Воссоединение. Бобринецкий вариант

О «золотом сентябре» 1939-го сказано и написано немало. Тоталитарная система сразу же начала укрощать Западную Украину, уничтожая тысячи и тысячи людей, целыми селами выселяя их в Сибирь, расстреливая интеллигенцию, не один год сражаясь с УПА... Впрочем, в тех краях тоже было немало тех, кто безоговорочно верил коммунистической идее. Эти люди иногда добровольно переселялись в Советскую Украину. Но и они, ближе познакомившись с социалистической действительностью, плохо в нее вписывались. Система не могла воспринять их жизненные мерки, понимание общественных отношений, наличие элементарного человеческого достоинства. В конце концов клеймила как «врагов».

Среди таких переселенцев в Бобринецкий район оказались и два столяра — Иосиф Лукасюк и Александр Полюх.

«Я был членом КПЗУ...»

Рассказывает Иосиф Лукасюк: «Территория, где я проживал (с.Пасика Грубешивского уезда Люблинского воеводства), была занята немцами, когда же на польские войска начала наступать Красная армия, немцы отступили. ...Уже когда устанавливалась государственная граница СССР, местному гражданскому населению, принимавшему участие в сельских комитетах и помогавшему Красной армии, предложили выехать в ее тыл. В октябре 1939-го нас, беженцев, в железнодорожных вагонах отправили в Восточную Украину. 10 ноября наша семья (речь идет об Иосифе, его жене Нине и сестре Марии, сыновьях Антоне и Анатолии; старенькая мать и трехлетняя дочь Лукасюков остались в родном селе) прибыла в совхоз имени Розы Люксембург в Бобринецком районе».

Очень похожа история появления в наших краях и семьи Полюхов: «Когда во время военных действий польскую армию разбили, у нас наступило безвластие, по селу ходили разные банды, грабили население. Их никто не преследовал. Мы узнали, что недалеко (речь идет о с.Мачте того же Грубешивского уезда) находятся части Красной армии, община решила послать туда делегата с просьбой о помощи, чтобы навести в селе порядок. Делегат Антон Копач, вернувшись, сказал, что нужно организовывать местный комитет, собирать оружие, бороться с бандами. Мы так и сделали, обезоружили несколько банд, Красная армия всячески нам содействовала. Тогда из села выехало более 50 семей, из них десять в совхоз имени Розы Люксембург». Из большой семьи Полюхов многие остались в Западной Украине. Александр и его две сестры с мужьями выехали на Восток.

Нельзя сказать, что Лукасюкам и Полюхам трудно жилось при старом строе. Иосиф вел свое хозяйство, имел шесть десятин земли, двух коней, корову, телку, дом, сарай. Но при этом, по-видимому, был небезразличен к социалистическим идеям, поскольку еще в 1931 году (рассказывал уже будучи под следствием) его односельчане, члены КПЗУ, часто обращались к нему за помощью в партийной работе. По поручению коммуниста Иосифа Грицюка в 1932 году семь дней прятал у себя работника окружкома партии. Как-то в его жилище проводилось партсобрание. Но официальным членом КПЗУ Лукасюк не был, хотя и утверждал это. Наверное, просто сочувствующим. Позже, как и Александр Полюх, стал членом местного комитета. Но ведь в Западной Украине они создавались тогда скорее не из идейных соображений, а с целью наведения элементарного порядка. Кстати, избрание Александра членом такого комитета вполне логично, ведь он в свое время три года был сельским старостой. Жил также небедно — имел дом, два сарая, четыре десятины земли, трех коров, свиней, гусей, кур.

Кто же знал, что социализм — это нищета?

«Сначала мы работали, как следует, — будет объяснять следователю Иосиф Лукасюк, — а потом решили выехать, поскольку администрация совхоза не создала для нас, переселенцев, абсолютно никаких условий для жизни и труда. Более того, имели место факты просто нечеловеческого к нам отношения. Я со своей семьей и Ядилюк Николай со своей (всего 12 человек) размещались в одной квартире, необорудованной, холодной, откуда зимой приходилось снег выносить. Моя жена была на последнем месяце беременности и должна была рожать. Когда начались роды, я побежал к директору совхоза, чтобы помог отправить ее в больницу. Однако автомашины он не дал, разрешил только взять коней. Жена родила в дороге и ребенок умер. Другой ребенок у меня больной — острое малокровие. Я не раз просил директора совхоза выписать нам за наличность каких-нибудь жиров, но он отказал. Топлива совсем не было. Не было даже соломы, чтобы набить матрасы. Попросил у директора железную печку — нету, коней, чтобы подвезти глину и хоть немного подремонтировать то помещение, — не дает».

Нельзя сказать, что приезжие раньше вообще не знали нужды. Но чтобы человек не мог распорядиться заработанным, своим собственным, приобрести жизненно необходимое — это было им непонятно. Как и то, что заработную плату не выдавали вовремя. Об этом на следствии будет говорить Александр Полюх: «Я зарплату не получил еще за декабрь 39-го. Деньги, которые мы имели в польских злотых, можно было обменять в Госбанке, но для этого нужно было поехать в Кировоград. Между тем директор совхоза не позволял до тех пор, пока обмен не прекратился, и наши деньги пропали. Топлива не было — за все время я смог приобрести только четыре ведра угля, приходилось после работы разгребать снег и доставать сорняк, чтобы хоть немного протопить. Жилье холодное, есть нечего. Ближайший базар был в Бобринце, это 15 километров от совхоза».

Тем не менее кое-кто считал: переселенцы с Западной Украины с жиру бесятся. Их, дескать, приняли как следует, всем обеспечили, три дня кормили бесплатно, дали им жилье, мебель, а они... Местные жители свидетельствовали, что семья Лукасюков, продав двух своих коней, жила хорошо — имели перины, подушки, одеяла, постельное белье. Вероятно, так оно и было. Но наличие этих элементарных вещей, которые для любого европейца не являлись признаком благосостояния, для наших земляков-степняков, тогдашних строителей социализма, забитых и угнетенных, ограбленных и униженных властью, могло казаться роскошью...

Большинство свидетелей в деле Лукасюка и Полюха подчеркивали: захидняки, оценив наши черноземы, очень хотели, чтобы им дали по десяток с лишним десятин. Но такое в Советском Союзе было невозможно, поэтому они, дескать, и говорили: жизнь здесь хуже тюрьмы, дальше так жить нельзя, нужно возвращаться домой.

Как бы там ни было, но Иосиф решился, когда в середине января получил письмо от своего двоюродного брата Василя Дудки, тоже переселенца. Тот сообщал, что для беженцев с Западной Украины появилась возможность вернуться, но для этого нужно ехать в Киев. Так что немало людей отправились пешком в Кировоград. Там на вокзале встретили еще нескольких товарищей по несчастью и вместе поехали в столицу. В Киеве им якобы удалось найти соответствующий институт. Однако там объяснили, что следует возвратиться в Кировоград и через областную власть получить разрешение. В Кировоградском облисполкоме они обратились в какому-то Омельченко, который якобы записал все фамилии и пообещал, что до 1 февраля их отправят. Не дождавшись обещанного, десять семей наняли подводы и поехали на станцию Долинская, чтобы отправиться оттуда в Киев. Директора совхоза они о своем решении предупредили, сдали все предоставленное им имущество, надеялись получить и расчет, но напрасно. Советская власть с теми, кто хотел жить иначе, рассчитывалась по-своему. Три дня они пробыли на станции (билетов им не дали), пока Лукасюка и Полюха не арестовали.

Обвинения стандартные — саботаж, антисоветская агитация. Вину они свою не признали, все время повторяя одно и то же: просто хотели иметь для своих семей человеческие условия проживания. Для тогдашней власти это тоже было преступлением...