Имамат Путина

Трагические события в Беслане породили страхи возобновления осетино-ингушского конфликта и обострения ситуации на всем Северном Кавказе. Подобные опасения были высказаны бывшим президентом Ингушетии Русланом Аушевым на пресс-конференции 28 сентября. Аушев заявил, что определенные силы в Северной Осетии призывают по истечении 40-дневного траура разобраться с ингушами. По его словам, «есть горячие головы, которые готовы разыграть ингушскую карту» и тем самым реализовать «задачи террористов по дестабилизации ситуации на Северном Кавказе». То, что такие заявления в Северной Осетии звучат, никто не пытается скрыть. Аналитики не исключают: волнения могут начаться, а учитывая, что в регионе на руках огромное количество неучтенного оружия (о чем, в частности, свидетельствовали и события в Беслане), полномасштабное возобновление конфликта становится вполне реальным. Мы в шаге от войны, говорят осетины. Как федеральный центр будет усмирять волнения? Силой? Но тогда существует реальная возможность того, что из последнего форпоста России на Кавказе получится очередной блок-пост.

Прогнозы по развитию ситуации на Северном Кавказе скорее неблагоприятные, чем обнадеживающие. Определенное время теплилась надежда, что шок, вызванный действиями террористов, может привести к реальному сужению социальной базы терроризма. Чудовищность происшедшего вызвала крайне резкую реакцию кавказских народов, отторжение подобных методов достижения цели. Здесь многое зависело от федерального центра. От осознания Кремлем бесперспективности силового решения чеченской проблемы. Между тем весь мир услышал совсем другие слова российского президента. Выступая на 3-й международной конференции мэров в Москве, Путин вновь отверг какую-либо возможность переговорного процесса, сославшись на то, что «попытки делить террористов на «умеренных» и «радикальных» оставляют в общественном сознании удобные лазейки для террора», а «снисходительно-оправдательное отношение к убийцам равносильно пособничеству терроризму». Путин призвал к мобилизации всех ресурсов для борьбы с террором и «достижения единства действий всей исполнительной вертикали» путем отмены прямых выборов губернаторов и руководителей республик, а представители его администрации публично заявили, что трагедия Беслана создала «окно возможностей» для реализации давно планируемой реформы губернаторских выборов.

Отказ от прямых выборов руководителей регионов на фоне отмены мажоритарной системы выборов в Думу может с большой долей вероятности привести к тому, что Северный Кавказ более не будет представлен в центральных органах власти вообще. Выборы по партийным спискам означают в условиях федеративной пока еще России прохождение в основном верхних позиций списка, которые представляют прежде всего центр и ключевые регионы. В депрессивных регионах некоторые партии могут вообще не иметь серьезного представительства. Поэтому депутатом, скажем, от Ингушетии или Дагестана сможет стать только член партии власти. Возникает односторонний канал связи между центром и регионом. В регионе будет сидеть кремлевский наместник, и успешность его действий будет зависеть от способности применить кремлевские директивы к местным реалиям, а в итоге — от адекватности политики Кремля. Даже того подобия легальной обратной связи, которая была до сих пор, уже не будет. Vox Populi отменяется, и оперативные сводки ФСБ станут таким образом единственным фундаментом для принятия политических решений. Эта ситуация касается, конечно же, всей России. Но если в Саратове или Новосибирске неадекватность такой односторонней системы может породить потоки жалоб или повлиять на рейтинг Путина, то в северокавказских национальных автономиях все это очень скоро может привести к возникновению новых межэтнических конфликтов и росту сепаратистских настроений.

Между тем большинство ныне действующих руководителей северокавказских республик эти предложения безоговорочно поддержали, или, во всяком случае, не высказались против. Такое поведение вполне объяснимо, с учетом не только личной зависимости руководителей регионов, но и структурных особенностей экономики. Все семь автономий находятся в сильной зависимости от центра, их бюджеты более чем наполовину финансируются из Москвы, а в Ингушетии и Дагестане этот показатель составляет целых 90 процентов. Уровень жизни в этих республиках критически низок. По данным Минэкономики Дагестана, например, более 60% населения имеют денежные доходы ниже прожиточного минимума, а уровень безработицы в шесть раз выше среднего по России. Непосредственное отношение к обострению обстановки на Северном Кавказе имеют такие тесно взаимосвязанные явления, как теневая экономика и коррумпированное чиновничество. В условиях региона эти явления приобрели этноклановую окраску. Теневая экономика в регионе приобрела большие масштабы и граничит с криминалом. Главные отрасли теневого оборота включают: нелицензированное производство нефтепродуктов и их продажу (Чечня, Ингушетия, Дагестан); неофициальную кустарную переработку морепродуктов (Дагестан); нелицензированное производство винных и коньячных фальсификатов, а также массовое нелегальное производство и сбыт водки (Дагестан, Северная Осетия); контрабанду продовольствия из Дагестана в Азербайджан; неучтенный экспорт через Новороссийский порт (Краснодарский край).

Дагестан, являющийся самым неоднородным по составу населения, был единственным в России образованием, где прямые выборы не проводились. До сих пор избрание главы Дагестана оставалось прерогативой 14 членов Госсовета республики, представлявшего основные национальности. Однако в прошлом году были приняты конституционные изменения, предусматривающие прямые президентские выборы. В итоге на фоне кризиса легитимности власти и недоверия населения обострились отношения между двумя ключевыми этническими элитами — даргинской и аварской. Главными действующими лицами противостояния стали мэр Хасавюрта аварец Сайгидпаша Умаханов и председатель Госсовета Дагестана даргинец Магомедали Магомедов. Не исключено, что прямые выборы могли бы привести и к более серьезному противостоянию этнических групп. Следует иметь в виду, что такой фактор, как этническая солидарность, в этом регионе представляет собой важную политическую реалию. Способна ли путинская реформа разрядить создавшуюся напряженность? Скорее, наоборот. Спорящие между собой стороны могут в итоге направить весь свой гнев против федерального центра. По мнению дагестанского политолога Энвера Кизриева, «настоящая угроза заключается в том, что если раньше у нас были воюющие фракции и каждая из них за окончательным вердиктом обращалась в Москву, теперь все народное недовольство, хоть и подавленное, кристаллизируется в антироссийские лозунги». Политолог прогнозирует появление недовольных кланов, фракций, которые могут развиться в мощную нелегальную оппозицию.

Особенно обеспокоены предстоящими реформами те республики Северного Кавказа, в которых титульная нация составляет меньшинство. Наиболее встревожены адыгейцы, составляющие 22 процента всего населения Адыгеи, и черкесы, численность которых не превышает 11 процентов Карачаево-Черкесии. Эти этнические группы опасаются растворения своей государственности и слияния с российскими регионами Северного Кавказа. Возможно, эти опасения преувеличены, но уже сейчас, например, в Адыгее создаются инициативные группы по спасению конституции республики.

Ряд аналитиков не исключает, что в ближайшей перспективе реформы могут способствовать снятию накопившегося напряжения между отдельными этническими группами, которые будут соперничать уже не публично, а в коридорах Кремля. При этом они признают, что ручное управление приведет к еще большей коррупции и бюрократии. Создается устойчивое мнение, что Москва в обмен на полную лояльность правящих элит предлагает им игру в «малый советский застой» — хватит мучаться ответственностью перед избирателями, ограничьтесь преданностью вышестоящему начальству. Подобное предложение крайне привлекательно для многих, поскольку выборы в России, и в особенности на Кавказе, давно превратились в фикцию. О готовности части местной элиты к подобному развитию событий свидетельствует, например, интервью спикера североосетинского парламента Таймураза Мамсурова. По его мнению, «мы должны дать людям самое главное — спокойно жить и работать и не бояться при этом наступления завтрашнего дня. Если кому-то кажется, что высший писк демократии заключается всего лишь в том, что народ стремится бродить с бюллетенями и совать их в урны по поводу и без повода, то он ошибается. Народ уже давно ждет энергичных действий власти. Так пусть она энергично и действует».

Но вот что вызывает сомнения. Если присмотреться к нынешним северокавказским лидерам, становится очевидным, что все они как один — креатура Москвы. Любому на Северном Кавказе ясно, что в Дагестане Магомедов, Дзасохов в Северной Осетии, Зязиков в Ингушетии, Кадыров и Алханов в Чечне — люди, де-факто поставленные Кремлем. Все, что порождал Северный Кавказ самостоятельно, рано или поздно оказывалось антимосковским или воспринималось Кремлем с недоверием. Все руководители силовых структур не только де-факто, но и де-юре назначаются Москвой. То есть и без всяких реформ Москва как бы имеет полный контроль над регионом. Казалось бы, чего еще не хватает?

Совсем недавно прошли выборы в Чечне, были затрачены немалые усилия, чтобы убедить мировую общественность в их легитимности. И вот по прошествии двух недель отменой самой идеи региональных выборов Кремль перечеркивает всю свою официальную концепцию урегулирования чеченской проблемы и в целом свою северокавказскую политику.