало пишу о современной литературе, но не жалею, что уделил столько внимания издательской деятельности, — я считаю этой своей обязанностью, и это приносило и приносит мне огромное удовлетворение.