СМИ КАК КОЗЕЛ ОТПУЩЕНИЯ

Похоже на то, что кое-кому было бы выгодно, сделав из СМИ своеобразного козла отпущения, возложить на них ответственность за все наши беды, прежде всего за нравственный упадок общества, увеличение количества уголовных преступлений и т.п. Президент Украины как-то высказался по поводу необходимости создать что-то вроде Национального комитета по защите нравственности. Впрочем, как выяснилось, название будет другим — Национальная комиссия Украины по защите общественной нравственности. Главные полномочия по подбору комиссаров, согласно подписанному Президентом в конце прошлого года Закону «О защите общественной морали», принадлежат Кабмину Украины.

Что же тут плохого? — спросит читатель. Реализуется пожелание лидера парламентского большинства Степана Гавриша «очистить украинские СМИ от скверны».

Конечно, никто не против норм морали и тем более не будет возражать против попыток несколько улучшить украинские СМИ. В соответствии с новым законом, такие издания, как, скажем, «Факты», «Столичка», «Бульвар», должны либо убрать со своих страниц эротические элементы, либо распространяться в непрозрачной герметической упаковке. Но можно утверждать с большой долей вероятности, что этого не случится. А непрямая цензура с помощью «темников», телефонных указаний и налогово-карательных акций дополнится крайне выборочной псевдоборьбой за высокую нравственность.

Кроме эротики и порнографии, упомянутый закон делает акцент на запрете производства и распространения на территории Украины продукции, пропагандирующей войну, национальную и религиозную вражду, фашизм и неофашизм, культ насилия.

Кстати, едва ли не самые большие дискуссии среди перечисленных тем вызывает в последнее время экранное насилие. Так ли оно опасно на самом деле?

Патогенные аспекты медиа-развлечений

На одной из конференций Института медиа-экологии Ольга Петрунько, социальный психолог из Киева, выступила за насилие:

— По Хайдеггеру, «осознание смерти как границы существования дает человеку возможность трансформировать энергию экзистенциального страха во влечение к самоопределению и самореализации. Осознание реальности смерти означает осознание собственной абсолютной свободы, абсолютной ответственности перед собой за выбор своей судьбы».

Ё «...Мертвецы, чудовища и монстры всегда влияют на человеческое воображение... Запрещая просмотр фильмов ужасов, ...детей лишают части жизненно важных интересов и функций, и это существенно обедняет их эмоциональную жизнь, приводит к ранней и односторонней интеллектуализации психики».

Ё «Детские страхи должны быть прожиты и рационализированы именно в детстве, иначе могут возникнуть психологические проблемы во взрослой жизни».

Ё «Ужастики» актуальны практически для всех детей, более того, взрослые и сами в своих рассказках детям всегда охотно используют ужасы».

Посему да здравствуют ужасы! И долой решение Нацсовета по телевидению и радиовещанию, запретившее показ фильмов со сценами насилия до 22 часов (тем более что эта рекомендация и так не выполняется).

Однако есть и другая сторона. Большинство исследователей-психологов в самом деле склоняются к вероятности существования прямой связи между экранным насилием и насилием реальным, считая, что экран стимулирует и культивирует соответствующее поведение молодежи, как бы заряжая ее агрессией.

Можно было бы считать совпадением тот факт, что многократный рост подростковой преступности шел почти параллельно с наступлением телевидения. Тем не менее исследование тех районов (в Южной Африке и Канаде), которые по политическим или техническим причинам не имели телевидения вплоть до начала 70-х годов, подтвердили опасения исследователей. Спустя три—восемь лет после внедрения телевидения резко (в два-три раза) возрастал уровень подростковой преступности и в этих «заповедниках». В нашей стране влияние телевидения сочетается с неблагоприятным психологическим фоном, некоторым психическим напряжением, связанным с затяжным социально-экономическим и политическим кризисом. Это напряжение, на мой взгляд, усугубляется влиянием рекламы. Реклама формирует ценности и запросы, которые большая часть крайне обнищавшего населения удовлетворить не может. Получаются некие «ножницы», еще более усиливающие отрицательное влияние экранного насилия.

Казалось бы, агрессия реальной жизни однозначно первична, а экран является лишь ее отражением. Эта первобытная агрессия была задолго до появления каких бы то ни было средств массовой коммуникации. Однако феномен современного общества, когда в среднестатистическом жилище телевизор ежедневно включен в течение пяти—семи часов в день, создает совершенно иную коммуникативно-психологическую конфигурацию. Телевизор становится для ребенка или подростка основным источником информации. Он рассказывает или показывает ему больше, чем дают родители, друзья или учителя. Обычно все передаваемое далеко от взглядов родителей и учителей и даже от страны проживания подростка с ее неповторимой культурно-психологической атмосферой. В сущности, эти телерассказы формируются относительно небольшими конгломератами, имеющими что-то для продажи. И телекартинки подбираются так, чтобы эта продажа (реклама) шла как можно успешнее.

Насильственные и эротические сюжеты оказались самыми эффективными в смысле привлечения внимания широкой публики. Поэтому мы и оказались в такой ситуации, когда среднестатистический ребенок (с двух до восемнадцати лет) созерцает на экране более 18 тысяч убийств и около 200 тысяч других насильственных сцен. В результате происходит привыкание к этим сценам, создается ощущение, что большинство проблем можно решить насильственным путем, формируются весьма странные идеалы или образцы для подражания (положительный герой боевика в общем стреляет или убивает в четыре раза больше, нежели герой отрицательный). Happy end, как правило, достигается путем насилия, причем насилие какое-то легкое, даже веселое — happy violence, как его называют американские психологи.

А впрочем, имеются данные, отрицающие прямую и пропорциональную связь между экранным и реальным насилием.

В течение последних семи лет в США, несмотря на изрядное количество насильственной экранной продукции, в целом явно меньше стало криминальных преступлений. Кроме того, психологические эксперименты свидетельствуют, что по крайней мере части аудитории кинобоевики приносят что-то вроде катарсиса, эмоциональной разрядки.

А популярность эпизодов насилия в мировой литературе?

Нельзя обойти вниманием патологический интерес человека к «негативу». У львовской поэтессы Галины Гордасевич есть такие строки: «В той год не було на Русі ні мору, ні гладу, // і домовилися князі усі хоч до якогось ладу... // І знак біди не звисав з темного неба нічного, // І чернець в манускрипт записав: «Сей год не було нічого». Условно можно предположить, что монах олицетворяет журналистику, а манускрипт — СМИ.

Неоднозначно оценивают психологи и влияние эротики. По крайней мере, необходимо отделять ее от порнографии. Если в понятие эротики вкладывают положительный смысл (этимологически здесь мы видим связь с именем греческого бога любви Эрота), то порнография (от греческого «порне» — проститутка, секс-рабыня) может подлежать запрету.

Немного истории «козла отпущения»

Собственно говоря, критика СМИ столь же древняя, как и сами СМИ. Особенно популярны СМИ, почти всегда сориентированные на развлечения, которые даже новости пытаются подавать как своеобразное шоу (в английском языке это породило понятие infotainment — от information и entertainment — развлечения).

Между прочим, Джозеф Пулитцер считается одним из отцов-основателей массовых, популярных СМИ, ориентированных в большей мере на сенсации и развлечения. А ведь это совершенно не вредит репутации Пулитцеровской премии как одной из престижнейших в журналистской среде. В 1883 г. Дж. Пулитцер приобрел New York World, наполнив его страницы крикливыми заголовками и описаниями катастроф, скандалов, преступлений и сенсационных изобличений злоупотреблений во властной или деловой среде. Материалы умышленно подавались в драматическом, скандальном ключе. Когда же действительно интересных новостей недоставало, их успешно заменяли новостями спорта. Комиксы, печатавшиеся в этой газете желтой краской, породили несколько пренебрежительное название — «желтая пресса». Зато тираж газеты стремительно рос, достигнув в конце 1890-х миллиона экземпляров (с начальных 20 тыс.).

Этим же путем пошел Уильям Рандольф Херст, приобретший в 1895 г. New York Journal и даже бахвалящийся, что американо-испанская война — это «его война», то есть инспирированная и подогретая его журналистами.

Обе газеты прибегали к скандальным антикоррупционным кампаниям и изобличениям. По-моему, это стоит причислить к позитиву упомянутых изданий. Как и введение спортивных секций, женских страниц (где речь шла о деятельности женских клубов, моде, кулинарии, давались психологические советы). Именно массовые издания помогли сделать спорт тем, чем он является сегодня, — массовым увлечением и популярным шоу. В конце концов качественные издания, хоть и считаются антиподом вышеупомянутых массовых, успешно позаимствовали у них немало приемов и рубрик, среди них и спортивную.

Рост тиражей и процветание популярных СМИ, как и положено, сопровождались ростом критики со стороны просвещенной элиты. Причем делалось это в контексте общей критики новых индустриальных технологий, разрушивших мирный сельский уклад и превративших население в городских жителей — удобную форму рабочей силы для новых фабрик и заводов. Для многих социальных мыслителей СМИ символизировали все плохое, что было в ХІХ ст. Прессу уже тогда делали козлом отпущения и бешено подвергали критике за потакание низменным вкусам, попрание важных культурных норм и подстрекание к политическому волнению.

Как видим, у критического отношения к СМИ — давняя история. Причем самой большой критике подвергаются популярнейшие. Согласно этому правилу, во второй половине ХХ века главным объектом критики стало телевидение, обнаруживающее тенденцию к превращению всего, в частности политики, в развлечение. Именно из-за такой особенности телевидения, как остроумно замечает последователь Мак-Люэна, нью-йоркский ученый Нил Постмен, тучный или нехороший человек сегодня не может рассчитывать на успех в предвыборной борьбе за высшие государственные должности. Никсон один из своих предвыборных провалов совершенно серьезно объяснял саботажем специалиста, отвечавшего за макияж. Косметика постепенно вытесняет идеологию.

Но если не удается изменить СМИ, значит, нужно изменить их аудиторию.

Так могут ставить вопрос лишь те, кто окончательно разуверился в способности СМИ к изменениям этического плана. Хотя на самом деле речь идет, скорее, о попытках сделать аудиторию более требовательной к продукту СМИ. Этим, собственно говоря, и занимается медиа-образование (есть такое популярное направление в Европе и Северной Америке — media education, в Украине подобным занимается Институт медиаэкологии в Львовском национальном университете имени Ивана Франко). Это — как инструкция по пользованию утюгом, в которой обязательно имеется раздел о технике безопасности. То есть описывается, при каких условиях этот полезный инструмент становится опасным. Медиа-образование — это «руководство по эксплуатации» масс-медиа для самого широкого круга потребителей, в том числе и детей. Опасности, которые несет этот полезный инструмент, связаны с фальсификацией и пропагандой, переизбытком экранного насилия, порнографией и рекламой. Цель — привить своего рода психологический иммунитет к упомянутым «инфекциям».

Сказанного, кажется, достаточно, чтобы понять сложность проблемы патогенного влияния СМИ. Ее решение предусматривает комплексные и настойчивые усилия, в частности на поприще медиа-образования. А попытки улучшить СМИ кавалерийским наскоком, как и многое в нашей стране, легко могут быть доведены до абсурда, точнее, еще одного инструмента подавления свободы слова.