«Садовник». В главной роли — Б.Ступка

27 августа в тотальных залпах праздничных салютов, посвященных 70-летию Богдана Ступки (программы о нем на всех телеканалах!), довольно непросто вклиниться в общий «хоровод»… С каким-нибудь субъективным высказыванием. Причем тоном задушевным, тихим, робко-трепетным. А не пафосно-монументальным, как изъяснялись в древние времена несокрушимые герои романтических драм…

Ну да ничего - рискну.

* * *

Задачка и правда не из легких. Требуется сформулировать что-либо эдакое - не приторно юбилейное - о главном лицедее… При одном упоминании которого не то что граждане, а даже собаки в цирке радостно кивают, восторженно скулят, демонстрируя обильное слюноотделение. До того он узнаваем и любим, знаменит и почитаем. И все это на каком-то рефлекторном уровне народного обожания.

К счастью, в свои 70 он по-прежнему (повсеместно) востребован. Вон, гляньте, очереди из челом бьющих возле его кабинета.

И все-то с просьбами отсняться в очередной «муре» для телевизора. А так как он человек придирчивый, то завсегда вытягивает «сито» из нижнего ящика рабочего стола... И мудро, неспешно отделяет сценарные зерна от плевел. И, представьте, всегда угадывает: где нужен, где уместен? Где будет успешен?

Ну так ведь и не было у него за последнее время постыдного заробитчанского проходняка. Каждый образ в «новом кино» будто разный сорт крепкого вина, разлитого в различные сосуды.

Возьмем, к примеру, отца-генерала в «Водителе для Веры». Роль-судьбина. С тревожными жизненными и очень глубокими обертонами.

Или «Свои». Его герой, старик-«двурушник», говорит в финале парням: идите, мол, Родину защищать! И мне все понятно про этого человека. «Наш» он, свой в доску, неотделим от земли и родины. Роль в «Своих» вообще шедевр. Не зря получил все мыслимые награды.

А вот резонансно-одиозный «Тарас Бульба». Как бы мы ни спорили об этом кино (точнее, об идеологической составляющей режиссуры В.Бортко), а ведь гоголевский герой таки обрел истинное лицо. И этот облик - Ступка... А не веселые картинки в переизданиях книжки. В том Бульбе, возможно, меньше фантасмагорической удали (хотя всех коней самолично укрощал - своими глазами видел на съемках под Каменцем-Подольским). Зато накал отцовских страстей артист выразил сполна. Аж через край. И сыграл в легендарном сюжете на самом-то деле греческую трагедию. Когда рок неумолим, когда рвутся родственные узы. И когда уже сама душа человеческая (ближе к финалу) парит все выше и выше… за облака, к отцу своему… к Создателю…

А вот и недавно на «Интере» прошел скромный сериал «Вчера закончилась война». Так о чем, вы думаете, в те вечера судачили старички на лавочках под подъездом… «А лучше всех - Ступка!» Ну, естественно, кто бы сомневался? В таком кино ему совершенно не сложно быть лучшим среди остальных. Но ведь все равно сподобился мастерски сделать роль: филигранно, с послевоенным привкусом и придыханием. Не зря вспоминался «Председатель» с М.Ульяновым. Где так же в одной искалеченной маленькой биографии отражалась большая трагическая эпоха…

* * *

Конечно, Ступка - тоже из этих… Из «этой»… Короче говоря, и его обогрела «шинель», из которой в разные периоды советского искусства вышли в послевоенный свет такие же мастера, как и он. Ульянов, Борисов, Лавров, Смоктуновский, Лебедев, Ефремов… Некоторые другие.

И, право дело, никто из нас до сих пор не может убедительно объяснить - ПОЧЕМУ все они как-то вдруг возникли... А потом - раскрылись. А после еще и выразили время. И само время выражалось в них.

Да, Ступка - «военный» ребенок. В 1941-м рожденный (подо Львовом). Знавший несладкое детство. Открывавший двери в эту жизнь - часто не с парадного входа. И по всей вероятности (все же) таки существовал некий тектонический сдвиг… Высвободивший на изломанных позвонках ХХ столетия невероятную художественную энергию... Впоследствии и впитанную им. И ими.

…И до сих пор нам невозможно осмыслить, цитируя старинного критика, каким же образом удавалось этим подранкам, этим детям разлома… «рождать великую тайну искусства, отрывая от земли прикованную к ней телесность»?

«Какая тайна влюблена в меня?» - переспрашивала Белла Ахмадулина вроде бы и о них, актерских уникумах ХХ века.

Как объяснить технологию игры Ульянова, если он вползал в злодейское тело Ричарда - всеми своими корнями, каждым нервом…

…Или как вам - здесь и сейчас - разложить по полочкам игру Б.Ступки, виденную мною год назад во время открытия сезона у франковцев. Он был Миколой Задорожним. В «Украденном счастье». В заигранной до дыр постановке. Которой почти четверть века. Режиссер С.Данченко в 70-е обустраивал спектакль как дуэль двух равнозначных и равновозрастных партнеров. Миколи и Михайла, мужа и любовника. Но прошли годы. Даже десятилетия. Все «выросли». И оказалось, что в пространстве этой драмы возможен исключительный моноспектакль. И вел его, не щадя клеток и связок, естественно, Ступка. Глядя на которого даже Белинский воскликнул бы: «Потом - его игра, Боже мой, какая игра…»

Никого и ничего (извините…) более не существовало на той сцене и в том сюжете. Только он. Со своей скорбной исповедью об ускользающем счастье, о гаснущей жизни, о какой-то глобальной несправедливости. Мол, только-только этот пожилой приличный человек ладошками слепил хлипкую видимость домашнего очага, а тут… вторгается нелюдь в обмундировании жандарма - и рушит все!

Ну, как думаете, на чьей стороне я могу оказаться в этой драме?

При этом замысел Данченко не деформировался. Он перетекал в иное русло. Так как Ступка играл тревожную тему обреченного - последнего - шанса… И этот его герой цеплялся за последнее. Был готов подставить спину и плечи под разрушающиеся своды семейного склепа. То смеялся, то плакал. То «выл»… И уже (вспоминая один из григорьевских сонетов), и «зала выла, как голодный зверь…»

В интонационном своеобразии образа, сыгранного Ступкой, ретранслировалось большее, нежели отголоски народной песни о жандарме и обманутом муже. Я, к примеру, сидел и мечтал: а как бы он мог подать параллельную тему последнего шанса уже в драме Г.Гауптмана «Перед заходом солнца»? И каким мог бы быть его Матиас Клаузен (влюбленный старик с чистыми помыслами), глядя каким «есть» его Задорожний…

И каким есть - сам этот актер, его неисчерпаемые возможности? Ну вот каким? На самом-то деле…

* * *

Подобные вопросы - тайна из тайн. Как и все, что связано с горением искусства, предполагающего гипноз, восторг, зрительский хмель.

Несомненным в таком вот вопросе мне видится следующее.

…В том сосуде, за который мы и можем принять актерский аппарат Б.Ступки, попеременно мерцают ДВА, но пламенных лицедейских начала.

Начало - стихийное. Начало - рациональное.

Не собираюсь арендовать весы, чтобы соизмерить чего там больше. И разве существует техника, чтобы вычислять пропорции гениев?

Поэтому одно скажу…

В стихийном начале он - актер-старовер. Тот, которому присуща всегдашняя яркость, манкость, экспрессивность, выразительность, исходящая от необузданной актерской стихии, присущей большим лицедеям еще позапрошлого века… Таким как Мочалов, Качалов, Каратыгин, Саксаганский, Щепкин etc… Все они - тогда - существовали «вне» режиссерского театра. Сами вокруг себя и режиссировали - и жизнь, и пьесы. Но магия одного лишь жеста (кого-нибудь из названных), а также гипноз сценического взгляда - все это сокрушало и разрушало (сердца, души). А после чудным образом гармонизировало мир зрительских ожиданий.

Естественно, то были актеры - интуиты. Следовавшие, в первую очередь, за своим внутренним природным зовом.

…И, кажется, наш в этом направлении часто следует тоже. Если представить его в стационарных декорациях XIX - один на один с непросвещенной публикой-дурой - разве возникнет сомнение, что вмиг подчинит себе любой зал своей же экспрессией, напором, лукавым прищуром… «За мной!» И все - как один…

Что же касается его рационального начала, то здесь, безусловно, как человек ра­зумный, он с умом и доверял себя надежным режиссерским рукам. Такие руки были у Данченко. И этот режиссер «подкладывал» их под Ступку. Поэтому актер в таком тандеме никогда не тушевался. Не стеснялся быть ведомым. Если рядом такой-то ведущий…

Тем не менее Ступка же, в своей лицедейской рациональности (это все сродни маневрам артиста-«куркуля», который знает, в какой сезон какой товар в цене), никогда не чурался и вывертов режиссеров-рационализаторов. Таких как Жолдак. «Надевший» на него в середине 90-х парик и дамское платье в экстремальном парафразе пьесы Олби. Или более умеренных интерпретаторов - таких как Фокин. Стильно и современно перечитавший вместе со Ступкой «Старосветских помещиков».

…В том-таки позапрошлом веке любили сравнивать и даже сталкивать лбами больших артистов Малого и Александринки (так как оба театра - императорские). Об одном, например, писали: «Этот - изящно распланированный сад…» А о другом: «А этот - лес дремучий… Тут и громадная сосна, и плакучая береза, и дуб-великан растут себе вперемешку, сплетаясь и корнями, и сучьями, словом, природа-матушка…»

Теперь подумайте: а ведь сказанное будто бы и о нашем герое! Причем, как говорится, в одном флаконе - и его умная планировка собственного сада, и тут же дремучесть какого-то таинственного леса. И не только это. Поскольку подобный «садоводческий» подход заметен и в его принципах строительства театра - уже в статусе худрука...

* * *

Как и Лоуренс Оливье в период создания своего Национального, наш тоже пытается двигаться путем безболезненного соединения - старого и нового. Такого себе староверческого и актуального. Поскольку свято верует: не бывает театров «новых» и «старых», «модных» или «отживших». А бывают лишь плохие и хорошие. Любимые и нелюбимые… Как актеры. Как женщины.

…За десять лет руководства нашим Национальным он и властвует в этом театре не как… сатрап (упаси Бог!), не как тиран, не как «начальник» (с наглой важной миной)… Этот хитро маневрирует в своем хозяйстве (в долине под Домом с химерами) скорее как садовник... То тут, то там присмотрит нужный саженец (режиссера, актера али пьесу) - и сразу в садик! В свой огород… «Хай росте!» По-хозяйски так, по-«куркульски».

Мне приятно, что подобному садовнику противопоказана страсть к топору. И никто за эти его десять руководящих лет не оказался вырубленным, поверженным, пополам перепиленным. Все, как миленькие, - цветут и пахнут! А если ворчат иногда, так уже я рот раскрываю: «Да вы же в санатории работаете! Богу молитесь и новых ролей просите, а в остальном - и так за вас думают!»

Актер-худрук - всегда уязвимый объект для критических стрел. Но ведь и осознать нам надо: а кому нынче доверишь большой театр? Жулику, экспериментатору, факиру на час? Тут нужны люди прочные, с прогнозируемыми навыками… Вон, например, Табаков в Москве. Он проходит под грифом худрук-«купец». Так как лихо скупает все, что где «не так» лежит: и полон его театр «ментами», как изба пирогами.

А наш, повторюсь, все-же - «садовник». Мичуринец. Никогда наскоком не бросится на чужие запасы, а все пытается взращивать, прививать. И растут-колосятся на его сотках - то наивные сценкомпозиции (будто бы по лекалам XIX века), то вычурные актуальные хореодрамы… А то как проявит себя во всю мощь актерский театр (особенно, когда сам на сцене или же когда на оной Сумская, Хостикоев, Бенюк, Панчук, Богданович).

Хотя, естественно, и сорняки в саду встречаются. И многих «текущих» режиссеров лично я на порог не пустил бы с их амбициями вкупе.

…Но тут ведь вот какое дело Ступка: (а его враги сейчас заворчат) оказался, к удивлению многих, эдаким «добрым человеком из Сезуана» - в нашем украинском театре. Да… Добрый человек? И в этих местах? Вы еще скажите, что здесь популярна сказка про совесть? Ан нет, свою совестливость и доброту он таки демонстрирует на территории франковского сада. И каждому нос утереть норовит (а ведь есть и неблагодарные хищники, лучше палец в рот не совать). В меру возможностей старается роль - или другую занятость - подыскать своей раздутой труппе… Вот, наконец-то, выхлопотал достройку новой сцены. Хотя в театре, как известно, невозможно быть солнцем, которое бы всех согревало...

И тем не менее за десять его правительственных лет не стоит искать на теле театра солнечных ожогов, разбитых судеб, трагических обид… Бывали, конечно, недоразумения… Скажем так. Но, благо, хватило мудрости и человеческой высоты подняться над давними обидами: как бы не помнить некоторых козней… Когда недавно москвичи составляли юбилейную книгу о нем, то решили отразить сложный «революционный» период в театре в 2005-м. Так он сказал: «Не надо про то вспоминать. Зачем ворошить? Мы же все - люди…»

И это тоже - многое - объясняет.

Не только его всегдашнюю дипломатичность… Но еще и черты, по сути, латентного идеалиста… Который, как мне видится, по-прежнему верит в искусство… В что-то настоящее, высокое. Даже недосягаемое. Иначе не вспыхивали бы его глаза, когда только лишь заходит речь о новой пьесе, ближайших планах, о приглашенных режиссерах.

И порою кажется, он действительно верует, будто даже из «тыквы» можно сделать «карету» (иначе как объяснить присутствие некоторых бахчевых культур на его огороде).

Но самое главное - то, что он все-таки отделяет в театре… искренность от фарисейства. И знает черту - между злом и добром. И, может (в том числе и за это), я и люблю его, как мало кого в этом городе.

* * *

…К осени ближе он снова хочет выйти на сцену. В образе Фирса. В «Вишневом саду». И нет более прекрасной маленькой роли, нежели эта - для очень большого артиста. Согласны? Думаете о Раневской тот «Сад»? О Лопахине? Да он же о Фирсе. Потому что оный плотью и кровью врос в каждый ствол. И только ему, как никому, по-настоящему жаль этот сад… Поскольку вырубив вишни, они же уничтожат - и Его, и всю его жизнь. Только Фирс - подлинный ангел этого сада. Остальные - демоны, нытики, иждивенцы (есть и такая версия).

Конечно, никто не знает, как это будет поставлено (на мой скромный вкус для подобной большой истории больше подошли бы и режиссеры покрупнее: статуса
Р.Стуруа или Р.Туминаса). Но вот сыграть это он должен, обязан… Когда-нибудь. В юбилей? Или после? Потому что и Ступка, и Фирс - одного сада плоды. Подлинники… Садовники! Ангелы и хранители… Один - театра нашего, другой, почитай, целой ушедшей эпохи…

…И вот, уже закругляясь в субъективных штрихах к его портрету, мне определенно хочется перефразировать Раневскую (Любовь Андреевну). И адресовать ее текст другому герою: «О, Садовник мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя…» И пусть же впредь не покидают.