После трагедии на Манхэттене 11 сентября 2001 года участились попытки реанимировать понятие «пропаганда» в его положительном смысле. При этом ссылались на то, что инициатива будто бы исходит от самого «оплота демократии».
«Реабилитация пропаганды идет с Запада», — утверждает Зиновий Кулик, намекая прежде всего на США, где, по его словам, «вся без исключения независимая американская пресса выстроилась в один ряд и с раскрытыми глазами смотрела в рот официальных представителей Белого дома, транслировала исключительно их точку зрения и свои «абсолютно свободные» интерпретации именно этой точки зрения» (www.telekritika.kiev.ua/opinion 07.11.2001).
Еще острее высказался по этому поводу Валерий Калныш, выпускающий редактор ЗНТРК «ТВ-5» (Запорожье): «Цепные псы демократии поняли, где их место и какова длина их цепи. Сегодняшняя ситуация СМИ в США — достаточно точная копия СССР времен войны 1941—45 гг. Те же призывы к благородной войне, точно такое же взывание к гражданскому патриотизму, такие же лаконичные и точно бьющие в цель слоганы. Такое же деление на своих и чужих, пропаганда собственного и клеймение «вражеского» образа жизни» (www.telekritika.kiev.ua/question 30.11.2001).
Конечно, сравнение США с СССР сороковых годов — явное преувеличение. Несмотря ни на что, Штаты остаются одной из стран с самым высоким уровнем свободы слова и печати.
Поэтому вице-премьер-министр Украины Владимир Семиноженко рассуждает на эту же тему без осуждения. Он имеет в виду принятие закона «Об объединении и укреплении Америки путем предоставления соответствующих механизмов прекращения терроризма», введение более жесткого контроля за коммуникациями и Интернетом.
Исходя из этого, он употребляет понятия «гуманитарная политика», «гуманитарная безопасность» как синонимы слова «пропаганда»: «Не нарушая и не ограничивая демократические права гражданина, нужно сформировать концепцию гуманитарной защиты демократической идеологии и ее системы ценностей, которые должны активно противостоять экстремизму. Важно не только не допустить формирования гуманитарно-маргинальных территорий, государств-изгоев, но и необходимо контролировать основные информационно-идеологические потоки, которые обеспечивали бы воспроизведение национальных гуманитарных пространств, отвечающих глобальной матрице. Безусловно, сейчас формируются базовые положения новой модели глобальной безопасности. Доминирующую роль в ней будут играть факторы гуманитарной экспансии и коррекции всех аномальных тенденций, которые будут жестко контролироваться и подавляться ведущими игроками глобального демократического режима». Автор говорит о «новых технологиях управления гуманитарной средой в Украине» («День», 2001 г., 1 декабря).
Украинская пресса запестрела статьями типа «Ударим по их пропаганде нашей — еще более сильной». Люди, еще не забывшие навыки «коллективного пропагандиста и агитатора», ссылаясь на США, заговорили об украинской пропаганде. Причем не абстрактно украинской, а максимально приближенной к потребностям сегодняшних властных кругов. Дескать, нужно быть осторожнее с критикой власти, чтобы еще больше не испортить имидж государства.
Во избежание поспешных выводов обратимся к истории понятия «пропаганда». Термин начал употребляться с 1622 года, когда Ватикан образовал Конгрегацию пропаганды веры, которая была частью контрреформации. Тем не менее в активном политическом обращении этого слова не было. В издании Encyclopedia Britannica за 1913 г. статьи «пропаганда» не было. Действительно беспрецедентные масштабы это явление приобрело во время Первой мировой войны, когда, с одной стороны, появилась необходимая коммуникационная техника, а с другой — люди воспринимали такие вещи еще довольно наивно. Союзники, чтобы стимулировать ненависть к врагу, распространяли «страшные истории». В одной из них, например, речь идет о немецких солдатах, которые, вторгнувшись в Бельгию, отрезали руки местным детям. Большинство этих историй были фальшивыми, но это не уменьшало их эффективности.
В 1937 г. в Бостоне (США) был создан Институт анализа пропаганды. Одна из самых известных публикаций института — книга «Искусство пропаганды» — анализирует наиболее распространенные ее механизмы: Name Calling (обзывание), Glittering Generality (словесная позолота), Transfer (переключение внимания), Testimonial (свидетельство авторитетных людей), Card Stacking (шулерство, подтасовка фактов), Band Wagon (все умные люди так думают, делай как все) и тому подобное.
Однозначно отрицательную окраску понятие пропаганды получило после того, как на мировую арену вышли коммунистические и фашистские/нацистские режимы. Секрет эффективности их пропаганды состоял не только в невиданной до тех пор масштабности и тотальности, но и в том, что в любую минуту там могли перестать говорить и начать убивать.
Чтобы как-то отличить убеждение от пропаганды, психолог Роджер Браун предложил такую дефиницию: «пропаганда — это убеждение, полезное для того, кто убеждает, но далеко не всегда отвечающее интересам тех, кого убеждают». Такое определение, на наш взгляд, вполне корректно. Тем не менее оно исключает возможность реабилитации этого понятия в его положительном смысле.
На пропаганду должно быть наложено табу. Для этого имеется, по крайней мере, два основания. Первое связано с фатальной уязвимостью и незащищенностью человеческой психики перед воздействием изысканных пропагандистских приемов, что лишний раз доказывает опыт любой предвыборной кампании. «Конструкция» человеческой психики не рассчитана на такое манипулятивное давление, с которым сталкиваются рядовые граждане начиная с ХХ столетия. Свидетельство этого — многочисленные психологические опыты. Например, если людей закрывали в темной комнате, то со временем кто-то из них (лидер общественного мнения) замечал движущийся свет. Начинались споры о характере и особенностях этого света. В конце концов все соглашались с господствующим мнением. А между тем секрет состоял в том, что в действительности никакого света не было. Срабатывал так называемый автокинетический световой эффект: каждый человек в полнейшей тьме вскоре начинает видеть световые пятна, пятнышки или еще что-то похожее на это.
Если же нам суждено видеть несуществующий свет, то пусть хотя бы это видение будет у каждого свое. Без пропаганды «единственно правильного» видения и понимания.
Второе основание связано с нарастающим ощущением фальшивости окружающего мира. Прошлое ХХ столетие можно назвать столетием фальсификаций. Фальсифицированная любовь в виде бума «механического» секса и порнографии, фальсифицированный коммунизм (другой вопрос, возможен ли вообще «настоящий» коммунизм), фальсифицированная демократия. К последней активно приобщается и наша страна. Можно говорить даже о фальсифицированном национализме, фальсифицированном патриотизме и, прости Господи, фальсифицированной Украине. По крайней мере такой видится она многим представителям украинской диаспоры, поскольку разительно отличается от их представлений о путях развития независимой нации-державы.
Современные технологии позволяют создавать «виртуального двойника», который вполне может победить «двойника реального». Пропаганда, а также близкие к ней реклама, PR еще больше усиливают это ощущение повсеместной фальшивости окружающего мира.
Написав эти строки, прекрасно осознаем неизбежность скрытого или откровенного действия пропагандистских механизмов. Для чего же тогда весь этот разговор?
Во-первых, стоит четко идентифицировать места «локализации» пропаганды (так, как это делают в прессе, указывая, что тот или иной материал дается «на правах рекламы»). Во-вторых, — и это самое важное, — хотелось бы избежать присущей нашему времени фетишизации и увлечения PR, рекламой, а теперь и пропагандой. Все-таки стоит создавать вокруг них предостерегающую атмосферу, маркеры типа тех, которые предупреждают об опасном для жизни высоком напряжении: «Не прикасайся, опасно для психики!» Без этого фальсификации ХХ столетия покажутся детской забавой, сопоставимой с тем, что нас может ждать в ХХІ.