Чрезвычайно преданные Родиной

«Правительству Свободного Китая Господину

Гениралисимусу Чан Кай Ши

От моториста танкера «Туапсе»

Книга Валентина Ивановича

Прошение

Уважаемый Господин Президент Гениралисимус Чан Кай Ши и все Правительство Свободного Китая. Разрешите мне от всего чистого сердца очень поблагодарить Вас за Ваше хорошее внимание и заботу обо мне от которой мне на душе и сердце было спасибо Вам очень хорошо…»

(Пунктуация и язык сохранены. — В.К.)

Послевоенное поколение одесских мальчишек играло в «ЧП». Не в тимуровцев или «Звезду», а именно в «ЧП» — «Чрезвычайное происшествие», так назывался спешно отснятый по следам драматических событий на Тайване двухсерийный вполне художественный фильм. «ЧП» нас захватило сразу после «Тарзана» и «Бродяги». Если кто-то выразительно врал и хотел, чтобы вранье воспринималось в обратном смысле, он скрещивал указательный и средний пальцы, как это делал в «ЧП» Райский, которого сыграл Вячеслав Тихонов. Ведь до того, как стать Штирлицем, Тихонов для моих ровесников навсегда стал Райским.

Абордажный захват танкера «Туапсе» гоминдановцами произошел 24 июня 1954-го в ночь перед рассветом — событию пятьдесят лет. Полвека — срок солидный, впечатлительные ровесники за пятьдесят лет почти вымерли и продолжают дружно уходить, а дикорастущие, понятное дело, на Райского «кладут с прибором»: плакатно-карикатурный фильм с балаганными декорациями воспринимается совковой выдумкой, даже не пропагандой.

В роковой рейс «Туапсе» уходил с внешнего рейда: к причалу не швартовали из соображений секретности. В Констанце должны были принять груз осветительного керосина Б-1, топлива для истребителей МиГ-15 воюющего братского Китая. Перед отходом добрую половину экипажа заменили за нарушения пресловутых правил поведения моряка за границей, сочиненных отставными смершевцами. В последнем антарктическом рейсе на стоянке в Буэнос-Айресе в гости пожаловало много земляков, понятное дело, выпивали, расквасившись, обнимались и целовались, а кто из них раскаявшийся власовец, кто оуновец, черт разберет. Снимались спешно, так что новички перезнакомились в чанкайшистском плену.

С траверза Манилы над топами мачт висели шмелями чьи-то любопытные самолеты. Перед рассветом с мостика заметили дымки. Два военных корабля пошли на сближение, потребовали остановиться. Москва благословила с традиционным упрямством: «Следуйте своим курсом...» Следовали резво, двигатели «бурмистры» на «Туапсе» стояли лицензионные. Чанкайшисты дали «вилку», два снаряда легли по бортам, один разорвался перед штевнем.

Чанкайшисты высадились на борт «Туапсе». Приказывали готовить машину, второй механик Владимир Егерев саботировал работу и получил удар пистолетом.

Только через сутки дочапали до Гаосюна. Процедура пленения началась с попытки гоминдановцев сорвать государственный флаг. Анфилов, Зибров и Писанов сражались за флаг, их избили прикладами.

Трубу с серпом и молотом захватчики зачехлили, название тоже прикрыли брезентом.

Экипаж плотно сгрудился в красном уголке, сцепились руками. Китайцы вырывали из сцепки по одному. Повалили Плаксина и стали избивать ногами.

— О захвате танкера услышали по радио только 26 июня, — вспоминает Элеонора Семеновна Лопатюк. — Запомнила потому, что дочери Леночке в этот день исполнилось четыре годика…

Началась «молотилка» и у наших: туапсинцам вставляли между пальцев четырехгранные палочки «квайцы», привязывали ноги к скамейке, избивали изощренно, чтоб не осталось следов. Пытали электрическим током. Воронова «расстреливали» возле вырытой могилы. Моторист Иван Павленко полоснул себя лезвием по горлу, капитану от вида хлещущей из горла крови сделалось плохо.

Как-то полковник Дин огорошил Карпова:

— Двадцать человек из группы стармеха Беспалова выбрали свободу.

Карпова делегировали в группу Беспалова. Отказники прикатили на джипе веселые, разгоряченные, с недопитыми бутылками в руках.

Лукашков спрыгнул с джипа и сказал Карпову:

— Так, Миша, получилось.

Через 13 месяцев и 5 дней после захвата самолет с группой, в которой находился Карпов, оторвался от полосы в Тай-Пэй. Их встречала вся Одесса, кто помнит. Героев отправили на Рицу, в бывший санаторий Берии.

Почему же «так получилось»? Средний возраст отказников — 24,3, а отдыхавших на Рице — 34,4, и, несомненно, тайваньские психологи в погонах принимали во внимание возрастной диапазон. Отказники Татарников и Соловьев появились на свет в год убийства Кирова, а отправились в последний рейс сразу после расстрела Берии. Не исключено, что в программе генерации предусмотрен какой-то порог, край, и в случае зашкаливания включается аварийная генетическая защита. Для сохранения вида.

Пытки и избиения стали запредельной перегрузкой. Гвоздик и Анфилов были чуть постарше, у них предел был выше. Анфилову выбили все зубы, у Гвоздика ухудшился слух. Книга, выдержавший 34 года плена, потерял семьдесят процентов зрения. Покончил с собой Димов. Ковалев скончался в тайпэйском госпитале. Старпом Меркулов закончил жизненный путь в Александровском сумасшедшем доме под Одессой. Писанова заточили в сумасшедшем доме на Тайване. Двадцать с лишним лет (!) провел в казанской психбольнице закрытого типа начальник радиостанции Иваньков-Николов, его, говорят, сестра забрала в Ялту, где следы радиста потерялись навсегда. По слухам, он первым подписал заявление о невозвращении, был изолирован от остальных, пыткам и избиениям не подвергался.

Сейчас, вроде, позволено негромко вспоминать вслух, и они вспоминают... Как купались в бассейне у Чана, младшего сына Чан Кай Ши, как злоупотребив алкоголем переворачивали для смеха бетонную будку с полицейскими, это называлось валять дурака. Ходили в бар американского военного городка Линкольн, часовой не требовал пропусков.

Они научились обманывать детектор лжи, для этого достаточно было читать про себя стихи и не шарахаться от неожиданных вопросов: «Носите ли желтые туфли?» или «Вы учились в школе разведки?»

Зимой 1955-го девять человек вышли из самолета в аэропорту Ла Гуарди. Пятеро на второй же день подались в советское посольство, а троица — Еременко, Соловьев и Татарников — в это время где-то болталась, то есть не осознанный выбор повлиял на их дальнейшую судьбу, а пустяшный случай.

Застольям с соотечественниками конца края не было видно, и Валентин Лукашков написал в «Новое русское слово»: «Мы не водку пить приехали, а работать».

Его трудоустроили на джутовую фабрику в Петерсоне, штат Нью-Джерси. Работа была пыльной и вредной, но платили прилично — 4,5 доллара в час.

Поменял несколько рабочих мест, везде обнаруживая ершистость. Князь Белосельский-Белоцерковский жаловал Лукашкова стипендией. Поступил на подготовительное отделение Колумбийского университета.

— Поднимаюсь в свою каюту в университете, — вспоминает Лукашков, — а в лифте еще двое, за мной увязались, представились дипломатами из ООН, морды у обоих в ссадинах. Открыл дверь, вижу, кто-то хозяйничал, репродукция «Варяга» перекошена, наверняка они.

— Мы хотим помочь вам вернуться, — говорят. — Подумайте. Мы уходим, а с нами уходит родина.

— Я ее догоню! — бросил вслед Лукашков.

В Шереметьево пятерых соскучившихся по Родине встречали пять «Волг», каждого усадили в персональную.

Министр морского флота Бакаев принял вернувшихся с повинной за закрытыми дверями.

— В бардаки ходили? — спросил.

— Ходили, — сознался Лукашков, ему доверили каяться за всех.

Возвращение американской пятерки усложнило и отсрочило на четыре года отъезд с Тайваня Бенковича, Анфилова, Зиброва и Гвоздика.

Разрешили осесть только в тех странах, где нет советского посольства. Австралию сразу отвергли, потому как домой далеко добираться. Деникинский полковник Георгий Константинович Эльснер, владелец ресторана «Астория» в Тай-Пэе, стал хлопотать через французского посла, с которым был накоротке. У Эльснера четверо туапсинцев были представлены великому князю Владимиру Кирилловичу Романову, их светлость летал на самолетах испанской авиакомпании ответственным инженером и ненадолго залетел на Тайвань. Эльснер оказался человеком дела: они получили-таки бразильские паспорта, рекомендательные письма к сослуживцу Эльснера генералу Петрову, осевшему в Бразилии.

В Сан-Пауло поселили в «каза эмигранта».

Владимир Бенкович, выступавший за юношескую сборную Северного Кавказа по футболу, подался к тренеру на стадион Маракана. Не игравшего восемь лет за годы плаваний и плена Бенковича выпустили для пробы девятым номером против команды «Индепенденс-2». Он выложился в первом тайме и с подачи темнокожего забил гол. Тренер посоветовал Бенковичу похудеть, а потом прийти показаться. Рекомендация генерала Петрова и знание английского позволили Бенковичу устроиться на голландский лайнер «Бойсвене». Супервайзер Бенкович размещал пассажиров по каютам, выполнял массу поручений и с обязанностями справлялся. Он успел сделать три линейных рейса на Кейптаун, и неизвестно, как бы сложилась его судьба, если бы четверке знакомый латыш не принес уругвайские паспорта.

В Монтевидео сотрудники советского посольства вручили советские паспорта, четвертые по счету: были уже на все случаи жизни — польские, бразильские и «мореходки», паспорта моряков.

В Одессе встретили тепло, но наутро пригласили в баскомфлот, где поджидал следователь Пал Палыч. Бенкович обстоятельно облегчался от воспоминаний ровно неделю, приходил исповедоваться, как на работу, к восьми, уходил в пять со звонком. Ничего не утаивая, вспомнил, как встречался с Юрасовым из ЦОПЭ (Центральной организации послевоенных эмигрантов), Ярославом Стецько из АБН (Антикоммунистического блока народов), Владимиром Паремским из НТС (Народного трудового союза).

Куратор Гвоздика назвался, как водится, Иван Иванычем. Телефон для связи велел запомнить, но не записывать. Павла Гвоздика направили на пароход «Ставрополь», который как раз грузился в порту. Пришел Павел с вахты, а мать: «Анфилова и Зиброва арестовали».

Даже с перепугу Гвоздик не забыл номер заветного телефона.

— Тебя это не касается, — сухо обнадежил Иван Иваныч.

— Если будете брать, то хоть не дома, — попросил без надежды Гвоздик.

Иван Иваныч, как и обещал, арестовал Гвоздика не дома, а на углу Щепкина и Артема, по пути на вахту.

Чем мотивировали арест бразильской четверки? Уже в лагерях до них дошел слушок, что вроде бы, когда в ООН Никита Сергеевич заявил, что у нас нет инакомыслящих, ему подсунули журнал с фотографиями Анфилова, Гвоздика и других на фоне пальм. Хрущев очень рассерчал…

Бенкович и Анфилов попали на Лубянку, Гвоздик и Зибров — в Лефортово. Когда в Лефортово выводили на прогулку, нужно было спуститься со ступенек во внутренний дворик, посреди дворика торчал чугунный столб. «Если и здесь начнется молотилка, — подумал Гвоздик, — то разгонюсь со ступенек и…» Замучили писаниной, следователь Кулешов пообещал Гвоздику:

— Выяснятся подробности, и мы тебя шлепнем!

— Не шлепнете, — цедил Гвоздик.

— Ты же Родине изменил! — взвивался Кулешов.

— Если б я хотел остаться на Западе, я бы мог сделать это в любом порту, —огрызался Гвоздик, участник войны.

Карпов во время ареста уругвайской четверки плавал на «Туле». «Тула» вышла из Жданова в загранрейс. Ночью в Керченском проливе Карпова разбудили и пересадили с вещами на пограничный катер.

— Карпова арестовали, — шептались в команде.

На военной коллегии Верховного суда Карпов встретил с удивлением и других туапсинцев, тоже вызванных свидетелями. Состав суда был представительным, судья Смирнов успел прославиться после процесса над летчиком-шпионом Пауэрсом. Обвинители вспомнили о том, что Бенкович, Анфилов, Зибров и Гвоздик щеголяли на Тайване в тропической форме, правда, без погон. Анфилова уличили в приверженности к монархизму за то, что он написал письмо потомкам царской семьи в Испанию.

Вынуждали оговаривать товарищей. Чернили, но не все, особенно усердствовал старший комсостав.

Уже советский спутник мигал в ночном небе, а методы были кондовые, и статья та же — 58-1-а: «измена Родине».

Если бы была статья «измена Родины», может, и Родину бы судили, и свидетели были бы все те же.

Прокурор требовал расстрела, но, видно, погорячился. Зибров, тот самый, который сражался за флаг на юте, получил пятнадцать лет строгого режима, расщедрились, видимо, потому что офицер. Неформальному лидеру, матросу Бенковичу припаяли пятнадцать лет за длинный язык, а матросу Гвоздику и радионавигатору Анфилову скостили до двенадцати.

Бухгалтер Ваганов после возвращения из плена устроится экспедитором в родном Арзамасе. У него обнаружится недостача картошки, но Ваганову инкриминируют измену Родине и осудят на пять лет, которые он отсидит день в день.

Осужденных отправят по этапу в Явас, да на пересылке притормозят. Как выяснится вскоре, из-за того, что в это время в лагере демонстрировался фильм»… «ЧП» с Вячеславом Тихоновым.

Фильм, видимо, и лагерному начальству глянулся: туапсинцев встретили с большим уважением, как героев, которым не повезло, предложили должности лагерных придурков. Зиброву доверят лагерный буфет, Анфилова назначат мастером в столярный цех, где изготовляли корпуса для телевизоров и часы «Кукушка». Гвоздика же с неполным средним образованием определят на курсы столяров. Правда, поселят туапсинцев в разных бараках, только через четыре года.

В лагерях Бенкович тоже «гонял пузырь», играл в футбол — не в Рио, так в Мордовии. В Явасе и Соколово ему уже снова кричали: «Бина!» После побед команда «Дружба» дружно чифирила, за что ее называли «Черным чайником».

В 1966-м прочитали приказ: «...помиловать и освободить от дальнейшего наказания...».

— А я помилования не просил, — озадачил лагерное начальство Гвоздик.

— Чего же вы хотите? — начальство набычилось.

— Пересмотра дела.

Реабилитировали их только в 1990-м.

Павел Васильевич Гвоздик подался на фанерную фабрику, благо в лагере полюбил запах стружки, и проработал на ней двадцать два года. Как-то напросился в гости начальник цеха, выпили по пять морских капель, как водится, и совестливый начальник начиркал на бумажке: «Павлик, за тобой наблюдает КГБ». «Я знаю», — дописал Гвоздик. Шел 1985 год.

Только трое из десяти отказников осели в США — Татарников, Соловьев и Еременко. Не так давно наведывался в Зеленый Кут Венедикт Еременко, подавшийся в американские баптисты. Говорят, щедро угощал односельчан, а потом сказал: «Вы все — пьяницы», и уехал, даже не навестив приятеля Валентина Лукашкова.

Лукашков недолго плавал на танкере «Башкирнефть», списали за копеечную контрабанду, возил в Болгарию швейные иголки. На берегу работал «черным» маляром в порту, красил чрева судов, пойолы, льяла.

Судовой врач Михаил Степанович Романов вернулся в родной Рени, оперировал в местной больнице, стал почетным гражданином Рени.

Прислали по почте урны с прахом Жоржа Димова, Анатолия Ковалева и Михаила Калмазана.

Книга очень боялся, что ослепнет окончательно и не увидит матери. Он был нездоров, старательно смывал кровь в унитазе самолетного туалета, боялся, что в Дели высадят. В Одессе с трудом устроился на брандвахту в яхт-клубе, да брандвахта сгорела.

Владимир Саблин, вернувшийся в 1988-м с Книгой и Писановым, устроился боцманом на дорогую яхту, стоявшую на бессрочном ремонте. С яхты украли якорь-цепь, боцман Саблин очень переживал, брел по улице Левитана и упал — остановилось сердце.

Бенкович в Москве работал реставратором, экономом монастыря. Однажды монастырь посетила вдова великого князя Владимира Кирилловича.

— Ваша светлость, я общался с вашим супругом на Тайване, — удивил вдову эконом монастыря.

Трое из первой партии освобожденных — радиооператор Михаил Болтунов, токарь Владимир Сулятинский и 4-й механик Юрий Борискин — после передачи танкерного флота в Новороссийск осели на Кавказе, плавали, получили жилплощадь, все живы.

Матрос Николай Денисович Федоров, — Коля Маленький, пожалуй, единственный из палубников дослужился до капитана, успел поплавать «под флагом».

Грех туапсинцам жаловаться на отсутствие внимания. Осевшего в Москве Бенковича показывали в передаче «Бомонд» М. Ганопольского, в кинообозрении «Серпантин», во «Взгляде», «Старой квартире» и «Как это было». На передачу «Как это было» в 1997-м пригласили и одесситов. Дорожные расходы телекомпания оплатила из расчета 150 тысяч рублей по старому курсу на брата, а купейный билет стоил 220, пришлось почетным гостям звонить, клянчить. Прислали гонца с довеском. Так это было.

Последней тройке немного повезло в том, что не так душу в серьезном учреждении вынимали, все-таки 1988-й — не 1955-й, и на том спасибо. Опознавать последнюю группу в Шереметьево чекисты вежливо попросили Бенковича. Он их опознал через тридцать лет, хотя Писанов был с седой бородой. Кстати, Гвоздика прямо из мордовских лагерей под конвоем возили в казанскую психбольницу закрытого типа опознавать начальника радиостанции Иванькова-Николова. Вот какая у нас была забывчивая Родина, что приходилось опознавать.

Возвращенцы же из более ранних партий тревожились, просили не очень заострять внимание на этой теме. Дескать, еще живы Иван Иванычи, которые принуждали их чернить товарищей по тайваньскому несчастью. Потому-то и спешу, пока живы.

Когда прибывала очередная стайка блудных сынов, чиновники терялись. Как быть с ними: приплюсовать годы мытарств к стажу или вычесть как прогул? Крючкотворы в Минфлоте привычно подшивали докладные. «Не было аналогов», — отвечали.

Чтоб за верность, за тоску, за птичье стремление хоть окольными путями, хоть припозднившись, но вернуться к родным гнездам, натравливать друг на дружку, запугивать, расстрела требовать, а после судимости от моря отлучать — не было... Лукашкову визу закрыли, а сыну Калмазана, погибшего на Тайване, дипломированному электромеханику, не открывали. За «грехи» отца он почти всю активную морскую жизнь маялся в каботаже. Этот взрослый сын, кстати, до сих пор верит, что отец проживает в Новой Зеландии и не осуждает его.

Конкретные претензии у некоторых к капитану Виталию Аркадьевичу Калинину: как мог уехать, не повидавшись с каждым из оставленных в плену. Упреки справедливые, но формально безответственные. В той же архивной папке в специальной графе указаны воинские звания комсостава, так, капитан имел звание капитана первого ранга, помполит — капитана третьего ранга, в соответствии с дедвейтом судна, впечатляющим личным составом и ответственностью момента. Капитан был человеком военным и, надо полагать, выполнял приказ: «Уезжать». Почему тогда, скажут, адмирал Головнин не бросил экипажи в японском плену? Может, время было другое или приказа из Адмиралтейства не поступало.

Каждый нес всученный ему крест, капитан, думаю, уезжая, осознавал, на что себя обрекает. Прощенные и правительственно награжденные играли навязанные им роли. Ляховскому перепоручили заслуги Лопатюка, единогласно считают туапсинцы. В 1988-м, на последней торжественной встрече троих тайваньских невольников, туапсинцы буквально огорошили постаревшего Вячеслава Тихонова, когда признались, что прототип его героя отнюдь не Виктор Ляховский, хотя он тоже держался молодцом, а пекарь Всеволод Лопатюк, красивый русый парень с Молдаванки.

О Лопатюке вспоминают все без исключения туапсинцы, разделенные жизнью и гоминдановскими психологами на четыре потока. Лопатюк — личность противоречивая, импульсивная, оценки товарищами его зачастую нелогичных поступков порой безжалостны. Сам же он жене Элеоноре Семеновне ни об одном туапсинце не сказал худого слова.

В 1991-м позвонили китайцы, встретилась с ними в престижной гостинице «Красная». «Он лежачий, — сказали, — примете?»

Последние три года на Тайване Всеволод Лопатюк не поднимался и лежал в каморке без окон в семье охранника, которому за уход доплачивали. К фанзе примыкало кладбище с курганчиками вместо надгробий. Из-за ограниченности островной площади за каждый курганчик родственники ежемесячно платят. Если платежи прекращаются, место освобождают.

Когда привезли каталку, жена выбежала — как была в легком халатике — на мороз.

— Это ты, Севка? — спросила.

— Какая ты старая стала, — ответил.

— Да и ты не помолодел.

Скончался Всеволод Владимирович Лопатюк, последний тайваньский невольник, на котором закончилась «молотилка», 18 мая 1998 года в Одессе.

В ноябре прошлого года ушел из жизни Владимир Бенкович. Фотография матроса-передовика танкера «Иосиф Сталин» Владимира Бенковича украшала первую полосу газеты «Моряк» за 12 сентября 1953 года.

Когда офицеры из «бразильской» четверки предались отчаянию, матрос Бенкович не спасовал, став фактическим лидером. Бина, называли его футбольные болельщики в Ставрополе и в мордовских лагерях. На Маракане обозначить не успели. Бенкович был первым отечественным легионером и первым советским моряком-«подфлажником».

В живых по странам СНГ и Америке сейчас всего одиннадцать морских душ из сорока девяти. Не было таких чудовищных аналогов.