Белая дача. Её кошмары и сладкие сны

Однажды некая гадалка торжественно объявила Марии Павловне Чеховой: «А ты будешь знаменита на весь мир!» Это предсказание, полученное 27-летней девушкой во время конной прогулки, вероятно, позабавило её спутников: в семье Чеховых она не считалась самой талантливой. Было это в 1890 году. Но странное предсказание в известном смысле сбылось. Со временем Мария Павловна стала организатором, а потом, на многие десятилетия, и хранителем ялтинского Дома-музея А.Чехова, к которому на Аутскую (ныне пока ещё Кирова) улицу проложены дорожки со всего мира.

Новый дом назвали Белой дачей (кто-то предлагал назвать Чайкой). Наличие собственного имени у корабля или здания — ожидание неординарной судьбы. Этого у Белой дачи не отнять. В 2004 году ялтинскому дому А.Чехова исполнилось 105 лет.

Стройка над трещиной мира

Когда архитектор Лев Шаповалов с Чеховым в ноябре 1898-го осматривали участок на окраине Ялты и намечали место для постройки, они, вероятно, и предположить не могли, что часть дома по их плану окажется над подземной речкой — на границе двух стихий, собственно, над неким мировым разломом. Шаповалов, подписываясь под заявлением Чехова, обращённым в Ялтинскую управу за разрешением на строительство, возлагал на себя ответственность «за прочность постройки». Его подпись не была формальным росчерком пера, через три десятка лет, в 1927-м, Белая дача переживёт знаменитое крымское землетрясение. Переживёт дом и атаку грунтовых вод в 50-е (тогда будет построен дренаж), переживёт и катастрофу 70-х, когда дом разломится на две части…

Дом Чехова — первая самостоятельная работа молодого архитектора. Сразу после студенческой скамьи Лев Николаевич два года работал на строительстве известных московских зданий — консерватории и Курского вокзала. В Крым он приехал отдохнуть, как думал, ненадолго. Все его планы переменила встреча с великим человеком. Л.Шаповалов (1871—1954) построил в Крыму более пятидесяти зданий — дач, больниц, санаториев, домов отдыха, школ.

«Ялтинский дом очень хорош, — удовлетворённо сообщал Антон Павлович сестре Марии Павловне в разгар стройки летом 1899 г. — Лучше и не надо. Комнаты малы, но это не бросается резко в глаза. Виды со всех сторон замечательные, а из твоей комнаты (с третьего этажа. — О.С.) такие виды, что остаётся пожалеть, что этого дома у нас не было раньше».

«Виды» из необыкновенного дома на косогоре были: на юге — неописуемой красоты морской залив, с других сторон — вздыбленные горы, виноградники… До 1900 г. Аутская дорога проходила на уровне чеховского сада, дальше шёл крутой подъём на Цыганскую гору. Как-то после трудного проезда по Аутской императрицы дорогу выровняли, сгладили крутизну, в результате чего со стороны чеховского сада возникла высокая каменная стена. Окрестный пейзаж за 105 лет переменился — деревья вымахали, всё вокруг застроено каменными домами. Первоначально чеховская дача была видна издалека. Александр Куприн запомнил Белую дачу такой. «Не знаю, кто её строил, — писал Александр Иванович, — но она была, пожалуй, самым оригинальным зданием в Ялте. Вся белая, чистая, лёгкая, красиво несимметричная…»

День рождения Белой дачи отмечается 9 сентября. По свидетельству Шаповалова строительство продолжалось до 16 декабря 1899 г., в этот день Чехов подарил ему свою фотографию. Через 50 лет после смерти писателя 82-летний архитектор, переживший эпохи войн, революций, репрессий, писал: «На всю жизнь запомнились мне дни и вечера, проведенные в обществе гостеприимного, обаятельного и тонкого Антона Павловича и его многочисленных друзей, часто и подолгу гостивших у Чехова. Я нередко встречал у Антона Павловича таких выдающихся деятелей русской культуры, как Горький и Короленко, Рахманинов и Шаляпин, Бунин и Скиталец, Телешов и Мамин-Сибиряк. Почти со всеми ими был дружен и я. Смех, шутки, остроты, нескончаемые беседы о литературе и искусстве затягивались до глубокой ночи…»

«Смех, шутки, остроты…» Стены дома порой в буквальном смысле впитывали их. Ну, вот, например...

Строительного подрядчика звали Бабакай Осипович Кальфа. В его нраве, судя по всему, было что-то характерно-сердитое. Владимир Гиляровский изрёк как-то, задетый, видимо, не столько обилием на даче собак (у Чеховых всегда они жили — и свои, и приблудные), сколько нравом подрядчика, изрёк, а потом и начертал текст экспромта на дверном косяке:

«Край, друзья, у вас премилый,

Наслаждайся и гуляй:

Шарик, Тузик косорылый

И какой-то Бабакай…»

Антон Павлович, оценив точность глаза «короля репортёров», искренне смеялся и пошутил, что это — лучшее стихотворение современности. В какой-то из ремонтов стишок по недосмотру был закрашен.

Сад Чехова — сад культуры. В доме одно время был прописан Максим Горький. Здесь играл Сергей Рахманинов и пел Федор Шаляпин. Иван Бунин называл дом Чехова милой и благородной Белой дачей. Куприн здесь написал рассказ «В цирке», который, как сообщил Чехов автору, очень понравился Льву Толстому. Белая дача вобрала в себя напряжённый писательский труд. Здесь написаны гениальные «Дама с собачкой» и «Вишнёвый сад»…

Местом паломничества Белая дача стала сразу же после заселения. Поклонницы, которых в доме называли «антоновками» по имени писателя, часами дежурили около дачи, следовали за Чеховым, с готовностью брались помочь ему донести что-то, заговаривали с ним. Он действительно был властителем дум. По Волге уже ходил пароход его имени. Чехов был настолько популярной и симпатичной личностью, что, случалось, его именем пользовались мошенники и проходимцы. Некто, назвавшись Чеховым, брал у доверчивых людей «взаймы», а кто-то добивался и девичьей благосклонности. Потом почта приносила на Белую дачу вести об этих недоразумениях. Он стеснялся этой своей славы, считал, что его будут читать семь лет, а потом забудут.

Некоторые поступки Чехова остались необъяснимыми для самых близких ему людей. Например, он безо всякой ясной цели десятками и даже сотнями покупал почтовые марки. Сложенные в столбик и перевязанные ниткой, они хранятся в музее. Кто они, его воображаемые адресаты? Или, присев с молотком около горки щебня во дворе, он, случалось, часами мельчил камни. Зачем?.. Что, скрытое в камнях, порой похожих на сердца, открывал человек, заглянувший в ад сахалинской каторги, чью книгу «Остров Сахалин» общество плохо усвоило и будет потом усваивать иную, значительно большего объёма, но уже об архипелаге островов?.. Кому об этом он мог написать?

Солнце мёртвых

Войска Южного фронта красных ворвались в Ялту в ноябре 1920 года. Остатки Добровольческой армии оказались в плену. «В зимнее дождливое утро, когда солнце завалили тучи, в подвалах Крыма свалены были десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят» — это из «Солнца мёртвых» Ивана Шмелёва, считающейся одной из самых страшных книг, написанных на русском языке. Пленных морили голодом, а потом обессиленных, потерявших последнюю волю к сопротивлению, расстреливали или топили. Мимо Белой дачи — вверх — в сторону татарской деревни Исары, к развалинам старинной крепости, ежедневно проводили партии обречённых. Люди брели, подгоняемые матом и штыками. Стены Белой дачи вобрали в себя и их потухшие взгляды. Как и все здания, Белую дачу подвергали погромным обыскам. Тучи сгущались. Однажды Мария Павловна увидела приказ о своем аресте. Но почему-то он не сработал. Вот у Шмелёва: «Убили в Ялте древнюю старуху? Убили. Идти не могла (вели к оврагу на расстрел) — прикладами толкали — пойдёшь!.. И глубокого старика убили, но тот шёл гордо. А за что старуху? А портрет покойного мужа на столе держала, — генерала, что русскую крепость защищал от немцев. За то самое и убили…» Интернационалисты Бэла Куна топили людей в море с выдумкой, развлекаясь: привязывали к ногам груз и сталкивали с ялтинского мола, наблюдая, как человек под водой беспомощно машет руками. Крик стоял над морем… Когда я прохожу по Ялтинской набережной, глядя на избалованные и изнеженные полуобнажённые толпы, я почему-то слышу тот крик. А кони белой армии гибли тихо, они забредали в горы в поисках корма, ломали ноги, их белые кости, обглоданные зверями, а потом и муравьями, долго ещё виднелись на склонах, как будто облака зацепились…

В 1919—21 гг. Белая дача пережила девять обысков. Что они искали? Всё! Скрывающихся офицеров, оружие, военную амуницию, продовольствие, драгоценности… Обыск отличается от бандитского налёта тем, что проводится в присутствии понятых. Случайных людей выхватывают с улицы. Однажды Мария Павловна заметила (ну точно, как когда-то Чехов увидел, что крупье украл золотой), как понятой утянул в свой карман её кусок мыла и шляпку. Однажды явились без понятых. Увидев Марию Павловну, грозно гаркнули: «Эй, тётка, давай понятых!» А в десятый раз, увидев на пороге чекистов, Мария Павловна обхватила руками голову и рыдая закричала: «Я больше не могу, не могу!» Но услышала в ответ вполне примирительное: «Успокойтесь, мы пришли вас спасти». Председатель ялтинского военно-революционного комитета Шабулин выдал Белой даче «Охранную грамоту». Истеричный вопль новой власти: «Граждане! Не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники здания», — в какой-то момент был услышан и в глубинке. В «Охранной грамоте» говорилось: «Ввиду исключительного внимания российского пролетариата к трудам и литературным заслугам умершего писателя А.Чехова, дачу его на Аутской улице взять под свое наблюдение в целях полной сохранности и неприкосновенности внутреннего размещения обстановки, в которой писатель провел свои последние годы». Шабулин распорядился починить забор, а на окна первого этажа навесить ставни.

Но и ставни, и колючая проволока на заборе — всё это слабая защита в те времена. В 1921-м, когда Мария Павловна была в Москве, в доме оставались жить брат Иван Павлович с женой. Воры проникли в дом. Супруги Чеховы находились на втором этаже, в соседней с писательским кабинетом комнате. Иван Павлович, заперев дверь, открыл форточку и стал звать на помощь. Мария Павловна пересказывала услышанное от соседей: «Это был отчаянный крик, полный ужаса… Бандиты выбежали на улицу и стали стрелять снаружи в окно. Иван Павлович и Софья Владимировна прижались к стене и тем только спаслись. Пули и по сиё время сидят в стене между кабинетом Антона Павловича и этой комнатой». Своё клетчатое пальто Мария Павловна, приехав из Москвы, обнаружила висящим на колючей проволоке забора; зацепилось, когда бандиты с наворованным уносили ноги.

После нападения Иван Павлович с женой выехали из Белой дачи. Они были уверены, что если Мария Павловна останется, то бандиты её убьют. Она осталась. Белая дача была смыслом её жизни.

Бомбы для Белой дачи

Идеологи Третьего рейха, как известно, декларировали культурное превосходство германских племён над славянством. В то же время очевидно, что относились они к нам с болезненной ревностью. Иначе не стали бы уничтожать наши культурные центры, святыни. Мы многое простили, но помним: нацисты сожгли музей-усадьбу Александра Пушкина в Михайловском и музей-усадьбу Николая Гоголя в Васильевке. Их варварство в Ясной Поляне и на Чернечей горе известно всему миру…

В Ялте немцы хозяйничали с 8 ноября 1941-го по 16 апреля 1944 г., без малого два с половиной года. Белая дача до самого дня ухода немцев оставалась невредимой. В музее не пропал ни один мемориальный экспонат. Благополучно пережил войну и чеховский дом в Таганроге. Это многим казалось загадкой и чудом.

В 1996 г. «ЗН» поместило два очерка Бориса Хандроса, посвящённые теме спасения Белой дачи в годы войны: «Как был спасён дом Чехова» и «Кто вы, Ольга Чехова?» Название второй статьи — ассоциативная рифма к знаменитому фильму о советском разведчике Рихарде Зорге. Б.Хандрос заканчивает свой материал так: «Еще рано ставить точку. Окончательная разгадка тайны Ольги Чеховой — впереди».

Здесь мы не будем вникать в подробности новых сведений, открывшихся об Ольге Константиновне в последние годы. Однако по означенной теме — относительно тайны спасения дома Чехова — позволим себе высказать несколько новых предположений и версий. При этом одна из версий, наверное, покажется и вам неоспоримой. Но обо всём по порядку.

Мемуары Ольги Чеховой «Мои часы идут иначе», по утверждению Виталия Вульфа, полны «вымысла и фантазии». Действительно, в этом несложно убедиться. Но ценность мемуаров часто состоит не только в том, что и как в них сказано, но и в том, что и как заретушировано. В книге Ольги Константиновны мы находим всего несколько фраз о ялтинском доме: «Дом Чехова сохраняется таким, каким был при его (А.Чехове) жизни. Его сестра, требовательно-добрая тётя Маша, следит за помещениями, которые на многие годы становятся местом паломничества тысяч людей. Во время Второй мировой войны немецкие войска занимают Крым. Они уважают имя Антона Чехова и уважают его дом. У тети Маши никто не квартирует». Здесь явная недоговорённость. Что значит «уважают имя», «дом»? Почему? Кто внушил? Сами по себе уважают, как и положено «культурной» нации? Так они имя Льва Толстого не меньше «уважали». Вероятно, здесь присутствует намёк на некое своё знание особых обстоятельств. В них мы разберёмся чуть позже.

Есть в приведённом пассаже и фактическая неточность. Как мы знаем, «квартиранты» на Белой даче жили. Майор Бааке, его адъютант и дюжина солдат пробыли в доме около недели. После чего майор, оставив на входной двери (она существует и поныне) граффити, бесследно исчез. Исчез он, скорее всего, в севастопольской мясорубке. Надпись на двери гласила, что дом принадлежит майору Бааке. С тех пор действительно в доме больше никто из оккупантов не квартировал.

Особым обстоятельством, вероятно, мы можем считать тот факт, что Адольф Гитлер был наслышан о выдающейся актрисе МХАТа Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, вдове писателя. Рейхсканцлер любезно расспрашивал о ней у О.Чеховой в 1933-м на приёме у Й.Геббельса. А в 1937-м МХАТ гастролировал в Париже, и Ольге Леонардовне было позволено заехать в Берлин, чтобы повидаться с любимой племянницей, с которой она не виделась 20 лет. Ольга Константиновна, любимица Гитлера, имевшая официальный статус государственной актрисы Третьего рейха, устроила своей тётушке, народной артистке СССР, ошеломляющий приём. Последняя пришла в ужас: племянница представила её нацистским вождям! Они ей пожимали руку!! Гитлер звонил, извинялся, что не сможет приехать…

Всё это так, но 1933-й и 1937-й — это не 1941-й. Психологически непросто себе представить, что в 1941-м хоть и «государственная», но актриса, опасаясь за судьбу тётушки и дом дяди, обращается к кому-то из руководителей рейха. До того ли всем? Земной шар превращён в кровавый котёл, движение армий и флотов взбивает в нём огненный коктейль, миллионы изувеченных и убитых, с лица земли исчезают тысячи домов и целые населённые пункты. Новый мировой порядок вываривается в огненно-кровавом котле. Проще предположить, что Ольга Константиновна, используя личные связи, в какой-то момент пыталась позаботиться о Марии Павловне. Но ей удалось отправить в Ялту только одну посылку. Вероятнее всего, роль Ольги Константиновны в спасении дома та же, что и роль любимого Чеховым немецкого драматурга Герхарта Гауптмана. Как известно, в начале войны Мария Павловна убрала с глаз его портрет. Это было разумно. Но когда в ноябре 41-го немцы постучали в дверь, открытка с портретом драматурга уже занимала в доме достойное место. Вероятно, с этой же охранительной целью на столе в Белой даче был выставлен и портрет немецкой кинозвезды Ольги Чеховой, который был замечен в день прихода советских войск в Ялту. Но по большому счёту вклад Ольги Константиновны Чеховой в сохранение Белой дачи иной. Если действительно именно она сообщила советскому командованию о времени танкового удара гитлеровцев под Курском, то уже и этим спасла десятки тысяч будущих читателей и хранителей Белой дачи.

Теперь по существу: если бы действительно некое распоряжение или приказ о неприкосновенности дома из нацистских верхов существовал, то наверняка в письменном виде. В этом случае после ухода Бааке со стороны местных оккупационных властей не было бы поползновений на дом. А они были. Сотрудница музея с 1941 г. Ксения Васильевна Жукова вспоминает: «Спустя некоторое время пришел комендант оккупационной комендатуры с переводчиком. Прочитав надпись, оставленную Бааке, он долго не решался войти. Но любопытство взяло верх, и он постучался. Первым вопросом, который он задал, был: «Почему на двери такая надпись?» Мария Павловна объяснила. Немец осмотрел дом и велел надпись стереть, так как она препятствует входу в дом новым жильцам. Мария Павловна заявила, что это её частное домовладение. На что тот ответил:

— У нас в комендатуре нет документов, что это частное домовладение. Чем вы докажете, что домовладение частное?

— У меня имеются нужные документы, — сказала она.

— Хорошо, — ответил комендант. — Они должны быть завтра в комендатуре в час дня.

На следующий день управляющая домом Елена Филипповна Янова, работавшая в музее с 1935-го, понесла документы. Коменданта на месте не оказалось. Её принял адвокат. Он, осыпая Янову комплиментами, свернул документы и попытался убрать их в стол. Елена Филипповна потребовала их вернуть. Пришла она из комендатуры очень взволнованной… Мария Павловна решила не трогать надпись на двери. Эта надпись, обладающая, как оказалось, «магическим» действием, не раз в дальнейшем спасала чеховский дом от посягательств фашистских солдат…»

Обитатели и сотрудники музея бедствовали. Предположение, что Ольга Чехова регулярно снабжала тётушку посылками, представляется необоснованным. К.Жукова писала: «Мария Павловна мужественно переносила оккупацию. Она вместе с нами голодала и жила тем, что отдавала свои личные вещи знакомым, которые ездили в степные районы Крыма и там меняли их на муку и зерно. За это время Мария Павловна перенесла два тяжелейших заболевания — брюшной тиф и воспаление легких. Её лечил один из старейших и лучших ялтинских врачей Аверьян Дмитриевич Петрунин, а Елена Филипповна, переселившись к Марии Павловне, дни и ночи просиживала над больной, топила печурку, принимала врача, ходила к городскому голове и просила его не давать дом под квартиры немцам и не рекомендовать его как музей, где есть ценные картины — подлинники И.Левитана. Она напрягала все силы, чтобы уберечь дом от разграбления. Ценой неимоверных усилий Яновой и Пелагеи Павловны Диевой (некогда няня матери Чехова) Мария Павловна выздоровела… Однажды Марию Павловну навестил городской голова Анищенков. В доме не было ни продуктов, ни топлива. Анищенков сказал: «Мария Павловна, дорогая, потерпите, скоро всё будет, скоро наши вернутся в Ялту». Мария Павловна была удивлена и насторожена: можно ли ему верить? В ту пору никто не знал, что он имел связь с подпольем. Однако фашисты вскоре его расстреляли…»

Музей Гоголя в Васильевке был подожжен оккупантами в момент их отступления. Вполне обоснованно можно предположить, что дом Чехова они уничтожить просто не успели. Но попытка была предпринята. К.Жукова: «15 апреля, при отступлении гитлеровцев на Севастополь, пролетал самолёт через Ялту. Чей он был, мы не знаем. Одна из бомб упала неподалеку от музея на табачное поле. Вокруг музея не было никаких важных объектов. А 4 небольшие бомбы упали с южной стороны фасада дома… Погибли деревья — посадки Чехова и в доме были выбиты все стёкла, частично пострадала крыша и осколками побиты потолки музейных веранд. Мария Павловна успела выскочить из своей комнаты в коридор. Комната её на 3-м этаже…» Потом она жила в каком-то чулане «с мокрицами».

В письме к директору библиотеки им. В.Ленина, филиалом которой являлся Дом Чехова, Мария Павловна писала: «Я счастлива, что снова могу писать вам после трех тяжело пережитых годов и сообщить, что Дом-музей уцелел и все экспонаты сохранились. Однако не могу скрыть, что перед самым приходом русских воинов самолет сбросил на нас 4 бомбы, которые повредили крышу, передний фасад дома и сад, стекла разбиты почти во всех окнах, в цокольном этаже вырван оконный переплет и т. п…»

Никто этого самолёта не видел. Лишь шум мотора в небе и пять взрывов вблизи чеховского дома.

Теперь о версии, которую я рекомендовал как неоспоримую. Это простосердечное объяснение Марии Павловны Чеховой: «Видно, это потому (дом Чехова уцелел), что я всё время молилась и просила Бога оградить нас от неприятностей и сохранить всё в целостности. Ведь когда в 1854—55 гг. (в Крымскую войну) бомбили Таганрог, наш отец молился, и в доме не было даже выбито ни одно стекло. Нас бомбы миновали, хотя взрывались и вокруг нашего дома».

Мария Павловна прожила длинную жизнь — словно она была дарована ей за кого-то ещё. Умерла она в 1957-м, на 94 году своей необыкновенной подвижнической жизни. Отпевали Марию Чехову на первом этаже Белой дачи. Службу правил священник из церкви Феодора Тирона, прихожанкой которой она была. Работник горкома партии поторапливал священника. А спешить уже было некуда.

***

Новые времена — новые угрозы. Белая дача пережила Гражданскую, Великую Отечественную, бандитизм и вандализм перестройки, апатию нового времени. В наши дни угроза разрушения Белой дачи оползнями грунтов с гор известна. Когда горы оживают, садам культуры не остаётся места на земле. Но остаётся место в истории. В Крыму как-то по-особенному заметна скоростная сменяемость народов и царств, суетность мира и Господне долготерпение.