Наши в Италии, или Чего не знал Данте Алигьери

Случай позволил мне прикоснуться к этой теме. И то, что я услышала, при моем, несмотря ни на что, восторженном отношении к жизни, вдруг повергло меня в самое трагическое ощущение неотвратимой и скорой беды, подстерегающей за каждым углом.

Я не ставила целью описывать грязный бизнес, связанный с продажей за границу женщин, девочек, маленьких детей. Здесь вы этого не прочтете. Это заметки о жизни обычных женщин из разных регионов Украины, женщин, которые с разной степенью удачливости пытаются зарабатывать на жизнь за границей, в частности в Италии.

Радостью, успехами и победой делятся охотнее, нежели печалями, поражениями и бедой. Поэтому по просьбе моих собеседниц все имена в этой статье изменены.

Есть села на западе Украины, где на свадьбах почти никто не танцует, разве только школьники и малыши. Потому что не с кем. Женщины «танцевального» возраста выехали в Италию на заработки. Давно выехали. И надолго. Некоторые — навсегда.

Немногие вернулись в Украину, вдруг поверив в то, что все переменится. Им ведь пообещали. В начале 2005 года. Они, эти женщины, собрались и приехали. И стали ждать. Им пообещали не блага, не льготы, не удобства. Им пообещали просто РАБОТУ, за которую можно было бы получать адекватную зарплату. Им говорили: давайте, возвращайтесь немедленно, вы что, нам не верите?! Все будет по-другому!

Поверили. Вернулись. Стали ждать обещанного. Которого сколько ждут? Правильно — как раз три года и прошло.

Живем в двух веках

В начале прошлого века в моде у женщин были прелестные удлиненные шифоновые платья, летящие на ветру шарфы, легкие башмачки на тонком каблуке, очень популярны были обмороки и мигрени. Сегодня в моде джинсы, сильный характер, умение принимать решение, нести ответственность за всю семью, останавливать на скаку коня, в горящую избу — легко и регулярно!

Что же насчет мигреней — смешно, девушки… Это когда было? Какие мигрени? Просто раскалывается черепушка, но кто на это обращает внимание? В обмороки — некогда. Обмороки — это если, не дай бог, уже совсем себя не контролируешь, тогда можно себе позволить…

Работать надо, крутиться. И конца этому нет.

Для одних Италия — это живая галерея искусств, древняя культура и великие имена.

Для других — это конкретная страна, где можно работать и заработать, чтобы обеспечить детей, себя, пожилых родителей.

Для третьих — гиблое место, где в человеке не генерируются никакие другие чувства, кроме презрения к миру, к людям, к мужчинам в частности, и к самим себе. То есть все то, с чем впоследствии жить, если получится. Не только им, рядом с нами, но и нам, рядом с ними.

Permesso di soggiorno (право на проживание)

Эти фирмы, фирмочки и агентства выпекают визы в соседние с Украиной страны как пирожки. Их задача — или быстренько состряпать визу, или запаковать человека в коробку из-под телевизора (с его согласия, конечно), засунуть в багажник и провезти через четыре границы в вожделенную, изобильную и щедрую Италию. За сумму денег. Безукоризненно круглую и очень немалую.

Ясно всем, что они не печатают эти разрешения или доверенности дома в подвале на ручном станке, запираясь на десять замков и засовов… Но не могу же я предположить, что они ставят печати, штампы и подписи в государственных учреждениях? Или могу?

Все. О документах практически все.

Надя Гришевска. Чтобы попасть в Италию, получила рабочую визу на год в Венгрию. На венгерской таможне женщин в автобусе рассматривали презрительно, как обезьян в зоопарке. Это был первый знак. Надю перед поездкой готовили, что будут спрашивать, куда и для чего она едет, где собирается работать. Но венгерские пограничники, разглядывая пассажирку свысока, спросили: «Какой у вас знак зодиака?». Надя до сих пор не может понять, почему именно этот вопрос так смутил ее и очень обидел. Ей повезло. Она ехала в автобусе, никуда не выходя, нигде не пересаживаясь, всего лишь 33 часа. Приехала прямо в Милан, хотя других, кто заплатил меньше, ссаживали по дороге. Надя приехала в Милан, ее встретил дальний родственник и привел на временную квартиру. Квартира — громко сказано. Максим Горький… Читали?.. «На дне»…

О Наде. Собственно, эти двое, Надя и ее муж Боря — он остался дома с ребенком — в этом мире одни совсем, без родителей, братьев и сестер. Поэтому ни на кого рассчитывать не могут, только друг на друга. Родился ребенок с диагнозом, не совместимым с жизнью. Врачи развели руками, предупредили — готовьтесь, вот-вот. Надя и ее муж схватили девочку, которой было всего несколько часов от роду, и прямо из роддома на такси ночью помчались в Киев. Там, уже на следующее утро, ребенку сделали сложнейшую операцию и недостающие органы заменили пластикой. Сначала на заработки уехал Борис, муж Нади, благодаря чему ребята отдали долги за операцию и длительную двухгодичную послеоперационную реабилитацию. Потом, когда дочка подросла и пошла в школу, в Италию поехала Надя. Кстати, Яна, спасенная своими родителями и врачами из клиники «Охматдет», блестяще учится в школе, победительница конкурса «Новые имена», подающая надежды пианистка, а уж очаровательная такая, что глаз не отвести.

Ну и вот, Надя попала в ночлежку. Район на окраине Милана, район, где живут нелегалы, в основном египтяне, румыны, албанцы. Большая комната, обставленная двухъярусными кроватями. Люди, человек 12—16 (количество меняется), уходят и приходят кто с работы, кто на работу, уставшие, молчаливые — сразу валятся спать. В одном помещении и мужчины, и женщины.

Одно место в этом сарае стоит 185 евро в месяц. Сейчас, предполагает Надя, уже дороже. Милан — очень дорогой город.

Надя размышляла тогда: ну подумаешь, она ведь уже ничего не боится. Чего ей бояться — самое страшное уже было. Долгая мучительная смерть родителей, Янкина операция. Словом, Надя сцепила зубы, закрыла глаза, представила Янку у рояля. На следующее утро она купила работу и ушла из этой страшной квартиры.

Дети Савонаролы

Работу в Италии продают. Свои же. Например, Надя купила работу у Норы, бывшей соседки по дому. Потом, когда случился первый скандал с итальянской хозяйкой Иннесой, Надя выяснила, что бойкая и деятельная Нора не только взяла с Нади деньги, но и не побрезговала гонораром от Иннессы — за предоставление дешевой рабочей силы. То есть Наде она продала работу, а Инессе — Надю.

Нора. Бывшая воспитательница детского сада. Женщина необычайной пробивной силы. Гремучая смесь глупости, наглости и сентиментальности. Иногда, упиваясь своим благородством, предоставляет работу в долг. С процентами. А если денег не отдают, присылает по адресу нерадивой должницы приятеля албанца. Сначала он угрожает, потом просто бьет. Нора почему-то считает, что пережитые ею самой лишения дают право унижать людей направо и налево. Гордится этим и не скрывает.

Кстати, сын Норы в этом году (наверняка по ее совету) делал попытку баллотироваться в мэры одного из городков. Не избрали. Пока.

Майя. Бывшая уборщица из Каменец-Подольска. Дама с облегченной совестью. Начинала страшно. Ночевала с группой таких же в монастыре, потом — на заброшенной сыроварне. Пробирались туда по узкой доске, которую надо было перебрасывать через высокую стену. Там не было ни воды, ни отопления. По ночам приходили бандиты, сутенеры. Иногда карабинеры устраивали облаву. Это когда свои же звонили в полицию и жаловались на нелегалов. По разным причинам. Высчитать предателя было легко — в ночи облав этот человек не приходил ночевать на сыроварню.

Майя как-то таким вот образом настучала на свою подругу. Подруга претендовала на работу посудомойкой в ресторане, была моложе, крепче, знала молдавский язык, а значит, понимала итальянский — это одна языковая группа, и имела все шансы на подвернувшееся рабочее место. Подругу депортировали. Майя получила вожделенную работу. И пошло. Она с каждым днем, месяцем, годом, расширяя сферы влияния, становилась все бессовестнее, и на лице ее постепенно отпечатывались все ее подлости.

Сейчас она зарабатывает только тем, что продает работу вновь прибывшим. Если вы приехали в Милан, она будет встречать вас у автобуса. В группе таких же. Спросите Майю. Женщина с вкрадчивыми повадками и бегающим взглядом. Лицо? Никто из женщин, кому она продавала работу, не может вспомнить ее лица…

Недаром говорят: потеряй лицо, и ты все потеряешь. И такие в Италии есть. Дети Савонаролы.

Агата. Вдова. Отправилась по туристической визе в Германию. В микроавтобусе сидела в позе эмбриона, поджав под себя колени. В Германии, где-то на границе с Авст­рией, в чистом поле на ветру ждала 12 часов, затем пересела в огром­ный грузовик. Пересела — мягко сказано: 14 часов ехала в запломбированном прицепе с каким-то металлом. Вместе с Агатой там находилось еще восемь человек. Агата, искусствовед-художник, прелестная хрупкая молодая женщина, серые глаза и тонкие кисти рук, едет в никуда, стоя 14 часов подряд в бол­тающемся прицепе. Почему стоя? А вы когда-нибудь сидели на металлических брусках? Это все равно, что сидеть на льдине. Едет, чтобы заработать своему сыну на образование. Размышления Агаты по этому поводу: он учится хорошо, но бесплатно не поступит. Словом, Агата едет в Италию зарабатывать на будущее своему ребенку.

А то, что за время ее изнурительной работы в нескольких местах — по уходу за больным стариком, в прачечной дома престарелых, по уборке квартир состоятельных итальянцев — ее великовозрастный ребенок, оставшийся один, подсел сначала на травку, потом на колеса, потом стал колоться, и все грандиозные проекты пошли прахом, это в планы Агаты никак не входило.

Ее привозят в Милан, но знакомая женщина, с которой была предварительная договоренность, не приходит встречать Агату, и телефон ее отключен. Как потом оказалось, женщина обманула. Точно зная, что может ждать беззащитную Агату, обманула. Агата всю ночь — это уже четвертая бессонная ночь — бродит вокруг Миланского железнодорожного вокзала. Как только хочет куда-нибудь присесть, тут же подходит полицейский. Агата не знает языка, боится всего на свете, а главное, боится мрачных смуглых людей. Время от времени они подходят к ней и задают какие-то вопросы. Вокруг Агаты сгущается тревога, потому что эти странные опасные люди, как потом выяснилось, албанцы, уже переговариваются активно, пихают друг друга в грудь, кричат, поглядывая снова и снова в сторону стоящей в одиночестве Агаты.

Но чудеса являются неожиданно. На рассвете к вокзалу подходит женщина по каким-то своим делам и узнает в Агате бывшую одноклассницу своего сына. Забирает к себе в крохотную комнатку над пиццерией, где работает, устраивает ее на работу. Сначала няней к жизнерадостному нахальному мальчику восьми лет, который развлекается тем, что тихонько подбегает к Агате и высоко поднимает ей юбку. Родители мальчика умиляются и смеются — ам-м-море мио… Казалось бы, ну что такого, ребенок шалит. Брюки Агате надеть не разрешают. Агата работает в форменном платье и фартучке. Через две недели таких шалостей, когда румяный и толстенький Ам-м-море в очередной раз хитро и нагло задирает Агате платье, исподтишка поглядывая на реакцию горничной под глумливое хихиканье такого же толстенного папы, Агата уходит, не получив ни цента за каторжную работу в жару. Уходит под истеричный крик хозяйки — чтобы не платить, Агату обвиняют в краже кольца и угрожают карабинерами и депортацией.

Агата пишет в письме: «Мне кажется, все сценарии этих дурацких телесериалов пишутся тут, в Неаполе…»

Агата, художник-искусствовед, автор изумительных монотипий и карандашных рисунков, почти не спит по ночам, работает без выходных, исключая всего два часа в воскресенье. Но в эти два часа она все равно никуда не ходит. Она спит.

Агата — одна из немногих наших женщин, работающих в Италии, хорошо знает, что Леонар­до, Рафаэль, Микеланджело, Донателло — это имена не только мультяшных черепашек.

Руслана. Яркая красивая девушка, выпускница университета, поехала в Италию подработать. Ухаживала, как все украинки, за старушкой, полоумной бабушкой, довольно буйной, капризной как ребенок и очень забавной.. Руслана бабушку жалела, бабушка Руслану любила. Руслана подружилась с дочерью своей подопечной Лаурой. Та приходила поговорить, помочь украинке с языком, выпить кофе вместе, посплетничать… И вот еще — дочь старушки хранила Русланину зарплату у себя, чтоб у девуш­ки не было искушения потратить ее немедленно, а привезти домой и купить, например, небольшую квартиру. Или продолжить обучение. Так продолжалось около четырех лет.

В тот день Руслана позвонила Лауре, что собирается уезжать, и попросила привезти ее деньги, Лаура приехала как всегда, они выпили кофе. Лаура даже уговаривала Руслану не ехать. Привезла Лаура деньги или нет — этого уже никто никогда не узнает.

Руслану нашли в квартире мертвой. Упакованный чемодан, сумочка, паспорт с давно просроченной туристской визой в Германию. Денег не было, не было той большой суммы, которую Руслана заработала за эти несколько лет.

Полиция практически не занималась этим делом — девушка жила в Италии нелегально. Следов насилия на теле не обнаружено. Лаура плакала и недоумевала. Отец Русланы, пенсионер, несколько раз пытался выехать в Италию на могилу к дочери, ему отказывали. Кто-то где-то помог. Помог опять-таки за сумму денег. Русланин отец поехал в Италию, пришел на кладбище. Там его встретил сотрудник в черном. Профессионально печальный распорядитель сообщил, что за могилу необходимо платить. Иначе уже через несколько лет в нее похоронят кого-нибудь другого.

Всегда по четвергам

Девочка Оля. Ей четырнадцать лет. Маму видела в последний раз четыре года назад. Прошлым летом мама сделала все возможное, чтобы Оля приехала к ней в Неаполь. Она сделала и невозможное, потому что в Неаполе она все еще находится на нелегальном положении — Олина мама наняла Васю… Да, есть такой Вася, которого нанимают все, кто уже просто с ума сходит, так хочет видеть своих детей… Этот легендарный Вася — директор агентства, допустим, «Воссоединение семьи». Вася — его директор, он же — заместитель. Вася — юрист, водитель и бухгалтер. Он же референт и секретарь — отвечает по телефону разными голосами, кофе подает себе и посетителям. Немудрено, что он мог тогда с Олей что-нибудь перепутать. А то и просто сэкономить на расходах.

Дело было в доверенности. Девочке Оле позвонили 10 июля. Таинственным шепотом Вася-секретарь сообщил, что виза готова и что ночью Оля выезжает. Поскольку ночью начинается четверг, а выезжать Вася-водитель может только в четверг. Девочка Оля упаковала чемодан и села ждать… Собственно, она не просто сидела, а считала и пересчитывала, когда, через сколько часов увидит маму. Сначала получилось, что через 35, потом к утру все меньше и меньше. Утром ей позвонили и тот же голос сообщил, что все перепутали, виза открыта только с 20-го. Но едет она 25-го.

— Почему? — спросила девочка Оля и добавила на всякий случай: — Я хочу к маме!

— Потому, — ответил Вася-референт, — что автобус едет только по четвергам.

Всегда по четвергам. (…Из ливерпульской гавани всегда по четвергам суда уходят в плаванье к далеким берегам…)

— Хорошо, — вздохнула Оля.

В четверг девочка Оля пришла к автобусу, и они поехали. На таможне оказалось, что доверенности на вывоз ребенка Вася-замдиректора фирмы не оформил.

— То есть, — недоумевал пограничник, — вы везете несовершеннолетнего ребенка, чужого, прошу заметить, непонятно куда, а ее родители, может, вообще ничего об этом не знают, потому что они ее никому не доверили. Отправляйтесь назад.

— Ка-ак? — удивился Вася-директор, он же юрист и водитель агентства. — Но ведь мне сказали, что…

Кто-то где-то ему сказал — может, в хмельной компании, что уже не надо доверенности. Пред­ставляете себе? В стране непонятно что творится, все норовят выехать куда получится, вывозят и ввозят что попало, кого попало, дур желторотых драконам в пасть везут, детей тащут. Пограничники уже хрипят от негодования — гроб ввозили недавно под наваленными сумками и чемоданами через несколько стран. Без подробностей, каждый читатель пусть рисует картину сам!

И вот всесильному и всемогущему Васе кто-то шепнул, что чужого ребенка, девочку-подростка может вывозить кто попало и куда попало без единого документа. Взял любую девочку с улицы и поехал!

Словом, девочку Олю отправляют ночью домой. Таможня далеко от дома, пока в очереди стояли, пока с таможенниками препирались, посадили ее в какую-то попутную машину. Пограничник, офицер, надо отдать ему должное, регулярно звонит Оле на мобильный и требует отчета — что проехали, где находятся. Холодно, ребенок в шортах и майке, стучит зубами и хочет к маме. Девочка Оля уже не плачет, просто сидит и качается молча. Нет, не молча — она повторяет одно и то же: «Хочу к маме! Хочу к маме»

— Ничего! — опять звонит Вася. — Мы тебя вывезем к маме.

И оформляет доверенность. Как он это делает, какой нотариус на это соглашается, но Оля пять часов сидит во Львове на лавочке под дождем и ждет, когда эту доверенность привезут. Доверенность оформили на чужую тетеньку… Вот вы что-то понимаете? Я просила девочку пересказывать эту историю несколько раз, так и не поняла. Просто театр абсурда! Через неделю, в четверг Олю сажают в автобус рядом с чужой забитой женщи­ной, которая вообще туго соображает, и опять везут на таможню.

У пограничника — уже другого — дергается щека.

— Куда едет этот ребенок? — спрашивает он, еле сдерживаясь.

Мимо него с такими же липовыми доверенностями пытаются прошмыгнуть толпы детей с чужими дядями и тетями.

— Кто вывозит ребенка?! Все сошли с ума, — говорит пограничник и выводит из автобуса Олю и тетку. — Куда, к кому едете? Только не говорите, что тетрадки в Польшу покупать или что к родственникам на свадьбу. Девочка Оля! — кричит пограничник. — Не ври! Это нехорошо, девочка!!!

И Оля заплакала. Она плакала и твердила мантру: «Я хочу к маме, я к маме хочу!..»

Словом, девочку опять вернули домой. Она пожаловалась: «Злой дядька! Такой злой дядька! Мы ему такие деньги предлагали, а он меня не выпустил!»

Девочка Оля поехала в Италию уже через несколько месяцев. Каким образом? Не спрашивайте. Вероятно, тем же. Не все дядьки-пограничники, видимо, такие злые. За ночь девочку несколько раз пересаживали из транспорта в транспорт сначала в Польше, потом в Австрии.

Но маму девочка Оля увидела!.. Через месяц вернулась домой самолетом. А как складывается судьба детей, которые остаются там, в Италии, с мамами, живущими на нелегальном положении? Такой информации у меня нет.

* * *

Итальянцы нуждаются именно в украинских женщинах. Потому что украинки терпеливы и покорны, они умеют и готовы работать за гораздо меньшую плату, чем итальянки или румынки. Но главное — у наших женщин есть особый талант, Дар Божий. Они умеют сострадать и жалеть.

Таня ухаживала за больным с рождения мальчиком. Дома у нее сво­их двое. Но когда она уезжала из Италии, сердце разрывалось. Не могла оставить Антонио-Антошу, переживала, что другая няня будет его обижать… Волновалась, что ребенок не умеет попросить пить или есть, не может пожаловаться. А Таня его понимала и чувствовала. Первое свое слово он сказал незадол­го до Таниного отъезда: «Таня». А второе в день отъезда — «зозуля».

— Знаете, — сказала Таня, — он маленький, несчастный, одинокий мальчик.

Таня пела ему песенку про зозулю, чтобы он не плакал по ночам.

Я точно знаю, когда маленький больной ребенок плачет, он пахнет мокрым воробьем.

А иногда случается совсем по-другому.

Эмма. Школьный библиотекарь. Родители подавляли, муж вообще ограничил свободу до кухни. Маникюр или новая стрижка вызывали такие приступы ревности и гне­ва, что Эмма перестала ходить в парикмахерскую и делать маникюр. Перестала покупать себе новую одежду, чтобы не выслушивать унизительные проповеди мужа. В принципе, и не за что было покупать. Дочь взяла сторону мужа — мама такая неудачница, серая провинциалка. А папа — всесильный и всемогущий. Словом, однажды Эмма в отчаянии с помощью подру­ги удрала в Италию. Дочь была в кур­се — она как раз и не возражала. Понятно, что мама едет ради нее.

Эмме повезло, попала горничной в семью интеллигентных и спокойных пожилых итальянцев, ученых, преподавателей. Они привязались к Эмме — тихая, услужливая, чистюля, каких мало. Туда зачастил родственник Эмминых хозяев, вдовец одинокий. Он ходил и ходил, молчал, сопел, страдал, сидел взволнованный, встрепанный — втрескался в Эмму по уши, прямо голову потерял. И в Рождество он ей признался.

На рождественские каникулы к шести утра он привез трех скрипачей во фраках. И они заиграли под окном Эмминой комнаты.

Помните, Агата сказала: «Сценарии сериалов пишутся здесь…»

Эмма так плакала. Она вообще редко плачет — закалилась. А тут ну просто не выдержала, разревелась — всхлипывала и скулила, как ребенок. Чтобы такое ради нее одной — три скрипача во фраках под окном!

И он тогда сказал сакраментальное. Помните? «За эти слезы, Эмма, я люблю вас еще больше…» Вот так он сказал, ну или примерно так.

Она привозила его домой в Хмельницкий — со своей дочерью знакомить. Невысокий такой, немного плюгавенький, на одну ногу чуть-чуть припадает, но такой веселый и обаятельный… Словом, раскрасавец. Эмму обожает, глаз с нее не сводит. Эмма расцвела. Кстати, учится сейчас, чтобы подтвердить свой диплом медсестры.

Брак? Нет, брак гражданский. Ну ничего, считает Эмма. Она счастлива, и ладно.

* * *

«Горек чужой хлеб и круты чужие лестницы», — писал великий итальянец, главный в истории эксперт по всем кругам ада Данте Алигьери.

Наши украинские женщины стоически проходят эти круги. Не только в Италии, но и в Испании, и в Португалии, и где только наших нет. Рушатся семьи, беды случаются с детьми, оставленными тут на бабушек, дедушек, на дальних родственников или нерадивых мужей. Дети разбиваются на купленных для них в Италии автомобилях и мотоциклах, они без присмотра купаются в речках и озерах и тонут. Они, в конце концов, спиваются или становятся наркоманами.

Точной статистики погибших в Италии женщин, смертельно заболевших, потерявших рассудок, нет. Общество делает вид, что такой проблемы не существует, а если и есть она — нелегальный выезд или вывоз женщин за рубеж, то это, скорее, проблема самих женщин и их семей.

И каждый четверг отсюда отправляется роковой автобус. А откуда-то такой транспорт отправляется во вторник. Или в среду... Семь дней недели еще никто не отменял. В этих автобусах сидят молодые женщины, притихшие, напряженные, испуганные. Они едут проходить круги. Ради своих детей, своих стариков, ради своего малопонятного неясного будущего, которое может окончиться, так и не наступив, прямо в этом автобусе.

А в это время, когда автобус с женщинами вот-вот пройдет таможенный контроль и пересечет украинскую границу, убогие слуги народа метелят друг друга на глазах всего мира в том самом главном зале страны, где нужно серьезно думать и немедленно принимать важные решения…