Мировой экономический кризис набирает обороты. Что же делать?

В начале 2020 года, когда Всемирная организация здравоохранения объявила пандемию COVID-19 чрезвычайной ситуацией, прогнозировали, что ухудшение экономики будет разворачиваться в течение трех месяцев, а уже с июня начнется восстановление экономической активности. Поэтому введенные антикризисные меры, как правило, основывались на прогнозе некоторого замедления экономической активности. Например, в октябре 2019-го Международный валютный фонд прогнозировал рост мировой экономики на 3,4%, а экономики США — на 2,1%. А прогнозы на 2021 год ненамного отличались от 2020-го: мир должен был вырасти на 3,6%, а США — на 1,7%.

Соответственно планировались и меры: они были такими же, как и в предыдущие кризисы, но должны были иметь значительно больший объем стимулирования и высокие темпы внедрения. К тому же правительства пытались найти баланс между преодолением кризисов в сфере здравоохранения и в экономике.

Уже в начале первой волны правительства развитых стран начали вводить беспрецедентно мощные меры стимулирования:

• Федеральный резерв осуществил чрезвычайные шаги, к которым еще не прибегали после мирового финансового кризиса 2008–2009 годов;
• центральные банки резко снизили процентные ставки и требования к резервам, к предоставлению новых возможностей кредитования и финансирования, приобретению активов, ввели обмен валютных свопов, пруденциальные меры и ослабление буферов капитала, а в некоторых случаях и антициклические буферы капитала;
• стоимость утвержденных к середине июня 2020 года государственных расходов в поддержку экономической деятельности составляла 11 трлн долл.; в частности, европейские лидеры в июле договорились о новом пакете пандемической экономической помощи на 859 млрд долл. для поддержки европейских экономик;
• центральные банки выделили 17 трлн долл. в поддержку своих экономик для противодействия пандемическим экономическим эффектам;
• заимствование правительств во всем мире выросло с 3,9% мирового ВВП в 2019 году до 13,9% — в 2020-м;
• дефицит бюджета развитых экономик вырастет с 3,3% ВВП в 2019 году до 16,6% — в 2020-м (в США рост с 6,3 до 23,8%);
• Франция, Германия, Италия, Япония, Польша, Турция, Великобритания объявили о мерах поддержки государственного сектора, составивших свыше 10% их годового ВВП;
• для развивающихся экономик дефицит бюджета вырастет с 4,9 до 10,6% ВВП, существенно увеличивая их долговое бремя и повышая перспективы невыполнения обязательств. При этом МВФ пришел к выводу, что у развивающихся стран высокий уровень долга может быть «неуправляемым» и нарушить устойчивость банковской системы.

Но как только центральные банки и монетарные органы активно зашли на рынки государственного долга и корпоративных облигаций с целью стабилизации рынков и обеспечения ликвидности, аналитики забеспокоились. По их мнению, эта деятельность в будущем может разрушить способность рынков выполнять собственные традиционные функции естественным образом. Поэтому они начали рекомендовать более осторожные фискальную и денежно-кредитную политики и сочетать их с таким способом предоставления помощи домохозяйствам, предприятиям или органам власти, который не вызвал бы негативных последствий для экономики в долгосрочном периоде. Потому что стало понятно, что быстро этот кризис не пройдет.

Первая волна должна была продолжаться три месяца, а следующая — начаться осенью 2020 года и быть слабее, а в целом пандемию, по прогнозам, должны были преодолеть до конца этого года. Поэтому и меры планировались с краткосрочным эффектом: как с положительным, так и с возможным негативным. Долгосрочные эффекты не учитывались или считалось, что с началом экономического восстановления будут применяться действия, улучшающие положение.

Однако экономический кризис оказался значительно глубже, чем предполагалось. Во втором квартале экономический рост в ЕС сократился на 11,7% по сравнению с первым кварталом и на 14,1% по сравнению с тем же кварталом 2019 года. Занятость в странах ЕС уменьшилась на 2,6%, или на 5,5 миллиона рабочих мест (без 45 миллионов рабочих мест в Германии, Франции, Великобритании, Италии и Испании, охваченных программами защиты занятости). В Японии экономика упала в годовом измерении на 27,8%. Только за два месяца с начала пандемии свыше 20 миллионов человек потеряли работу в США, перечеркнув усилия почти десяти лет по увеличению количества рабочих мест. За полгода, с марта до сентября, 61 миллион американцев подали документы на страхование на случай безработицы. Иностранные инвесторы начали выводить средства из развивающихся стран (почти 42 млрд долл.). Это может быть причиной значительной рецессии в Азии. В Латинской Америке 29 миллионов граждан могут стать бедными, что сведет на нет десятилетия попыток уменьшить неравенство в доходах. В целом пандемия уже снизила потенциал мировой экономики на 90 трлн долл. — больше, чем когда-либо.

Пересмотр прогнозов в первой фазе кризиса вызвал не только их ухудшение, но и изменение трендов самого падения. МВФ ухудшил прогноз мировой экономики на 2020 год до минус 3% в апрельском отчете и уже до минус 4,9% — в июньском.

При этом прогнозы на 2021 год предлагались более позитивные, чем на конец 2019-го, за счет более низкой базы сравнения: мировая экономика вырастет на 4,5–4,8%; экономика США — на 4,7%.

Падение в первом и втором кварталах проходило в условиях приспособления к новым реалиям, а начиная с июня действительно началось восстановление. В третьем квартале был зафиксирован скачок в США — резкий рост ВВП на 7,45% (33,1% год к году). Причем после рекордного падения во втором квартале на 9% (33,4% год к году) и 1,3% — в первом. Это обнадеживает, но не убеждает.

Как будет вести себя экономика в дальнейшем? Сейчас задействованы почти все резервы, правительство дало взаймы много денег предприятиям и предоставило безвозвратные и возвратные финансы домохозяйствам. Да, это сработало, но ситуация с ограничениями активности нарастает. Уже с начала третьего квартала параллельно с экономическим восстановлением начался резкий рост количества заболеваний, а вторая волна, которая предполагалась слабее первой, оказалась значительно сильнее как по количеству заболеваний, так и по тяжести последствий.

Вместе с тем система здравоохранения адаптируется к ситуации: в частности, в мире появляются вакцины от COVID-19, кроме того, комбинируются протоколы лечения с целью резкого уменьшения летальных случаев, что дало положительный эффект. Но, несмотря на это, многие правительства (даже те, которые в течение первой волны смогли провести свои государства через пандемию в режиме меньших ограничений, а следовательно, и с меньшим ущербом для экономики) начали объявлять жесткие ограничительные меры. Это, в свою очередь, требует усиления мер противодействия экономическому спаду. Кризис не закончился в июне, а развернулся с новой силой, появился конкретный риск дефолтов банковских учреждений, а за ними — правительств, такие стимулы предоставлявших. Банк международных расчетов охарактеризовал пандемию как кризис по своему характеру глобальный, вызвавший фискальную, монетарную и пруденциальную реакцию, превысившую эффекты мирового финансового кризиса 2008–2009 годов.

Эволюционный и непредсказуемый характер кризиса здравоохранения также обуславливает финансовый кризис, переходя от кризиса ликвидности на начальных стадиях к кризису платежеспособности, которая может ухудшиться, если экономическое восстановление отложится. Пандемия может негативно повлиять на глобальный экономический рост более системно и в течение более продолжительного периода с медленным восстановлением. Без срочного принятия мер в сфере здравоохранения экономический кризис может продолжаться дольше, чем предполагали аналитики. Он потребует от правительств поиска наиболее эффективных комбинаций дополнительных мер фискальной и денежно-кредитной политики без копирования прошлого опыта, которого, если учесть нынешние реалии, не существует.

Дополнительные меры могут понадобиться для сбалансирования конкурирующих потребностей трех углов трехстороннего партнерства: домохозяйств, предприятий, государственных и местных органов власти. Они вступают в серьезное противоречие и в случае несбалансированных решений могут вызвать социальное напряжение.

Во время первой волны преодоление кризиса монетарными методами воспринималось как адекватное, надо было только сразу предоставлять значительные объемы финансирования и вводить стимулы очень быстро. А уже во время второй волны ограничительных мер и, соответственно, углубления кризиса потребления эти методы не срабатывали. Кроме того, начали возникать риски инфляционного роста вместо реального.

Государства начали принимать разные меры национального характера, ограничивая деятельность и свободу действий наднациональных органов. Например, Германия в судебном порядке противодействовала дополнительному выкупу еврооблигаций ЕЦБ. Хотя, казалось бы, при существующих обстоятельствах это правильная идея: Еврокомиссия инициирует выпуск облигаций с целью фактически сбора средств на необходимую поддержку. Но национальные правительства, в отличие от предыдущих кризисов, при нынешнем хотели, чтобы средства направлялись для спасения не экономики еврозоны в целом, а конкретных стран, и с осторожностью относились к спасению южных стран, поскольку они, по мнению северных стран, не в состоянии эффективно использовать средства.

Одновременно происходит так называемое дробление экономических политик в региональных и глобальных объединениях. Неподчиненность как кредиторов, так и должников международным финансовым организациям становится реальностью. Например, африканские страны начали работать для урегулирования своих долговых проблем с МВФ непосредственно с Китаем.

Отличие в подходах стран ускоряет решение их конкретных неотложных вопросов, но может нанести долгосрочный ущерб мировой экономике, ухудшая международные политические, торговые и экономические отношения. Взгляды на экономическую политику по преодолению последствий пандемии COVID-19 и противодействию последующим пандемическим кризисам напрягают отношения между развитыми экономиками и развивающимися странами, а также между северными и южными членами еврозоны, бросая вызов союзам и общепринятым концепциям национальной безопасности. Это также поднимает вопрос о будущем мирового лидерства, поскольку более слабые страны будут ориентироваться на те, которые будут помогать решать кризисные вопросы.

В некоторых странах пандемия поставила вопрос здравоохранения наравне с традиционными проблемами национальной безопасности, такими как терроризм, кибератаки и распространение оружия массового поражения. Связанные с этим экономические и человеческие затраты могут иметь долгосрочные последствия для экономик из-за потери жизни и рабочих мест. Фискальные и денежно-кредитные меры, применяемые для предотвращения финансового кризиса и для поддержания экономической деятельности, также могут непреднамеренно усилить диспропорции между доходами, актуализировав вопрос налогообложения достатка (так называемая инициатива Пикетти, акцентирующая на необходимости налогообложения унаследованного богатства). В некоторых странах экономические последствия могут усилить расовые и социально-экономические разрывы и спровоцировать социальные волнения. Поэтому внутренние экономические задачи приобретают приоритетное значение среди главных вопросов национальной безопасности.