Дневник гимназиста

Недавно в Одессе во время капитального ремонта учебного корпуса аграрного университета (бывшая Пятая гимназия) была обнаружена чудом сохранившаяся «Тетрадь для записыванiя уроковъ» гимназиста пятого класса Александра Коновалова. Пролежавшая под полом 105 лет тетрадь, — безусловно, находка сенсационная. И уникальная, потому что это экземпляр одного из первых дневников, которые в 1901 году только учредили. На титульном листе указывается: «Признавая полезным доставить родителям возможность ежедневно следить за уроками, задаваемыми в течение недели, детям их, г. Министр Народного Просвещения счел нужным сделать распоряжение о введении в употребление тетради для записывания уроков». Там же перечисляются по ранжиру ответственные государственные лица: «Министр Народного Просвещения генерал от инфантерии Петр Семенович Ванновский, Товарищ Министра Народного Просвещения, Сенатор, Тайный Советник Иван Васильевич Мещанинов и Попечитель Одесского Учебного Округа Тайный Советник Хрисанф Петрович Сольский».

«Носить непременно на спине»

Кого только не видели эти стены! В коридорах бывшей Пятой гимназии бряцали шпорами деникинцы, офицеры ступали по лестницам, придерживая сабли. Только скрип половиц выдавал мягкую кошачью поступь греческих гвардейцев Антанты, на ногах у них были затейливые курносые «чуни» с помпонами, собиравшими колючки репейника в Отраде. Здесь шагали красногвардейцы, стучали костылями раненые румыны (в здании в период оккупации размещался госпиталь для румынских офицеров). После войны в разоренных коридорах, где еще пахло лекарствами, тюкали деревянными колотушками военнопленные нем­цы — колотушки выдавали вместо развалившихся сапог, чтобы конвой слышал шаги. И, наконец, здесь писало шпаргалки не одно поколение будущих агрономов (в здании более полувека располагаются факультеты аграрного университета).

А дневник, бедняга, все лежал. Уголки его погрызли мыши, — возможно, бумага вкусно пахла пирожками, — но полностью так и не искрошили. Немой свидетель тех времен неплохо сохранился — чтобы уже в новейшей истории предъявить грехи гимназиста. Оценки у Саши Коно­валова были, прямо скажем, скромные: французский (перевод басни «Лисица и ворона») — «3», геометрия — «3», алгебра — «2», латинский — «3», история древнего мира — «2». А закон божий — почему-то «3+». Возможно, плюсик был доставлен от отчаяния, а подслеповатый батюшка не заметил. Напротив строчки «немецкий» Коновалов с удовольствием писал серыми разбавленными чернилами: «Не учу». Двадцать третьего апреля Саша на полях для домашних заданий пишет: «Праздникъ». Причем размашисто, на все дни скопом, повторять лишний раз все слово ленится.

Затяжной «праздникъ» объяв­лен в честь «тезоименитства Ея Императорскаго Величества Го­сударыни Императрицы Алек­сандры Федоровны». Кстати, кро­ме даты именин Марии Федо­ровны, в дневнике указаны дни рождения Государя Наследника Великого Князя Михаила Алек­сандровича, Августейших Доче­рей (четыре персоны), Августей­ших Сестер (две персоны), Вели­ких Князей и Княгинь (35 персон), а также Августейших Дядей и Теток (12 персон). Почему-то фамильярно обозначено именно «Теток». Как все-таки хорошо, что в узаконенных сегодня дневниках не надо записывать дни рождения наследников и наследниц президентов от разных браков (до десятка персон)! Несомненно, это серьезное завоевание демократии.

Перейти «четверочный» рубеж Александру не удавалось. Дома его наверняка за это наказывали, потому-то он и «похоронил» дневник, когда мастеровые перестилали в гимназии полы. Дневник фиксирует неуспехи Коновалова не за год, а только за второе полугодие — с января по 15 апреля. Борьба Саши с дневником за первое полугодие, вероятно, тоже закончилась «потерей» оного.

«Стукаческие» права дневника были защищены одним из пунктов «Требованiй», напечатанных в нем же: «Отправляясь для занятий в учебное заведение, а равно и возвращаясь из оного, ученики обязаны все классные принадлежности (и в первую очередь пресловутый дневник) иметь в ранцах, которые должны носить не в руках, а непременно на спине». При выходе же из учебного заведения «каждый ученик должен привести свою одежду в порядок и пристегнуть ранец, чтобы не иметь надобности заботиться об этом, находясь уже на улице».

Гуляния на даче Ланжерон (Бельвю)

Разумеется, по полу, под которым покоился дневник, ходили чинно и бегали вприпрыжку не только лентяи коноваловы. Из стен Пятой одесской гимназии вышли братья Катаевы, автор повести «Дети подземелья» Владимир Коро­ленко, создатель стрептомицина, лауреат Нобе­левской премии Зельман Абрахам (Соло­мон Яков­левич) Ваксман, писатель Корней Чуковский. У Корнея Ивановича есть замечательная детская повесть «Серебряный герб», написанная в ключе «Швамбрании» Льва Кассиля. Серебряный герб с циф­рой «5», означавший принадлежность к Пятой гимназии, едва ли не самому престижному учебному заведению города, носили на околыше фуражки. Если гимназиста выгоняли из учреждения, то директор забирал у него герб. Исключенные сорвиголовы носили «пустую» фуражку с вызовом. «Бескокардным» сочувствовали и завидовали одновременно. Можно понять, почему завидовали, — за ограничениями и запретами терялась малая толика разрешений.

«Ученикам, безусловно, воспрещается посещать маскарады, клубы, трактиры, кофейни, кондитерские, биллиардные, опереточный театр, балетные представления, кафе-шантаны, публичные балы в собраниях и клубах, семейные вечера, публичные танцевальные вечера у танцмейстеров, частные спектакли», — отмечалось в дневнике. А также «заседания гражданских и военных окружных судей, публичные кабинеты для чтения и публичную библиотеку». С библиотеками, право, уже явный перебор.

Разрешалось посещать с благословления учебного начальства «удостоверенные особыми отпускными билетами драматические и оперные представления в театрах, цирк, детские публичные вечера, уроки танцев у танцмейстеров, и лотереи с благотворительною целью». Но при этом в «Примечанiи» указывалось: «ученикам не дозволяется участ­вовать в продаже лотерейных билетов или быть в качестве распространителей».

В случае «отказа в предъявлении отпускного билета» наблюдатель имел право «обращаться к содействию городской полиции». До такого насилия не доходило даже в 57-й школе, находившейся в квартале от Пятой гимназии. Наставники-наблюдатели тривиально ломали указки о спины разгильдяев. Городо­вые, конечно, на вечеринках помеха, и потому, думаю, отпускные билеты гимназистами старших классов подделывались, как у нас увольнительные в армии.

В списке нет запрета на посещение синематографа. Ведь, напомню, читатель, это только 1902 год. Нет еще ни кино, ни полетов Ефимова на аэроплане, ни бельгийского электрического трамвая. И до восстания на броненосце «Князь Потемкин Таврический» целых три года. И браунинги «Смит и Вессон», думается, тогда еще в ранцах не носили, выполняя требование, согласно которому ученикам строго воспрещалось «обращение с огнестрельным оружием и порохом». Это уже после Февральской революции наводнившие милицию (учрежденную после февраля 1917-го) студенты и гимназисты дорвутся до оружия и начнут стреляться из-за неразделенной любви.

Что же позволялось посещать «без особого разрешения»? Объекты и мероприятия перечислены: «публичные гуляния на даче Ланжерон (Бельвю), на Ма­лом и Среднем Фонтанах и на лиманах, елки и зверинец». Кроме того, был снят запрет со «школы рисования, выставок картин, гуляния на бульварах». Разрешалось фланировать «в Городском саду (за исключением той части, где помещается кафе-шантан), на Дерибасовской улице и в Александровском саду».

На Дерибасовской можно было прогуливаться и лорнировать барышень в течение всего года, но только до наступления сумерек. В других местах диапазон посещений варьировался в зависимости от сезона. Так, прогулки учащихся дозволялись с 1 мая по 15 августа до десяти часов вечера, с 15 августа по 1 апреля — до семи, а с 1 апреля — до восьми.

Как известно, согласно «Правилам поведения советских моряков», увольнения за границей тоже разрешались до темноты. И тоже было запрещено посещать трактиры и кафе-шантаны. Посещали аптеки — там покупали спирт. Вот откуда переписывали «Правила» для моряков!

Сегодняшние раскрепощенные юнцы смысл гимназических ограничений просто не поймут. В ста метрах от бывшей Пятой гимназии возле кинотеатра «Палладиум» школьники кучкуются до утра.

…А ведь дневник мог и пропасть. Здание Пятой гимназии возводилось в 1887 году, и, безусловно, завершение строительства стало событием для города. Даже обозримую до конца улочку всего в три квартала нарекли Гимназической. Построенное из ракушечника здание, за 130 лет, естественно, обветшало, дало осадку, трещины достигли фронтона. Если бы руководство аграрного университета не изыскало средств для проведения масштабного спасительного ремонта, вернувшего городу этот, без преувеличения можно сказать, дворец, то строение могло тривиально рухнуть. Не сразу, конечно, а по частям. Городские власти учредили бы комиссию (из заинтересованных лиц) и подписали бы зданию акт-приговор: «в связи с интенсивной эксплуатацией и естественным износом приведено в полную негодность…». Технология ведь уже многократно апробирована. Почтенное строение объявляют аварийным, потом перекупщики продырявливают крышу, подпиливают стропила, чтобы оно разрушалось равномерно по периметру. Сторожам дается указание помогать по ночам разрушаться объекту. А уже после бульдозерных работ на вожделенном месте ударно сооружают многоэтажный термитник. Но, к великому счастью, этого не случилось. Иначе дневник был бы похоронен под руинами.

Остается добавить, что участие в дальнейшей музейной судьбе дневника принял ректор аграрного университета Сергей Сергеевич Корлюк. Так что дневнику повезло. И всем нам.