Нам не жить друг без друга. Валерия Заклунная сыграла жертву века

Национальный театр Русской драмы имени Леси Украинки представил уже вторую премьеру в этом едва стартовавшем сезоне — «На закате солнца» (рассказ о судьбах полузабытых артисток советского театра и кино). Пьеса Юлии Дамскер. Режиссура Ольги Гаврилюк. В главных ролях — Валерия Заклунная, Юрий Мажуга, Надежда Кондратовская.

Эта постановка продолжает сентиментальную репертуарную колею театра под условным лейтмотивом «Дорогие мои старики, дайте я вас сейчас…». В этом же ряду «Немного нежности», «Бабье лето», «Рождественские грезы». Еще недавно «Долетим до Милана», «Возвращение в Сорренто».

Линия оправданная, зрителями прочувствованная. Для крупных мастеров всегда ведь хочется припасти «хорошо сделанную» пьесу. Чтобы и их не обидеть, и публику (строптивую) не разочаровать.

Только современная российская драматургия — в ее актуальных форматах — увы, не часто радует «разрыхлением» гуманитарных проблем. Чаще герои модных творений — людоеды или наркоманы. Либо те и другие. А для создания подобных «характеров» не обязательно почетное звание «народный артист СССР».

Пьеса Юлии Дамскер — композиция на востребованную нынче ностальжи-тематику — не так плоха (как кому-то показалось на премьере), но и не столь прекрасна, как нам всем хотелось бы.

Достоинства — три крупных образа (для артистов в возрасте), витиеватости судеб, пространные разговоры, душераздирающие ретроспекции.

Недостатки — явное злоупотребление чеховскими мотивами. Потому что уже откровенно переусердствуют на «скольжении» по Антону Павловичу. Сами придумать ничего не могут, так надо к нему в закрома, чтоб облагородить собственные вторичные сюжеты.

В определенной степени это касается не только Дамскер, но и некоторых текстов украинского драматурга Александра Марданя: перебор! А в сюжете мадам Дамскер две героини невпопад цитируют то «Чайку», то «Вишневый сад». Читай: они — интеллигентки «замшелые». Ближе к финалу — вдруг — «идентификация» одной из героинь уже с Фирсом.

Только не в имении Любови Андреевны Раневской, не посреди пней да колод вырубленного вишневого сада вспоминают свои былые «боевые» походы две наши дамы. А обитают они в квартире старого московского дома. Наташе — 77 (если не лукавит). Жене — за 70... Первую играет Валерия Заклунная, вторую — Надежда Кондратовская.

Шальные дни окружающей жизни летят мимо них. Мимо этих, еще резвых тетушек (совсем и не скажешь «старушек»). Единственное, что остается им в таком случае — «театр» для двоих. То есть миражи воспоминаний, конфетти фантазий. И память, как главный режиссер почти растаявшей жизни. Поскольку и оставшаяся жизнь укоренена в неизбежность быта: почем гречка? в каком магазине масло подешевле?

Представьте, пьеса об артистах «погорелого» театра предполагает даже выигрышный ход — для толкового режиссера. Драматург подгадала сцены «интервьюирования»: когда одна играет в фантомного журналиста, а другая — в себя же, звезду минувших лет... Кинодиву, которую соблазнял Берия, которая в сталинских лагерях «оттрубила» не один годок, которая пережила свою славу, но воспоминания пережить не может.

Ход этот — как дверь в прошлое и как окно в безутешное настоящее. В принципе это оправданный слом — за полтора часа разорвать друг другу души и выплеснуть из них как светлое, так и темное — прошлое.

Есть и еще одна любопытная «фишка». Драматург будто «щурится» относительно повсеместной нынешней телевизионной спекуляции — когда жизнь забытых и неимущих артистов стала для каналов-миллиардеров выгоднейшим телебизнесом. Ежевечерне телевизор рыдает над разбитыми судьбами Татьяны Самойловны или Вии Артмане. А хотя бы один мерзавец-телеолигарх дал сто долларов этим артисткам на пропитание? Одна из них уж точно не дождется…

…Как, впрочем, и мы — в ближайшем светлом будущем — вряд ли дождемся от местных девушек-режиссеров тонкого и изобретательного разбора материала.

Отсутствие внутреннего слуха — вот что отличает «режиссуру» этого спектакля. И иных сценсочинений — в исполнении таких же скромных неумех.

Для них уже святое правило — «никак» не обыграть ни декорацию (в нашем случае, конечно, на сцене — квартира), ни отдельный реквизит.

Некогда им мечтать о втором или четвертом плане сценической истории (аудиовизуальном плане хотя бы или каком ином; кстати, чем занималась здесь гордо реющая в программке балетмейстер Алла Рубина — где «танцы»-то со звездами?).

В итоге даже сама эта пьеса — совсем не шедевр — оказывается умнее и честнее, нежели постановщик с отсутствием внутреннего слуха.

Режиссер не слышит времени — ни прошлого, ни настоящего (в предлагаемой истории). Не слышит душевных ритмов двух героинь и пожилого «героя-любовника» (еврей Гарри Котляр, которого играет Юрий Мажуга).

Правда, и артисты — слава тебе, Господи — не всегда слышат эту «режиссуру». И прилежно играют на давно проверенном мастерстве. Играют на кромке сюжетной канвы, которая местами тревожит душу, по-настоящему волнует.

Валерия Заклунная (Наташа)
поначалу предлагает манеру излишне раскованную, «изобразительную», даже эксцентричную. Актриса представляет эдакую стервозу, егозу — «бабушку с характером». Первые минут двадцать это непривычно. Ведь у Заклунной обычно довольно строгий и сдержанный стиль. Уже впоследствии, когда непроизвольно возникает эффект — «сама актриса в предлагаемых обстоятельствах», — то вроде и дело выравнивается.

Заклунная — актриса мхатовской закваски. Ее сила — в ее же сценической строгости, в подконтрольности эмоций. Она умеет показать на сцене, как даже самый прочный металл разъедает ржавчина жизни, но при этом не будет использовать какие-либо экстатические замашки. То, к чему в данном случае ее толкает непроницательная режиссура. В ее сценической палитре, может, и не сразу ощутишь женскую мягкость, дамскую теплоту. Но она и не создана играть мягкотелых дамочек. Ее героини — сильные женщины, которые редко плачут у окна. Как правило, они сдавливают в себе эти рыдания. До сих пор, поверьте, вспоминаю одну из лучших ее ролей начала 90-х — мисс Тину в спектакле «История одной страсти». Когда через внешнюю сдержанность, через четко очерченный минимализм сценических приспособлений она попыталась заглянуть в бездну женской души. И зрителей увлекла за собой в ту же пропасть.

Нынче же — чтоб заглянуть в очередную «бездну» — артистке отчего-то предлагается совершенно безумный броский наряд (художница Елена Корчина); «не по размеру» съезжающий парик; шляпка не к месту; да еще все это в блестках, словно она участница постыдной телепередачи «Ты — суперстар!».

Эти девушки-режиссеры действительно ничего не чувствуют в характерах, в нравах. Даже в скромной ремарочке обозначено — «вся одежда — остатки былой роскоши». Роскоши, но не пошлости! Чувствуйте разницу. Эта Наташа — да, порою вздорна (так ведь и судьба потерла бока), но она трезва в восприятии нынешней жизни. Очевидно, что эту женщину отличают не только «соленые» словечки, но и определенный вкус. Посмешищем она точно никогда бы не вышла — а иначе Чехов зачем?

В свою очередь Надежда Кондратовская (Женя) придумала уже своей артистке из того же «погорелого» театра пошатывающуюся утиную походочку. Напрягла регистры — и сообразила слегка подвывающий голосок старушки-хохотушки. Но и это потешает до поры... Когда надо произносить текст о гибели сына, тут уж, простите... Здесь бы все натужные регистры взять — и изменить. Поскольку есть сюжетная игра, а есть подлинная трагедия, и мигом должна слететь вся наносная шелуха, а этот ее голос просто обязан разбередить души.

Как всегда мудро, степенно подошел и к теме (пьесы), и к проблеме (режиссуры) Юрий Мажуга. Он подает своего «израильского гостя» в лучшем смысле — «как всегда». Размеренно, не суетно, непринужденно. Все с той же своей драматичной одышкой, которая (так уж случилось) становится даже некоей его сценической краской. Очевидно, что это помятый, уставший человек, очень многое потерявший. Но не утративший жажды жить и дышать. И потому спустя десятилетия вернувшийся на родину за своей любовью.

…И именно здесь, минуя многие издержки этой скромной постановки, подходим к самой любопытной любовной «мизансцене». Кое-где и кое-что подсократив в пьесе, эта «режиссура», по сути, вытравила из нее и смыслообразующий мотив. И предложила некий странный фальшь-финал — попросту недоразумение. Одна актриса (Кондратовская) уезжает в Израиль со старым суженым. Другая актриса (Заклунная), брошенная верной спутницей, громко-надрывно, под русскую народную, якобы сходит с ума — и, судя по всему, умирает. Мол, «человека забыли» (куда же без Чехова?).

...Я даже допускаю, что эти девушки в своих институтах Чехова так и не дочитали до стука топора. Потому что Фирса-то «забыли» не сознательно. Не нарочно. Раневская Любовь Андреевна, спохватившись перед отъездом, милосердно интересуется: как там дела у ее верного старика? Но суета и нависшее над всеми горе потери сада и будущего, конечно, отвлекают их от бедного Фирса.

Здесь же — в данном спектакле — человека (ту самую артистку прошлых лет) не то чтобы забывают, а подло предают. Оставляют тлеть в одиночестве — под телевизором в чужой квартире.

В таком случае постановщик совершенно не понял отношений этих женщин. Ибо суть их — невозможность существования друг без друга. Как когда-то вместе — в лагере, так и нынче — вдвоем, в квартирном заточении. Совместные «игры» и надуманные придирки и составляют смысл их бытия. Все равно «нам не жить друг без друга».

Естественно, не поленился и нашел этот текст в сборнике «Лучшие пьесы 2007». Ну конечно! Девушки-режиссеры «забыли» не только человека, но и художественную совесть. Потому что главное в сюжете и в драматургическом финале — возвращение…

Первая не то чтобы уезжает, а вроде извиняется за свой отъезд и рефреном тараторит: «Я вернусь, Наташа… Вот увидишь…». И когда в последнем эпизоде пьесы Наташа цитирует Фирса: «Заперто. Уехали. Про меня забыли…», а затем неподвижно застывает… Вдруг и открывается дверь. И возвращается та, другая. Не важно, во сне или наяву. Главное — возвращается. Потому что им «не жить друг без друга». Потому что ради этого возвращения и написана пьеса, которую надо было почувствовать.

Но ведь заметил выше: отсутствие внутреннего слуха — данность этой вечно молодой режиссуры.

...Так кого же нам тогда слушать?

Да все тех же хороших артистов. Они самодостаточны в любых «экспликациях». Они на этой сцене, к счастью, говорят человеческими голосами (а не в манере КРИКтического реализма). Они, кажется, про самих себя и играют сюжет о «жертвах века» — века жестокого, но все же не сумевшего ожесточить их самих. По себе и по ушедшему веку они и льют на сцене настоящие слезы. И веришь этим слезам. Ведь их, хороших, — по большому счету — у нас не много осталось. Поэтому и спешите их видеть — в этом трио для часов... без боя.