Киев и его почитатели

«Прошлое не прошло, оно вошло в современность»

А. Герцен

Каждый литературный жанр имеет свои особенности и свой неповторимый колорит. Мемуарам присущи доверчивость и подчеркнутая субъективность в восприятии и трактовке отображаемых событий. Как справедливо отметил знаток человеческой психологии Александр Герцен, «чтобы написать свои воспоминания, достаточно быть просто человеком, которому есть о чем рассказать и который хотел бы рассказать об этом».

Мемуарные произведения, как и люди, которые их пишут, — разные. Они отличаются не только содержанием и временем, описываемых событий, окружением, из которого вышел автор, его профессиональной средой и обществом, которое его сформировало, но и своим индивидуальным стилем изложения, тональностью, эмоциональным настроем. Настоящий очерк посвящен моему родному городу — Киеву, моим землякам, коллегам, памяти предшественников и современников, и является отрывком из трилогии воспоминаний «Запоздалые заметки».

Когда не так давно вносил в свои записи впечатления об ирпенском писательском Доме творчества, что под Киевом, и приводил в них материалы о давнем пребывании в нашем городе, а затем в этом живописном дачном месте Бориса Пастернака и его друзей, то невольно в памяти всплывали имена и других известных литераторов и представителей искусства, ряд знаменательных эпизодов из жизни которых также был связан с пребыванием в Киеве. Скажем, знают ли мои земляки, что Анна Ахматова и Николай Гумилев — два известнейших поэта — были обвенчаны в местной церкви Никольской Слободки, располагавшейся в районе за нынешним Русановским мостом? Еще 60 лет назад там были улицы Кладбищенская, Лесная, Стефаника, Лысенко, а посредине пролегало нынешнее Броварское шоссе.

Далекий день 25 апреля 1910 года в Никольской Слободке войдет в хронику города упомянутым выше и мало замеченным тогда событием, которое удостоверила запись о том, что в Николаевской церкви «студент С.-Петербургского университета Николай Гумилев обвенчан с потомственной дворянкой Анной Горенко, что удостоверяется подписями и приложением церковной печати». Примечательна лаконичная запись Ахматовой о том знаменательном дне: «Я вышла замуж за Н.С.Гумилева. Венчались мы за Днепром в деревенской церкви. В тот же день Уточкин летел над Киевом, и я впервые видела самолет. Шаферами были Владимир Эльснер и И.Аксенов». Вот такие будничные слова. Давно уже нет Николаевской церкви, которая располагалась справа по дороге от упомянутого выше Русановского моста к нынешней гостинице «Турист». Как и вся Никольская Слободка, она была разрушена во время войны и на ее месте построена школа.

Многим обязан Киеву и знаменитый наш земляк Александр Вертинский, проведший в нем свое детство и раннюю юность. Атмосферу старого Киева и его незабываемый колорит он передал позже в своих воспоминаниях. А в последние годы, возвратившись в родной город, посвятил ему проникновенные прощальные стихотворные строки.

Своему становлению и истокам будущей известности и признания обязан Киеву и живописец Михаил Врубель, прибывший в Украину из Петербурга летом 1884 года скромным учащимся Академии художеств, а уехавший отсюда спустя пять лет уже состоявшимся Мастером. Приехал он в Киев по приглашению известного Ариана Прахова, который привлек его к оформлению Кирилловской церкви, Софийского собора, особняка киевского мецената Богдана Ханенко. Участвовал Врубель и в создании настенных орнаментов Владимирского собора. Осталась в Киеве тех лет память о противоречивом и неуживчивом характере художника, о его сложных отношениях с семьей Прахова, в которой ранее он был радушно принят. Киевляне были свидетелями чудачеств Врубеля, часто наблюдая его в черном костюме из бархата и коротких панталонах под стать молодому венецианцу времен Тициана. Позже о проявлениях душевного недуга художника поведал в своей статье «Болезнь и творчество Врубеля с психологической точки зрения» врач-психиатр Михаил Цубин.

Не зря этот небольшой дачный поселок Ирпень, благодатный во все времена года, облюбовали люди искусства и литературы. В тридцатых годах прошлого века здесь отдыхали летом известный историк философии Валентин Асмус, выдающийся музыкант Генрих Нейгауз, будущий нобелевский лауреат поэт Борис Пастернак. Позже из очерка Василия Берега «Ирпень — это память о людях и лете», опубликованного в одной из киевских газет за 2001 год, я узнал интересные подробности, ранее мало известные даже ветеранам писательского дома. В этом примечательном триумвирате, пребывавшем три месяца лета 1930-го в живописном ирпенском поселке, все было прекрасно и вместе с тем сложно и драматично. Ирина Асмус была всерьез увлечена поэтом, а в тот же период между ним и женой Нейгауза Зинаидой Николаевной возникли отношения, переросшие в любовь.

Возвратившись из Ирпеня в Москву, Борис Пастернак часто вспоминал то знаменательное лето, когда вокруг были «замечательные друзья, замечательная обстановка». Приезжали из Киева гости, чаевничали на открытой веранде, обсуждали творческие и житейские темы, читали стихи. В свою очередь ирпенские дачники посещали Киев. Одно из впечатлений от этих посещений поэт отразил в стихах своей «Баллады».

А еще из упомянутого выше очерка я узнал, что жил в то время в Ирпене Борис Пастернак на улице, названной именем великого Пушкина. Позже ирпенские старожилы рассказали, что где-то не очень далеко от этого места спустя полтора десятка лет жил на своей даче почитаемый украинский поэт Максим Рыльский. Вот так символично сплелись в Ирпене — одном из живописнейших пригородных уголков под Киевом, окруженном лесом и одноименной речкой, — имена Пушкина, Пастернака, Рыльского.

Когда я писал эти воспоминания, решил вновь посетить улицу своего детства Тарасовскую и дом №6, в котором жил до войны. Конечно, сегодня это уже не тот дом, что был раньше,— после освобождения Киева и восстановления пострадавших жилых зданий его перестроили. Но мысленно я снова увидел нашу многонаселенную квартиру и ее обитателей.

О, эти пресловутые в советском прошлом коммуналки с огромной общей кухней, одним маленьким туалетом и единственной ванной комнатой, где на развешенных веревках сушили белье… Чаще всего отмечалось, что в коммуналках постоянно царила атмосфера вражды, взаимных подозрений и ссор. А ведь были и другие, где преобладал дух не только терпимости, но и доброжелательности, как в нашей старой квартире, в которой родители занимали одну из комнат. Даже в гнетущей атмосфере 37-го и 38-го годов здесь все оставалось по-прежнему. Хотя, конечно, не миновали нас ни чувство тревоги, ни общая напряженность. Звуки проезжающих ночью машин, открывающихся входных дверей, приглушенных разговоров возле дома или на лестничной клетке… А по утрам шепотом, с оглядкой, наиболее смелые из жильцов делились впечатлениями прошедшей ночи. Вспоминаю один из рассказов о том, как в соседний дом приезжали ночью арестовать пожилую женщину, но опоздали. Накануне она умерла. Через много лет из публикации «Тьма власти» Александра Шлаена я узнал, что речь шла о его бабушке, на арест которой был выписан ордер. «Вина» ее состояла в том, что она некоторое время проживала за границей у двух своих дочерей.

О подобных событиях в те страшные годы старались не говорить. Даже в нашей квартире это была запрещенная тема: страх перед доносом не оставлял никого. По доносу стукача, думаю, был арестован в 1937 году один из старших братьев моего отца Константин Трахтенберг — ответственный работник Днепровского пароходства. Чтобы добиться пересмотра его «дела» и попытаться узнать о его судьбе, отец ездил в Москву, но, увы, безуспешно. В Генеральной прокуратуре, возглавлявшейся тогда Андреем Вышинским, и в следственном управлении, где особо важные дела вел Лев Шейнин, отцу в приеме отказали, сказав, что его брат арестован как сочувствовавший в прошлом троцкистам.

Умер и другой старший брат отца — Петр. А третий — Борис — пропал без вести в самом начале войны, не успев эвакуироваться из города. Вместе с мирными жителями тогда в сентябре сорок первого под Киевом оказались в окружении шестьсот тысяч солдат и командиров.

Посещая свой старый дом, я каждый раз переходил улицу и подходил к дому №3. Мой друг, Григорий Кипнис, написал о Тарасовской два эмоциональных очерка. Первый был опубликован в одном из мартовских номеров «Литературной газеты» в 1992 году и назывался «Семен Гудзенко — мальчик с моей улицы». В нем предстает родная улица далекого детства — моего и дорогих мне сверстников. Память об одном из них навсегда запечатлела бронзовая доска, надпись на которой гласит: «В этом доме в 1922—1939 гг. жил поэт-фронтовик Семен Гудзенко». А ниже две цифры — 1922 — год рождения и 1953 — год смерти. Между этими двумя датами короткая жизнь поэта — 31 год. Совсем немного... О его фронтовой одиссее, поэтическом творчестве, снискавшем Гудзенко признание, как лидеру целого фронтового поколения молодых поэтов, журналистской деятельности в качестве спецкора «Литературной газеты» много говорилось на открытии мемориальной доски, торжественно состоявшемся в мае 1988 года. Тогда невольно подумалось о том, что наша Тарасовская — поистине улица поэтов. Ведь в разное время здесь обитали Леся Украинка, Анна Ахматова, Василь Эллан-Блакитный, Максимилиан Волошин. Здесь же родился Максим Рыльский.

В последние годы мой пешеходный маршрут нередко проходит вначале по бульвару Шевченко — до входа в Ботанический сад, а затем через него к началу Тарасовской, по которой спускаюсь до улицы Саксаганского (бывшей Мариинско-Благовещенской), где располагается здание нашего института. На его фасаде установлена мемориальная доска в честь Николая Стражеско — здесь прежде размещался Украинский институт клинической медицины, который выдающийся ученый возглавлял в 1936—1941 и 1943—1952 гг. До этого тут были амбулатория, больница, аптека и общежитие сестер Мариинской общины Красного Креста (здание было построено специально для общины в 1913 году). При ней функционировали курсы сестер милосердия и был свой штат врачей. В деятельности общины принимали активное участие известные киевские медики Ф.Яновский, Н.Миловидов, Е.Афанасьев, К.Тритшель, А.Павловский и другие.

Каждый раз, когда ступаю на тротуар Тарасовской и прохожу мимо новых и чудом сохранившихся старых домов, я возвращаюсь к ее прошлому. Еще до революции среди киевских старожилов бытовало мнение, будто три улицы — Тарасовская, Никольско-Ботаническая и Паньковская, расположенные в отрезке от ул. Льва Толстого до тупика, названы в честь Тараса Шевченко, Николая Костомарова и Пантелеймона Кулиша. Но это мнение, вероятно, ошибочно. Улица известна с середины XIX века, и ее название, скорее всего, связано с пригородным селом Тарасовкой. При раскопках 1959-го и 1962 годов в районе Тарасовской были обнаружены медная монета Боспорского царства и две серебряные монеты Антония Пия. Это навело киевских историков на мысль о том, что во II веке н.э. здесь существовало поселение.

В своей трилогии «Запоздалые заметки» я уже писал о многих известных людях, проживавших на этой одной из самых «киевских» улиц — холмистой, утопавшей в зелени, на фоне которой особенно колоритно смотрелась пожарная каланча с сиявшей на ярком солнце медной каской расхаживавшего на самой верхней ее площадке пожарного. Специальные службы для гашения пожаров появились в Киеве еще в XV веке после получения городом Магдебургского права. Пожарное депо на Тарасовской было построено во второй половине XIX века, одновременно с аналогичным строением неподалеку от Мариинского дворца.

В семидесятых годах XIX столетия в доме № 12 располагалась народническая «Киевская коммуна» В.Дебогория-Мокриевича. На углу Толстого и Тарасовской в одноэтажном деревянном доме, построенном в 1842 году, жил профессор Киевского университета философ О.Новицкий. На протяжении двух лет (1847—1848) в этом доме проживал студент математического факультета университета, впоследствии известный художник Н.Ге. Много позже — философ, член Академии наук Украины А.Гиляров. В доме на Ивановской в 1870—71 годах снимал квартиру видный педагог К.Ушинский. В те же годы на Тарасовской жил ректор университета доктор медицины А.Матвеев.

Жильцами дома №1 были видный хирург Н.Волкович, художник Р.Мельничук, академик Украинской академии наук Д.Зеров. В доме №5 в 1919 году жил поэт В.Эллан-Блакитный, также доктор медицины К.Тритшель. Здесь же располагалось возглавлявшееся им общество по борьбе с туберкулезом, который тогда именовали чахоткой. Напротив в собственном доме (№4) в 70-х годах XIX столетия жил ботаник А.С. Рогович, а совладельцем этого дома был архитектор П.Шлейфер. Примечательно, что именно в этом доме провел первые годы жизни Максимилиан Волошин.

А вот в доме, где в более поздние годы проживала наша семья, помещались редакции трех киевских изданий, в том числе журналы с интригующими названиями «Вегетарианский вестник» и ежемесячное иллюстрированное «Вегетарианское обозрение» со слоганом «Единственный вегетарианский орган в России». Рядом, во флигеле соседнего дома №8, жил будущий академик-биохимик А.Бах. На доме №14 установлена мемориальная доска выдающейся украинской поэтессе Лесе Украинке, проживавшей здесь в марте 1889 г. в квартире брата М.Косача. А в доме №25 в 1914 году жила другая великая поэтесса — Анна Ахматова.

История улицы моего детства не дает мне покоя. С нынешней улицей своего детства я по-прежнему связан прочными узами. Во дворе нашего бывшего дома в здании под №6а располагается сегодня Городской совет профсоюза медицинских работников, возглавляемый Ларисой Конаровской. Именно ее заслуга (вместе с президентом издательского дома «Авиценна» Натальей Данкевич) — недавнее второе издание книги воспоминаний о моем незабвенном друге Владимире Фролькисе.

Родная моя улица — в прошлом, уютная, истинно киевская, хотя и насчитывавшая всего-то несколько десятков жилых домов, сегодня заметно изменилась. Исчезла каланча пожарной команды. Булыжную мостовую сменило скучное асфальтовое покрытие, расширились тротуары. Но давнишний ее колорит, приметы былой старины здесь незримо присутствуют. Только вот незадача — меньше сегодня на улице моего детства маленьких киевлян, наследников традиций славной Тарасовской. А раньше почти у каждого дома — разноцветье детских колясок, громкие ребячьи голоса... Грустно...

А вот другая, такая же зеленая и истинно киевская улица — Владимирская, всего полквартала по улице Толстого, — по-прежнему принадлежит молодому поколению. Весь квартал вблизи учебных зданий Университета и городского парка, известного ранее как Николаевский, а затем Шевченковский (в марте 1939 года в центре парка был установлен памятник Тарасу Шевченко работы скульптора М.Манизера) заполонили дети и более старшее поколение — студенты с сумками, полными учебников и конспектов. Глядя на них, вспоминаю, как, став студентом, много времени проводил в одном из этих зданий — на углу Владимирской и Толстого, где размещались три больших читальных зала Публичной библиотеки Академии наук. Впоследствии я начал посещать и другую публичную библиотеку, известную киевлянам старшего поколения как библиотека имени КПСС. Она располагалась в другом районе — вблизи стадиона «Динамо» в самом начале подъема на улицу Кирова (бывшую Александровскую), ныне Грушевского. Эта старейшая киевская библиотека была создана в конце XIX века и, что примечательно, во многом благодаря помощи меценатов, которые, согласно уставу библиотеки, получали звание ее основателей. Среди них оказались известные в свое время в городе граф А.Бобринский, книготорговец С.Литов, бывший губернатор Киева И.Фундуклей, предприниматели И.Бродский, М.Горовиц, Ф.Либбе, землевладелец Галаган. Побольше бы сегодня таких киевлян!

В упомянутых двух библиотеках я особенно часто бывал в пятидесятые годы, когда корпел над диссертацией. Работал допоздна. А после звонка, оповещающего, что читальный зал будет скоро закрываться, быстро сдавал книги и спешил выйти на улицу в предвкушении вечерней прогулки по улицам родного города. Особенно любил летние вечера. Недавно встретил в опубликованных письмах Александра Вертинского такую запись, относящуюся к его пребыванию в Киеве в середине 50-х годов: «На улицах тепло, весна. Как прекрасен Киев! Бродил по городу. Вишни в таком цвету, что не видно деревьев. Яблони, груши. Каштаны цветут белыми свечками. И так хочется остаться здесь навсегда, коротать век!.. Ах, какую силу имеет прошлое».

Эта притягательная сила прошлого побудила меня совсем недавно вновь наведаться в свою старую школу на Жилянской, 46 — вблизи пересечения ее с Тарасовской, сохранившей свой старый номер — сорок четыре.

Улица известна еще и тем, что в разное время на ней в прошлом жили революционные народники — братья Иван и Игнат Ивичивы, Е.Ковальская, Н.Щедрин, известный общественный деятель М.Драгоманов, народный артист П.Саксаганский, позже — композитор А.Рябов. А на здании моей школы десять лет тому назад была установлена мемориальная доска с барельефом одной из ее выпускниц. На доске небольшая надпись: «В этой школе училась отважная подпольщица Татьяна Маркус». Таня прожила всего двадцать один год. Во время оккупации города участвовала в киевском подполье и на ее счету ряд уничтоженных фашистских офицеров. В начале 1942 года Таня была расстреляна в Бабьем Яру.

Вполне возможно, что когда-то я видел Таню в повседневной сутолоке давних своих соучеников. Один из немногих ныне здравствующих учеников нашей бывшей школы также не может отчетливо вспомнить Таню. А вот родного ее брата — военного музыканта — встречал. После войны тот в звании подполковника руководил оркестром Киевского военного округа.

Тесен киевский мир...