«Самый лучший день»

Если Земля уже действительно устала вертеться...

Если племя майя ничего не напутало в своих календарных расчетах (относительно апокалипсиса 2012-го)...

Если Ларс фон Триер снял на эту же тему лучший фильм уходящего года («Меланхолия») - в жанре документальных пророчеств...

В общем, если завтра - кошмар...

…То что же мне делать? Только и останется: напиться, забыться. И, пожелав всем вам реактивной «сбычи мечт», встретить Новый год во всеоружии - «догрезив» о прежде несбыточном.

И вот, друзья, мой персональный мечтательный творческий замысел. С уклоном в новогоднее фэнтези. И с учетом всех пугающих «если».

«Если» 2012-й, действительно год фатальной кончины отродья людского, в таком случае немедленно требую - чуда!

Пусть хотя бы господа актеры, которых давно и покорно люблю, - пусть и эти «сыграют как в последний раз!» - то, что давно заслужили. То, что пока не сыграли.

И то, что «главным режиссером», т.е. Господом Богом, вроде предписано им всем доиграть (в новейшем опасном году, и не только).

Наш маленький новогодний «предапокалиптический» театр расположен по единственно верному адресу - проспект Мечты, дом №2012.

Люстры освободили от пыли.

Афиши пахнут типографскими красками.

Билеты раскуплены на год вперед: вплоть до 21 декабря (дата уже давно «забита» образованным племенем).

В театральном воздухе пахнет не закулисной грозой, а зрительскими предвкушениями.

И в это же время мои «друзья» из киевской «Леси» (проходя мимо касс) показательно крутят пальцами у висков - «А этот «Белинский» уже окончательно чокнулся?!»

...Вот с этого коллектива, пожалуй, и начнем.

Ваш выход, мадам!

Кого вы только ни играли - вплоть до нынешнего вожделенного премьерного вечера. И любимых женщин Евгения Матвеева играли (правда, в ки­но). И пламенных, всегда убежденных в своей правоте русских фемин (сценический репертуар 70-80-х).

В 90-е замечательно реализовали в инсценировке «Писем Асперна» Генри Джеймса, казалось бы, совершенно неожиданную для себя западноевропейскую тему. Тему всепоглощающей страсти, которая металл превращает в ржавчину, а древо в труху. Надежды на счастье (и на взаимность), единожды забрезжившие в одинокой душе той вашей давней героини, мисс Тины, так же «вдруг» угасали… Сгора­ли... Обращались в пустыню из пепла. И сутулый силуэт увядающей женской фигурки (в инвалидной коляске, в финале), казалось, «старел» прямо у меня на глазах...

…Ну вот как мне такое забыть?

Теперь же, Валерия Гаврилов­на (как многие догадались, обращаюсь непосредственно к г-же Заклунной), вам предстоит не менее важная партия в премьере-«мечте». Кабаниха в знаменитой пьесе А.Островского «Гроза»! Марфа Игнатьевна, богатая купчиха, вдова. Образ, который традиционно рисуют «темными» красками, так как и царство-то у Островского «темное».

Ваша трактовка, впрочем, другая, оригинальная. Едва представ в «явлении пятом» на нашей «сцене грез», вы очерчиваете образ женщины властной, но без хрестоматийных карикатурных гримас.

Прежде всего она - мать! И прежде всего руководствуется «материнской логикой» в отчаянной борьбе за сына, за семью. Соответственно, за патриархальные устои, на которых выстроен ее дом. Просто она слишком хорошо знает жизнь, чтобы сдаваться так просто - без боя.

«Что ж, сынок! Куда воля-то ведет! Говорила я, так ты слушать не хотел!» И нет в ее голосе угроз или шантажа, а только - материнский укор. Так как ваша героиня и не «Кабаниха» вовсе (т.е. ожидаемое исчадие ада), а «Каба­нова», как величает ее сам автор в начале произведения.

…«Ваша» Кабанова - не свирепа, а умна. Не кровожадна, а многоопытна. Жизненная мудрость вынуждает ее рядиться в одежды сварливости. Никак нельзя иначе. Иначе все рухнет. И дом, и остальные «устои».

Короче говоря, вы (с адвокатским напором) играете в этот вечер «просвещенного консерватора» и убежденного противника «демократических» преобразований (даже в отдельно взятой ячейке общества). И героиня ваша, в отличие от остальных персонажей пьесы, все-таки имеет прочную жизненную позицию. И потому выигрывает (в отличие от Катерины). Сценический кос­тюм Кабановой - скромная рос­кошь. Пластический рисунок образа - несуетность и уверенная медлительность. Каждый ее жест стоит ста царских рублей, так как купчиха Кабанова отлично знает цену себе и другим.

Вот и я знаю вам цену. И потому громче всех аплодирую в финале чудесного (от слова «чу­до») актерского дивертисмента.

…Хотя ладони стоило бы пожалеть, поскольку на подходе еще один классик.

Из конкурирующей фирмы. Из театра имени Ивана Франко, впрочем, сразу несколько кандидатов в «депутаты» в нашу новообразованную «партию театральной мечты», которая еще посоревнуется на «выборах» 2012-го...

Естественно, начнем с Ос­нов­ного. Пока не сыграл, но по-прежнему хочет - Фирса в «Вишневом саду». По этому поводу злоязычная шушера коварно шипит: «Ступке лень длинные тексты учить, вот и проговорился о почти безмолвном герое!»

Ну люди, ну «ироды»! А то, что «нет маленьких ролей...» - это как, уже не считается аксио­мой в вашем «современном» театре?

В том-то и дело, что «нет» у Чехова «неглавных», а тем более проходных. Там даже запятые продиктованы высшим наитием.

И Ступка это понимает. И укрупняет (в нашем продолжающемся сводном «спектакле») образ слуги - до масштаба Хозяина.

Его Фирс - подлинный властелин имения. Поскольку более других прирос к декорациям ус­тоявшейся жизни. Рубить деревья, рушить дом - значит, вбивать могильные гвозди и в его од­ряхлевшее тело. Фирс почти что ровесник древнего сада. Меж­ду ним и деревьями - связь родст­венная. Едва ли не мистическая.

Он ласкает веточки старых вишен, словно руки давно ушедших любимых.

Он льнет к древней посуде и мебели в доме Раневской, будто это бесценные артефакты, а не пыльная рухлядь.

Он «путается» у всех под ногами, потому что норовит «распутать» клубок их мнимых и подлинных бед.

Этот Ступкин Фирс - будто бы «домовой»! То ли дедушка, то ли виденье?

Возможно, его и нет среди «них»? И только фантом (в виде лакея) им и послан в награду или в наказание?

«Человека забыли», потому что просто «не видели»...

Особая моя радость - финал постановки-«мечты» с участием Ступки. «Эти», естественно, уже уехали. Соответственно, кого надо забили досками.

Но разве душе бесприютной важна чужая необязательность? Разве демоны могут остаться «вне» дома?

И вот, едва топор Лопахина издаст первую грозную «ноту», стены обреченного опустевшего дома начнут медленно раздвигаться... А в центре сцены - Фирс... С садовой лопатой... И тут таки и развернется какое-то неожиданное роковое «соревнование» - топора и лопаты...

За сценой - вырубают под корень. На сцене - сажают хрупкие скрюченные деревца маленьких вишен.

…Старый больной человек из последних сил отчаянно орудует этой лопатой, словно бы продлевает жизнь - и себе, и саду. Он не сдается. И пусть его позабыли, зато он «помнит»: прежде чем выкорчевать, надо хоть что-то взрастить.

…Не помню, какая музыка звучит в этот финальный момент (Шопен, вероятно?), но отчетливо помню, что плачу.

После вселенской философской печали (для контрастной смены жанровых красок и зрительского наст­роения) нам требуется искрометная комедия! Тем более что у франковцев это есть кому играть. (И не только в моих виртуальных сценкомпозициях.)

Например, всем вышел для «спектакля мечты» Бенюк - в роли сэра Джона Фальстафа в «Виндзорских насмешницах» Шекспира.

Богдан Михайлович - мастер «раблезианских» перевоплощений. Актер-трудоголик, он способен на любые парадоксы (шекспировская «Буря» и гоголевская «Женитьба» тому подтверждение).

Сумская и Хостикоев? Кото­рый месяц «талдычу», что им не­льзя игнорировать пьесу-«меч­ту», которая нынче идеально ложится на актерские регистры заме­ча­тельной пары. «Филумена Мар­турано» Эдуардо де Филип­по!

И что с того, если знаменитую «лав стори» в 80-е XX века играли в очередь в Русской драме Кадочникова-Сивач, Рогов­цева-Рушковский? Софи Лорен с Мастроянни тоже когда-то играли... Так ведь и есть что играть!

Задорный итальянский темперамент (как и песенная мелодика) сродни темпераменту украинскому. История трудного обретения друг друга - через скандалы, слезы, через смех - это так знакомо всем нам. И всегда ожидаемо нами.

…Вот-вот, видите ее, эту Филумену Сумской - прямо на авансцене! Так и впившуюся взглядом в зрительный зал, будто бы ожидающую и от публики совет или доброе слово. Она в эту минуту расстроена, растерзана. Любвеобильный Доминико Сориано (Хостикоев) мотает ей нервы на локоть, не признает их общих детей, издевается как хочет. Но вот она уже собирает в пучок растрепавшиеся волосы. Вытирает поплывшую тушь. Расправляет складки на ярком платье. Выше голову! В отчаянном поединке за свое женское счастье ей надо смеяться, чтобы не плакать...

Кто там еще, из франковцев, «не желает» мечтать?! Глава СТД, господин Бог­данович? Вам, кстати, фрак отутюжили? А афоризмы не перепутали?

Тогда самое время на сцену. Играть «Идеального мужа» Ос­ка­ра Уайльда - сэра Роберта Чилтерна, заместителя министра иностранных дел.

…Старая пьеса, а коллизии не устаревают! Мошенник Роберт, манипулирующий акциями Су­эцкого канала, как бы предшест­венник последующей галереи более матерых политиков-мошенников. Юрий Яковлев в советском фильме неотразимо сыграл обаятельного «тюфяка». Только в нашей сценической версии (с участием А.Богдановича) этот же образ подан кардинально иначе. Прож­жен­ный циник и аферист (не уступающий леди Чивли). Поли­тический интриган и игрок, ради выгоды и карьеры способный предать не только жену, но любого (вместе с правительст­вом). В общем, человек-оборотень в одеждах внешнего светского лоска и призрачного семейного благополучия.

«Такого» Богдановича - с тройным сценическим дном и притягательным отрицательным обаянием - вы, пожалуй, не видели.

И от автора нет отступлений! Уайльд ведь парадоксально и саркастично подтрунивает, говоря о герое «идеальный». А на самом-то деле - гад ползучий. Как же раньше не замечали?

Покуда достопочтенная публика воркует в антракте, обсуждая «первый акт» с участием звезд наших ближних, я отчетливо осознаю... Для «сбычи» творческих «мечт» созвездий, которые подальше (российских артистов), дату конца света придется сдвинуть! А то за один вечер с ними не управимся!

Казалось бы, о чем еще грезить любимцу Владимира Пути­на (и моему тоже) - Евге­нию Миронову? Он и так испытал се­бя во всех возможных архетипичных ипостасях мировой культуры. От Гамлета до князя Мыш­­кина. От Иудушки до Фигаро.

Но так как сегодня этого артиста целенаправленно третируют кровожадные прибалты и немцы (режиссеры), предлагая тексты мало соотносимые с его психофизикой (по ходу разрушая гармонию его трепетной актерской души), вот я и предлагаю... Вернуться к истокам. И в русской режиссерской аранжировке (пусть бы это ставил В.Машков) играть в спектакле-мечте - Дон Кихота!

Ну и что, если ростом не вышел? Зато душой красив наверняка.

Человек из Ламанчи - во всем родственник Миронову. В эпоху антреприз и чистогана, Женя остается одним из немногих артистов, которые все еще грезят о Прекрасной Даме. О творческой Музе.

Его идальго - ироничный мечтатель и хулиган, притворившийся «неадекватом». Отправ­ляясь на поиски капризной мечты, он вроде и других проверяет: а «эти» еще не разучились мечтать?

Дон Кихот Мироновский переливается юмором, грустным весельем. Женя сознательно возвращает великому образу его исконную стихию - пародию на рыцарские романы.

В общем, «рыцарь бедный» в этот вечер уверенно держится в седле! А там, глядишь, и рукой подать до Прекрасной Дамы…

Оная царствует в неприступном для экспериментальных разбойников замке - во МХАТЕ на улице Тверской, 22.

Татьяна Доронина - реальное воплощение грез рыцарских и театральных.

Дама - прекрасная во всех отношениях.

Только в нашей «мечте» ей выпала другая карта. «Дама пик», Клер Цаханасьян. Та самая «старая дама» из пьесы Дюррен­матта, которая приехала в город юности, чтобы расквитаться с обидчиками.

В этот момент я широко закрываю глаза - и представляю... «как» она это играет...

Как срывается ее голос (с шепота на крик) в сцене встречи с былым возлюбленным.

Как царственно - отрешенно и скорбно - она «приглашает на казнь» и одного человека, и весь замшелый городок.

И аз воздам...

Да и самой гениальной акт­рисе по ходу действия будет кого вспомнить из числа своих популярных обидчиков. И этот жизненный нерв еще больше электризует сюжет, еще крепче переплетает в тугой узел конфликты сценические и жизненные.

…Конечно, единственно возможный идеальный партнер для Дорониной (в такой трактовке) - Олег Ефремов (в роли мужчины-жертвы).

Но... Не суждено.

Поэтому для Дорониной наш спектакль - скорее «соло» с дальнейшим «боем»...

А для спетого «дуэта» не трудно подыскать другую подходящую пару.

Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили не расстаются друг с другом (на сцене) в последнее время.

Что же вам предложить, гос­пода? Ведь и до этого совместно сыграно много. А может?..

...Только для подобного (лихого) эксперимента нужен по меньшей мере Виктюк. Во-пер­вых, он работал с Алисой в стране чудес под названием «Осенние скрипки». Во-вторых, знает ее уникальные возможности играть даже в 78 - малолеток («Оскар и Розовая Дама»).

Поэтому...

Фрейндлих в роли Джульет­ты (соответственно, Басилашвили в роли Ромео) - театральная задачка только для Виктюка. И такой пасьянс поинтересней, нежели два матроса на палубе, в корчах изображающие Р. и Ж. (одна из недавних постановок маэст­ро).

Фрейндлих (Джульетта) - «женщина в белом».

Басилашвили - в строгом черном костюме.

Эта пара живет в «перевернутом» мире, где распри между враждующими детьми приводят к родительским жертвам.

Два пожилых человека обретают друг друга не на «рассвете» (как у Шекспира), а на «закате» (как в нашем спектакле). Но глупость и подлость тех, кто «поменьше», убивает обоих, больших.

Возрастные нюансы в текстах влюбленных - без изменений. Они вроде «играются» в свою ушедшую юность.

В любовных сценах Алиса Бруновна прекрасна особенно! Отсветом прошлого ложатся на ее лик «слайды» прежних прек­расных ролей. От шекспировской Катарины до шекспировской Джульетты...

«Нет смерти для меня!» - ее безмолвное воззвание в финале.

Ибо нет смерти для любви... В том числе и к искусст­ву.

Эта последняя сцена в нашем иллюзорном новогоднем спектакле «сбывшихся мечт» утопает в аплодисментах.

Сцена завалена цветами.

Поклониться публике восходят все упомянутые здесь артис­ты.

Театральный вечер окончен! Но день продолжается.

Кстати, забыл сообщить: премьера назначена на 21 декабря 2012 года, название спектакля «Самый лучший день». А если «лучший», то пусть он и не кончается как можно дольше.