ЗЕЛЕНЫЕ ЯБЛОКИ ОТЧИЗНЫ

«Тяжко в одвічнім бою»

Беру в руки вышедшую в издательстве «Дніпро» за средства автора тоненькую книжечку стихов поэтессы Марии Воробей «Під небом акропольським». «Тим, хто самотужки вирятовує свій рід в тяжкі для України часи, — мої поетичні рядки». Это посвящение...

И с первых страниц вырисовывается картина, типичная, наверное, для городов и городков Чехии, Польши, Бельгии... Собственно, где нас только нет (вот только поэты среди выехавших на заработки встречаются не везде):

Сонні Афіни.

Ранок недільний.

Біженці з рідних країв...

Наче тут — Україна

свята й неподільна —

Розпростерта для крадіїв.

Люду ж площею, люду...

То — слов’яни...

«Якось жиєм...»

Хтось — плаче,

а хтось — радіє,

Хтось флегматично жує...

Хтось протиснеться

свічку ставити —

драхми в руці...

А на приступці до собору

у чорнім — старці, старці...

— Є робота! —

То я просила б...—

Профіль різьблений, згин руки...

Молода і здорова сила —

ні по чому, за копійки...

— Хто з Тернополя?

Туга бездонна.

Тут — жура, вдома — борги...

Попід храмом зійшлися

мадонни

На торги...

Поэту сложно выжить в современном мире, особенно в современной Украине. Одни умолкают под невыносимым прессом врожденной непрактичности и унизительной нищеты, другие идут в прозу или в эссеистику, а самые закоренелые творят свои герметичные миры, закрывая их несколько снобистскими шифрами от непосвященных. Но что странно: хоть не только практичный люд, но и редакторы и издатели даже слышать о поэзии не желают, — земля зачем-то все же рождает поэтов. Видимо, она мудрее хитроватого обывателя...

Эта тоненькая поэтическая книжка — насыщена, как манифест. Мария Воробей никогда не пряталась от жизни, она не творила свой обособленный замкнутый поэтический мир. Сказать, что она была и есть на острие украинских реалий, — несколько банально, но наиболее точно. И в своем творчестве она, пожалуй, отважнее многих из нас. Ее поэтика подпитывается не прошлым, не традиционным набором поэтических клише, не фантазиями: ее слово органично переплавляет в тонкую поэтическую материю невероятно сложную жизнь современной женщины-украинки.

Украинская женщина не дрогнула перед неожиданными метаморфозами действительности. Если мужчины могут себе позволить бегство с поля боя или временное отступление, то женщина — нет: там, за ней, — ее семья, ее дети. И вот она с глубоко скрытой иронией констатирует:

Скинули ярма, одначе

Тяжко в одвічнім бою...

Чом не рятуєш, козаче,

Вільну голубку свою?

Поражает ее ноша, мера ответственности, которую она взвалила на свои хрупкие плечи. Это действительно неожиданно: ведь отовсюду приходится слышать — ведь мы не виноваты, за что нам такая кара Божья? А Мария вдруг заявляет:

До того всесвітнього лиха

Знову причетна я...

Это — позиция, достойная высшего уважения и максимального внимания. Поскольку лишь признав долю своей вины за все, происшедшее с человечеством, мы сбросим роковое бремя национальной и своей персональной несостоятельности.

Светлица «Веретено» и три заветных замысла Марии Воробей...

В 90-х годах осколки двух литературных объединений — Броварского и литстудии при журнале «Ранок» — время от времени собирались на единственном пятачке, доступном после ликвидации большинства студий, — в светлице «Веретено», где хозяйничала неутомимая Марийка Воробей. Вечером светлица гудела словно улей: это отовсюду сходились школьники и дошкольники осваивать народные ремесла. Звучала сопилка, — со временем в «Веретене» организовался замечательный ансамбль сопилкарей. Учил детей бывший муж Марии, известный специалист этого дела Виктор Терещенко, ему помогала дочь Оксана, студентка музфака пединститута. Младшая, Светлана, студентка худтехникума, вела кружки рисования, ткачества, гобелена.

Но над этим оазисом детского досуга и творчества дамокловым мечом нависало несколько серьезных угроз. Напомню, в начале 90-х Украина взяла курс на рынок. От дикой капитализации ранее полностью обобществленной страны пострадали прежде всего дети. Их сначала лишили обычного досуга в кружках и секциях, а затем сделали занятия там платными и, следовательно, недоступными для многих. В «Веретене», куда приходили дети далеко не богачей, занимались бесплатно. К тому же светлица находилась практически в центре города. Мария боролась за нее как могла. Арендная плата за помещение становилась все невыносимей, да и нужно было за что-то жить. Некоторое время спасал бизнес. Работа в «Веретене» была для души, а зарабатывали на торговых точках, базах. Старшие кружковцы тоже работали реализаторами. Частые выезды на ярмарки, участие в радиопередачах принесли организации славу, о светлице заговорила интеллигенция, мастера народных промыслов. Определенные суммы выделили фонд «Відродження», горсовет. Но «Веретено» требовало постоянных и щедрых меценатов, а таковых не находилось. Давление на светлицу не прекращалось, и заведение пришлось расформировать.

Из письма Марии Воробей: «Вместе с дочерьми все еще мечтаю, что настанут лучшие времена, мы разбогатеем и сможем осуществить три заветных замысла: 1) основать в Киеве независимый культурный центр в собственном доме с мастерскими по народным ремеслам; 2) издать (или переиздать) дорогие нам книги в собственном оформлении; 3) построить храм в родном селе Соболивке... (Броварщина. — Г.П.)»

Произвол чиновников и поборы на рынке вскоре лишили нелегкого хлеба малых предпринимателей. Среди них была и Мария.

М.В. Обо всем этом я пишу в романе: наглость собирателей рыночного сбора, рэкет, рост налоговых платежей. Наконец — полнейшее отсутствие хоть какой-то стабильности: утром предприниматель может просто не найти своего рабочего места, проплаченного на несколько месяцев вперед, гарантированного соглашением. Так случилось и на Центральном рынке: места уничтожили за выходные, не предупредив работников. Из-за этого мы с дочерьми понесли огромные убытки.

«Мы — Овны, и как нас любят дела!»

Сначала, еще в застойные времена, Мария учительствовала, и уже тогда вынуждена была, так сказать, крутиться. Выращивали с сестрой клубнику, а весной возили на машине продавать в Прибалтику. Ее за это вызывали в гороно и обвиняли в спекуляции, у нее же перед глазами стояла долгая дорога, на которой нужно было выжимать до 100 км в час, чтобы ягоды не потеряли товарный вид, а на дороге следы аварий — железо, кровь, клубника... Зато летом могла возить детей на лиман, начала строиться.

М.В. Впервые я выехала за границу, в Грецию, на полгода, на время летних каникул в 1995 году по совету врачей, чтобы полечить младшую дочь Светлану от чернобыльских недугов. В Афинах пошла работать в дом к больной женщине. За заработанные деньги издала книгу стихов «Жертовник» (1995 г.). Остальное пошло на раскрутку бизнеса в Киеве. Первые впечатления от работы в чужом доме, от Эллады легли в основу поэтической книги «Під небом акропольським».

«Так, я тобі служниця, та — не раба!»

Не власність я твоя, лиш покоївка...» — напишет в «Містерії» Мария Воробей, воспроизводя диалог со старухой, за которой ухаживала во время своей первой поездки в Грецию. Вернулась в Украину, сделала перерыв, снова попыталась заняться малым бизнесом и снова пришлось его сварачивать. Вот так украинская поэтесса — в прошлом дипломированный педагог, дипломированный пчеловод — вторично оказалась в Элладе…

Из письма Марии Воробей: «Я окунулась в эту жизнь, немного узнала психологию выехавших на заработки эмигрантов. И... ужаснулась. Об этом необходимо написать правду. Ведь это не только разлука матерей с семьями, сплошная лавина распада семей. Это — глубже и трагичнее. Ведь женщина, пожив здесь или в другой стране, не сможет вернуться к прежней жизни (за малым исключением), поскольку фактически той женщины уже не будет существовать. Моя дочь изменилась за год настолько, что ее не узнают знакомые. Развеиваются иллюзии, исчезает сентиментальность, а вместо этого оттачивается абсолютная интуиция на зло, инстинкт самосохранения и выживания. Вплоть до жестокости. Почти треть этого не выдерживают, возвращаются или скатываются на скользкий путь (травка, водка, торговля телом, обман...), лишь бы выжить и наскрести денег для недоедающих в Украине детей. У дочери сформировался такой волевой характер, что я просто охаю.

Не было дня, чтобы мы не вспоминали родной дом, родину. Аннуська даже яблоки на рынке выбирает зеленые-презеленые, говорит, что похожи они на украинские, из нашего сада».

«О псино Лізо... »

В одном из писем Мария выслала пачку стихов о любви — и такая в них была нерастраченная и сильная нежность, даже пронизанная какой-то болью, обреченно-печальная.

Из письма Марии Воробей: «Виделись мы по выходным, но у меня были сутки, день и ночь, любви и счастья. А потом начались первые недоразумения. Греки не любят семейных женщин, любят одиноких, они эгоисты. А мы, украинки, прежде всего заботимся о своем чаде. Любовь к детям выше любой другой. Все вылилось в поэзию... А тут меняет Греция деньги. Для них, постоянных до невозможности, — это катастрофа. Сразу ухудшился уровень жизни. Евро принес обнищание и много недоразумений. Зарплаты упали, греки отказывались платить за работу. Началась безработица среди эмигрантов. А люди все сюда ехали... Женщины моего возраста (50-летние) страдали, мы стали невостребованными, хватали молодых, до 30 лет. Которыми можно помыкать.

Я засела за творческий труд. Ведь столько замыслов! Проза в апреле—мае—июне потеснила стихи. Я выписала, наконец, давно выношенный образ Степанихи, еще ряд рассказов из давно задуманного. Но Степаниха забрала у меня несколько ночей, пока я не выплакала у Музы для нее выход из ситуации... Встретила в парке священника Алексея из Черкасс, моих лет, гулял с чужим ребенком, а я — с внучкой. Впервые в жизни исповедалась священнику. Он благословил меня на роман: «Вот так и пишите, как мне рассказали, всю правду».

Сколько замыслов, набросков, планов, нереализованных за годы в Украине, смогла реализовать здесь за год работы за рабочим столом! Естественно, были перерывы: дважды приезжала Светлана из Лондона на оздоровление, мы увлеченно обсуждали макеты наших новых книг. Семь папок лежит сейчас на столе. Семь книг. Завершена книга стихов для детей, приближаются к желаемому виду «Наділ» (стихи, поэма, драма), «Досвітки» (рассказы, повесть). Ждет финала «Княгиня гір». Дописывается книжечка о свирелях и джоломыгах. Новогодние праздники, фейерверки, гуляния в Афинах, — а я пишу сцену раскулачивания моего рода и плачу. Ночами ложились на бумагу сонеты, посвященные маме, — это было как раз в сороковины по ней...

Ежедневно слышу голос мамы, которая повторяла нам великое множество раз: «Вы благородного рода, дети мои, живите, работайте, чтобы не смеялись люди, чтобы жили не хуже других…» Это и было стимулом для всей нашей семьи: построиться, посадить сады, вырастить детей... Мне несказанно повезло в жизни: меня воспитывали прекрасные родители, у меня образцово порядочные дочери, которые беззаветно меня любят, а еще есть у меня щебетунья Аннуся, для которой живу…»

…Если не знать поэзии Марии, в которой прозрачным словом говорит ее душа, то можно подумать, что... что в конце концов все хорошо. Она, неутомимая и деятельная, никогда не жаловалась. А сколько еще могла бы сделать для Украины! Но ее, как и миллионы других, молодых, сильных, умных, преступная система изгнала на чужбину, оказавшуюся более милосердной, чем свое государство. Живет Мария в Афинах, пишет стихи, роман, за внучкой приглядывает. А меня жгут ее строки:

О псино Лізо, твої мудрі очі,

А в них — моя туга бездонна…

…Щедрі об’їдки зі столу,

Старезні лапища,

Велика втома…

Заздрю щастю собачому:

Ти — вдома…