Еще одна попытка «детенизации» Довженко

Наверное, нет в украинской культуре человека, о котором бы высказывалось столько различных мнений, как об Александре Довженко. Причем настолько полярных, что не верится, что речь идет об одном и том же человеке. Итак, Довженко:

— с восторгом принял революцию;

— вступил в ряды коммунистической партии;

— был близок к самому Сталину;

— поставил свое искусство на службу большевистским вождям;

— с 16 лет не верил в Бога;

— был буржуазным националистом;

— превыше всего любил Украину;

— ненавидел Сталина и его окружение;

— был первым диссидентом...

Разобраться во всей этой контраверсийной смеси сложно, но крайне необходимо. Тем более что в советские времена образы рисовались одной краской: либо белой, либо черной. Оттенки были нежелательны. Довженко после смерти был зачислен к «своим», следовательно он не мог быть плохим ни в чем.

Свою лепту в демифологизацию Александра Довженко, безусловно, внесет книжка «Олександр Довженко. Вчора і сьогодні. Затемнені місця в біографії», выпущенная луцким издательством «Терен». Составитель — Евген Сверстюк.

Книжка состоит из четырех частей. Тут представлены дневники Довженко, статьи известного писателя и литературоведа диаспоры Ивана Кошеливца, писателя и философа Евгена Сверстюка, а также весьма любопытный жанр политического доноса — оказывается, Довженко был «под колпаком» у НКВД (тогда еще — ГПУ) с 20-х годов.

Можно сказать, что эти четыре части, каждая по-своему, дают ключ к пониманию Довженко. Конечно, было бы преувеличением утверждать, что, прочитав эту книгу, мы наверняка узнаем, каким был настоящий Довженко. Но то, что сделаем большой шаг на пути к такому пониманию — бесспорно.

Дневники Довженко поражают глубиной суждений и степенью откровенности. Говорят, что сгорели его три записные книжки. Интересно, что же было в них, если оставшегося вполне достаточно для самого сурового приговора в те времена. И вообще, каково было писать, когда казалось, что даже самые потаенные мысли в ту же минуту становятся известны «органам». Довженко был максимально откровенен в дневниках, вуалируя только фамилии власть имущих, которым давал уничижительные характеристики.

Не могу отказать себе и читателю в удовольствии процитировать Александра Петровича из его уцелевших дневников.

«Я в мещанском мусорнике с обязанностью сожительства и сотрудничества с мелкими людишками, которые ненавидят меня и которых я глубоко презираю как недочеловеков, неквалифицированных, безнравственных, без малой толики святого людишек, ненавидящих мой народ и делающих его несчастным».

Нетрудно догадаться, кто именно эти самые «мелкие людишки», но намного сложнее представить себе, как трудно было с ними сосуществовать Довженко! Ему приходилось, образно говоря, постоянно нагибать свой ум, свою душу, чтобы казаться одного с ними роста. Он ощущал себя Гулливером, которого опутали лилипуты своими маленькими ниточками.

«Единственная страна в мире, где не преподавалась в университетах история этой страны, где история считалась чем-то запретным, враждебным и контрреволюционным, — это Украина».

Сколько горечи и сарказма в этом наблюдении! Ну как после этого не согласиться, что Довженко был буржуазным националистом!

«Кобзаря цитировать трудно. Он напоминает мне огненную печь, из которой осторожно выхватывают угольки и, перекладывая их между пальцами, прикуривают...

Особенно трудно выхватывать эти угольки нашим соседям.

Они почему-то напоминают мне чертей, которые находят в Святом Писании тексты в свою пользу».

Наверное, Довженко думал и о себе то же самое. Он ощущал это на собственной шкуре. Но какое меткое сравнение!

«Я начал молиться Богу. Я не молился ему тридцать семь лет, почти не вспоминал его. Я его отверг. Я сам был бог, богочеловек. Сейчас я постиг малую толику своего заблуждения».

Это раскаяние проясняет вопрос о религиозности Довженко. Действительно, в годы своей более или менее успешной карьеры он был атеистом, но, как человек совестливый и наблюдательный, заметил, постиг, почувствовал, что нельзя без Бога. Чуть далее Довженко пишет, что Шевченко ввиду недостатка культуры мог написать «Немає Господа на небі». Есть и другие трактовки этого высказывания — больше в пользу религиозности Шевченко, но сам подход свидетельствует, что Довженко пришел к Богу вполне осознанно — через покаяние.

Иван Кошеливец в своей статье поставил перед собой задачу прояснить темные места в биографии Довженко. Он постоянно подчеркивает: не стоит следовать методу социалистического реализма, в соответствии с которым, когда «выдающийся человек умирает, и есть уверенность, что с его стороны не грозит опасность какой-то антисоветской выходки, его заносят в святцы, и тогда уже его образ надо рисовать в чистых ризах, без единого пятнышка». Непредвзято взглянув на отношения Довженко с женщинами, Кошеливец делает вывод, что Александр Петрович: а) не состоял в браке с Варварой Крыловой с 1917 года, а жил с ней в гражданском браке до оформления отношений в 1923 году; б) их развод, когда Варвара заболела и была прикована к постели, был далеко не идиллическим; в) между этим разводом и первой встречей с Юлией Солнцевой (1925—1926 годы) у Довженко была еще одна женщина; г) одним из мотивов его переезда из Харькова в Одессу было желание избавиться от этой женщины; д) и самое главное, что Юлия Солнцева, вопреки мифу о талантливой помощнице, которая воплощала замыслы Довженко, «с точки зрения интересов украинской культуры сыграла в его жизни отрицательную роль».

Также не согласен Кошеливец с тем, что Довженко объявили большевиком. Он действительно вступил в партию в начале 1920 года, но не в КП(б), а боротьбистов. Вскоре они все-таки влились в компартию, но не Довженко. А потом уже вступать к ряды коммунистов художник желания не изъявлял, всю жизнь оставаясь беспартийным. И, конечно, преобладает в статье анализ кинематографической деятельности художника, его отношение к истории, к Украине. Знаем двух Довженко. Один — лояльный гражданин советского государства. И второй, у которого отчаянием, страшнее смерти, дышат все страницы дневников. Который умер, не имея, видимо, надежды, что крик его отчаяния услышат в Украине. Услышали посмертно — делает вывод Иван Кошеливец.

Евген Сверстюк, как и Иван Кошеливец, не впервые обращается к фигуре Александра Довженко. Собственно говоря, проблемы этого гениального художника и человека противоречивой судьбы все время в центре размышлений Сверстюка. Когда-то свое эссе к 100-летию Довженко писатель назвал «Распятый рядом». На что один знакомый спросил его: «Получается, он все-таки разбойник?» Но не относится ли притча о благоразумном разбойнике к главным темам, вокруг которых тысячелетиями вращается человеческая мысль? А кто никогда не был разбойником? — спрашивает Сверстюк. Но ведь не все смогли покаяться и узнать Господа...

То, что Сверстюк называет Довженко предтечей шестидесятников, первым в СССР диссидентом, свидетельствует о многом. В его устах это дорогого стоит. И, подчеркивая, что фигура Довженко «настолько популяризирована, противоречива, фальшиво освещена и беспощадно использована, что в разных представлениях он совершенно разный», Сверстюк доказывает, что официальные декорации и настоящий Довженко отслаиваются, как масло и вода. Социалистические симпатии Довженко не были для него органичными, — заключает исследователь; он был националистом и идеалистом, как человек, для которого эстетические начала доминируют и творят гармонию души с окружающей средой.

В заключение скажем о подвижнической деятельности луцкого издательства «Терен». По сути, это издательство держится на «семейном подряде» четы Оксаны и Андрея Крыштальских, «тянущих» все от набора и верстки до дизайна. В этом издательстве вышли такие интересные и полезные книги, как «Україна — Польща: важкі питання» (сборник научных материалов об украинско-польском конфликте во времена Второй мировой войны), «Євген Сверстюк на хвилях «Свободи» и другие.