Поддержать
Пять причин дисфункции украинского правосудия
В течение почти десяти лет сэр Энтони Хупер был одним из самых влиятельных международных экспертов, привлеченных к судебной реформе в Украине. Как судья Апелляционного суда Англии и Уэльса в отставке он играл важную роль в формировании и внедрении ключевых процедур проверки добропорядочности судей — сначала в Общественном совете международных экспертов, а позже в Этическом совете. Мало кто из иностранцев видел внутреннюю кухню судебной реформы так близко, как он.
В этом интервью сэр Энтони делится соображениями об идеях и решениях, определявших ход реформы изнутри: стандарте обоснованного сомнения, рамках проверки добропорядочности и ключевой роли гражданского общества. Он также затрагивает сложные вопросы — от привлечения иностранных экспертов к отбору судей до непростых дискуссий по оцениванию тех судей, которые принимали решения против участников Революции достоинства.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Этот разговор первый в авторском проекте Галины Чижик «Обоснованное сомнение», созданном в партнерстве с общественной инициативой «Голка».
— Сэр Энтони, в интервью для The Sunday Times в 2020 году вы сказали, что вашим самым большим достижением после выхода в отставку стала работа в Общественном совете международных экспертов. Почему именно работа в Украине имела для вас такое значение?
— Значительную часть моей работы после отставки занимали тренинги для судей — я помогал им лучше понять отмывание средств, коррупцию и незаконные доходы. Но обучение редко дает ощутимый результат. Вы можете надеяться, что через шесть месяцев судья утвердит решение, которое подтвердит: он усвоил то, что вы объясняли. Но, вероятнее всего, вы никогда об этом не узнаете.
ОСМЭ (Общественный совет международных экспертов, созданный в 2018 году для оценки добропорядочности кандидатов в Высший антикоррупционный суд), равно как и Этический совет (внедрен в 2021 году для оценивания добропорядочности и профессиональности кандидатов в Высший совет правосудия. — Г.Ч.), были совсем другим случаем. Там я видел реальные, ощутимые результаты. И в первую очередь хочу подчеркнуть тест обоснованного сомнения.
Когда я приехал в Украину, насколько мог понять, если невозможно было доказать, что кандидат коррумпирован, его назначали. Общественный совет добропорядочности (орган, внедренный реформой 2016 года, участвует в оценивании судей и кандидатов на судейские должности. — Г.Ч.) мог высказывать серьезные оговорки, но Высшая квалификационная комиссия судей (ВККС) должным образом их не рассматривала. Не было никаких реальных вопросов, письменной коммуникации с кандидатами, и главное — никто не понимал, какой стандарт доказывания нужно применять.
Было необходимо (и не только в Украине, а где бы то ни было) установить очень низкий порог: если орган, который проводит отбор, имеет обоснованное сомнение в добропорядочности или профессионализме кандидата, такого кандидата не следует назначать. Это была моя идея с самого начала. Ее приняли мои коллеги, ВККС, парламент и даже правительство Молдовы (начиная с 2022 года Молдова имплементирует судебную реформу, беря за пример опыт Украины. — Г.Ч.). Для меня это был огромный, ощутимый результат, который будет приносить Украине пользу еще очень долго.
Письменная коммуникация с кандидатами изменила сам процесс оценивания. Она помогла отсеять второстепенные вопросы и сосредоточиться на том, что действительно требовало внимания. Запрет подавать документы накануне собеседования не позволил кандидатам засыпать нас бумагами. В сочетании эти инструменты кардинально изменили ситуацию.
Я считаю, что Высший антикоррупционный суд (ВАКС) стал большим успехом. Проблемы, конечно, есть, но до сих пор я не видел никаких признаков того, что судьи ВАКС коррумпированы. Мне кажется, многие люди в Украине убедились: привлечение внешних экспертов действительно помогло изменить систему, нуждавшуюся в изменениях.
— Полномасштабное вторжение России началось через несколько дней после того, как Этический совет начал собеседования с кандидатами в Высший совет правосудия (ВСП). Как, по вашему мнению, война повлияла на процесс? Результаты были бы другими, если бы не война?
— Лично я не почувствовал, что мы что-то потеряли из-за войны или перехода онлайн. COVID уже научил нас работать в Zoom и Teams, и я проводил собеседования из Южной Африки, Англии и США. Как только мы адаптировались, все заработало должным образом.
Сэр Энтони Хупер и Галина Чижик в Апелляционном суде Англии и Уэльса (из личного архива)Фото предоставлено автором
Например, я держал открытыми два экрана: на одном было собеседование, на другом — электронная почта. Если кандидат отвечал так, что возникал юридический вопрос, я мог сразу написать юристу, который помогал мне, и быстро получить ответ. Поэтому вообще считаю, что система оставалась эффективной даже онлайн.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
— Но как иностранец, который не говорит на украинском, вы и так полагаетесь на перевод, тогда как личные собеседования помогают уловить нюансы или даже оценить достоверность. Было ли это сложнее онлайн?
— Перевода не избежать. Это неизбежно, и да, иногда что-то теряется. Но перевод также замедляет темп, и это может быть полезно: пока переводчик говорит, можно обдумать следующий вопрос. Так что я не считал это серьезным препятствием.
Но я не большой сторонник идеи, что можно посмотреть на человека и сразу понять, лжет ли он.
— Кроме войны, с какими еще вызовами вы столкнулись во время работы в Этическом совете?
— Я считаю, что слабым местом системы (и его до сих пор не устранили) является объем информации о кандидатах, который есть у членов Этического совета для проведения собеседований. С формальной точки зрения, информации было мало. Но нам не пришлось требовать больше, благодаря гражданскому обществу. Без него этот процесс просто не заработал бы. В Украине невероятно активное гражданское общество, которое годами следит за судьями и кандидатами и знает о них очень много. В сочетании с работой секретариата это предоставило нам всю необходимую информацию, чтобы должным образом оценивать людей.
Конечно, мы что-то пропустили. Я уверен, что так и было. Но именно поэтому стандарт обоснованного сомнения так важен. Мы никогда не говорили: «Этот человек коррумпирован» или «Он взял деньги». Ни разу. Мы говорили: «Есть обоснованное сомнение о соответствии официальных доходов образу жизни кандидата».
Частным образом я мог бы предполагать, что кто-то купил дорогую квартиру за незаконные деньги, но вы бы никогда не услышали, чтобы я сказал это публично. То, что я сказал бы, звучало так: «Вы купили эту квартиру. Вы оформили ее на имя своего сына. Вы утверждаете, что за нее заплатил ваш отец. Все это не имеет смысла».
Еще одно слабое место касается предыдущих судебных решений. Для постороннего наблюдателя прочитать решение и прийти к выводу, что ни один умный судья не мог бы его принять, — это крайне высокий стандарт.
— И некоторые решения нужно было оценивать в более широком контексте, особенно те, что касаются Революции достоинства. Как вы их оценивали?
— Да, контекст нужно было учитывать. Гражданское общество настаивало на том, что любого судью, который продолжал работать в течение тех трех месяцев и принимал решения против протестующих, нужно автоматически уволить. Для меня это было сложно. Я пересмотрел документальный фильм, реконструировавший те события, — старался понять контекст. Но мне было сложно сказать, что судья в условиях общественных волнений должен просто пойти и отказаться выполнять свою работу.
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Глядя вперед, я хотел бы видеть более системный анализ предыдущих решений с привлечением гражданского общества для выявления дел, которые ставят под сомнение добропорядочность судьи. У ВСП и ВККС уже есть необходимые инструменты для анализа, но создание небольшого подразделения, которое специализировалось бы на проверке вопиюще неправильных решений, могло бы стать полезным дополнением.
Независимость судьи означает, что его нельзя наказывать только за ошибку. Но если решение настолько абсурдно, что вызывает подозрение в чем-то нехорошем, должны наступать последствия.
— Задачей Этического совета было оценить всех кандидатов в ВСП и установить, есть ли в отношении кого-либо обоснованное сомнение в добропорядочности. Конкурсная комиссия по отбору кандидатов на должности членов ВККС применила другой подход — вместо того, чтобы отсеивать тех, кто не отвечает критериям, она отбирала лучших, фактически проводя положительный отбор. Если бы дизайн процесса зависел от вас, какой подход вы бы выбрали?
— Я считал подход Комиссии по отбору ВККС незаконным. Это не то, что нам поручили делать. Нашей задачей было рассмотреть всех кандидатов и определить, возникает ли обоснованное сомнение в их добропорядочности, профессиональной этике, а в отдельных случаях — профессиональной компетентности. Я слышал аргументы в пользу положительного отбора, изложенные очень убедительно, но до сих пор не считаю, что в этом контексте такой подход был законным.
Вместе с тем Комиссия по отбору ВККС действительно столкнулась с серьезной проблемой: кандидатов было слишком много. Этот вопрос требует решения — невозможно качественно оценить сотни людей.
— Вы родом из страны общего права с крепкой демократической традицией. Что больше всего удивило или поразило вас в судебной системе Украины?
— В Украине меня всегда беспокоило то, что слишком многие люди просто не учитывают требования честности. Не все, что мы видели, было коррупцией; часть случаев — это полная невозможность придерживаться элементарных стандартов честности.
Возьмем несколько случаев с защитой диссертаций. Кандидат утверждал, что написал научную статью, автором которой на самом деле был кто-то другой. Судьи получают, кажется, дополнительные 15% к зарплате, если имеют научную степень? Мне это кажется странным. Как судья, который работает полный рабочий день, может найти время, чтобы написать диссертацию, еще и часто за сотни километров от места, где он живет и работает?
Во время ОСМЭ у нас был случай, когда судья почти наверняка совершил преступление. Мы могли лишь констатировать наличие обоснованного сомнения, и это значило, что он не мог двигаться дальше в конкурсе. Но как действующий судья он вообще не испытал никаких последствий: не было ни расследования, ни дисциплинарного производства. То, что он, вероятно, до сих пор на должности, меня беспокоит.
Во время разработки будущих реформ нужно ответить на вопрос, что должно произойти в случае, если комиссия делает вывод о наличии обоснованного сомнения о добропорядочности судьи. Это не должно приводить к автоматическому увольнению. Но если есть серьезные признаки уголовного нарушения, дело следует автоматически передать на рассмотрение в ВСП.
— Откуда, по вашему мнению, происходит судейская независимость? Можно ли обеспечить ее только прозрачными конкурсами? И означает ли устранение политического влияния, что судьи автоматически становятся независимыми?
— Я не думаю, что какие-то механизмы — то ли Этический совет, стандарт обоснованного сомнения, или собеседования — сами по себе могут гарантировать независимость судьи. У нее два измерения. Одно из них — это деньги, полученные за решение. Когда руководство Верховного суда арестовывают за получение таких денег, это вызывает шок и возмущение.
Второе, значительно более сложное, измерение — это власть. Я называю это «властной коррупцией» (хотя это и неидеальный термин): когда судья делает то, чего хочет правительство, в делах, где у исполнительной власти есть интерес. Особенно в уголовных делах. И как обеспечить независимость, когда правительство совершает прямое или косвенное давление? Собеседования здесь не помогут. Это почти нереально.
Несмотря на все, уменьшить политическое влияние на назначение судей чрезвычайно важно. Украина уже преодолела значительный путь в этом направлении. Моя идеальная система та, в которой политики максимально отстранены и от этого процесса.
— В более широком смысле, может ли судебная система быть действительно независимой, если парламент слабый или находится под влиянием автократов или олигархов?
— Конечно, это влияет. Хочется надеяться, что судьи будут оставаться независимыми, но общая атмосфера имеет огромное значение. Судейская независимость нуждается в сильном гражданском обществе, крепкой демократии, свободных медиа — прозрачности на каждом уровне. Если этого не хватает в высших эшелонах власти, это неизбежно сказывается и на судах.
— Когда вас пригласили присоединиться к отбору судей ВАКС, вы согласились сразу или взяли время, чтобы подумать?
— У меня не было никаких колебаний. Я пересмотрел законодательство (украинские законы никогда не пишут так, чтобы их было легко понять), но я разобрался и подумал: «Это выглядит хорошо». Поэтому сразу сказал «да».
ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ
Позже, если припоминаете, я проходил собеседование. Кое-кто утверждал, что меня выбрали в ОСМЭ, потому что думали, что я слишком стар чтобы создать проблемы. И когда меня рекомендовали в Этический совет, все уже знали: они получат человека, который не поплывет по течению. На тот момент моя репутация была хорошо известна.
Если бы я знал, что в конце концов проведу больше двухсот собеседований, наверное, я бы задумался — но поначалу у меня не было никаких сомнений. И это было захватывающе — я никогда не делал ничего подобного.
— Когда работа началась по-настоящему, обнаружилось ли, что роль Этического совета намного шире и сложнее, чем казалось в начале?
— За четыре года работы в Этическом совете мое понимание нашей задачи изменилось. Сначала я думал, что наша роль заключается в том, чтобы не допустить судей, в отношении которых есть обоснованное сомнение в добропорядочности.
Фото предоставлено автором
Но позже я увидел другую сторону работы: нужно было также позаботиться, чтобы хорошие кандидаты прошли дальше. Были кандидаты, которые ярко демонстрировали реформаторский подход, но иногда коллеги ставили под сомнение их добропорядочность. И, по моему мнению, во многих таких случаях не было никаких реальных сомнений — это были достойные люди, и они должны были получить шанс.
— Думаете, вам удалось достичь успеха в этом?
— Я не знаю. Можете посмотреть на состав нынешнего ВСП — те, кого вы хотели там видеть, действительно там есть.
Но расхождения всегда будут. Я помню одного кандидата, которого считал лучшим из всех, кого когда-либо видел. Его пропустили, а гражданское общество сказало: «Этот кандидат не настолько хорош». В такой работе всегда будет половина недовольных. Это как в суде: одна из сторон всегда останется раздраженной или даже обозленной на вас.
— Одно из первых решений, которое вызвало споры, касалось судьи Ларисы Гольник, которая публично критиковала своих коллег. По результатам собеседования Этический совет пришел к выводу, что ее объяснения порождают обоснованное сомнение в соответствии критериям добропорядочности. Это решение тогда удивило многих украинцев.
Имея опыт трех лет собеседований и принятых решений, считаете ли вы, что сегодня Этический совет мог бы прийти к другому выводу?
— Я не могу сказать, принял ли бы другое решение сегодня. Это тест на обоснованное сомнение. Одно из его преимуществ заключается в том, что решение можно пересмотреть. Мы проводили собеседование с некоторыми кандидатами дважды: иногда сомнение не появлялось с первого раза, но появлялось со второго; иногда наоборот. Обоснованное сомнение — это очень низкий стандарт. То, что он есть сегодня, не значит, что он будет завтра, и наоборот.
— Сейчас в Украине много говорят о продолжении мандата международных экспертов в комиссиях по отбору судей, а также руководителей антикоррупционных и правоохранительных органов. Как вы относитесь к этому? Действительно ли нам нужно еще пять, десять или даже двадцать лет международного участия? Или, по вашему мнению, Украина уже способна самостоятельно выбирать честных профессионалов?
— Это очень сложный вопрос. Я надеюсь, что благодаря реформам, с обновленными ВСП и ВККС украинцы наконец смогут выполнять эту работу без иностранных экспертов.
Но не могу сказать, достаточен ли уже уровень общественного доверия, чтобы процесс работал должным образом без них. Я этого не знаю. Но я знаю наверняка, что международные эксперты играли очень важную роль в том, чего мы достигли. В этом у меня нет никаких сомнений. А как долго это участие должно продолжаться, решать украинскому народу.
Что касается нового ВСП, то я просто надеюсь, что он работает хорошо. Если нет, то я потратил много времени напрасно.
— Я помню нашу встречу в апреле 2019 года в Лондоне, когда мы прогуливались и остановились возле гробницы Вильяма Маршала (английского рыцаря, который заставил короля Джона подписать Великую хартию вольностей. — Г.Ч.) в церкви Темпл. Тогда вы заметили, что сегодня в мире слишком много королей Джонов. Что вы имели в виду?
— Таких людей стало значительно больше — лидеров, которые считают, что могут делать все, что им захочется. Слишком много людей при власти до сих пор думают, что стоят над законом.
— Вы думаете, что демократии в мире угрожает опасность?
— Да, я думаю, что демократия в опасности. Люди часто верят, что проблемы легко решить, поэтому голосуют за тех, кто обещает резкие перемены. Кое-кто, как Трамп, вообще не собирается выполнять обещания; другие стараются и понимают, насколько все сложно. В мире ослабляется верховенство права. Вторжение России в Украину показало, насколько шатким стал международный порядок. И все же я верю, что демократия выживет. Настоящая опасность заключается в том, что многие страны передали слишком много власти олигархам и магнатам — таким, как Илон Маск.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google