«Резиновая» Душа города. Несколько штрихов к проблеме

Одной из проблем, связанных и с жизнью в регионах, и с национальным менталитетом в целом, является объективная тенденция к резкому возрастанию индивидуальной ответственности. Если раньше в социуме были худо-бедно саморегулирующиеся системы, а индивидом управлял коллектив, то сейчас весь ряд задач, некогда распределявшихся по социальным структурам и группам, стоит перед каждым отдельно взятым человеком. Надо ли говорить, что новый принцип жизненного устройства требует куда более высокого сознания? А в условиях, когда, казалось бы, все из возможных обстоятельств играют не «за», а «против», когда ситуации требуют молниеносных решений, принимающихся «в подражание большинству», собраться и произвести качественное воспитание себя нелегко. В этом и видится корень сегодняшних печалей — разрыв, зияние между сознанием и ответственностью. Ответственность возрастает, но сознание к этому не готово. Сегодня от человека требуется гораздо большее, нежели следование канве социально закрепленных способов поведения. Решающее значение приобретает индивидуальный выбор. Для нашего человека выбор представляет собой тяжелейший шаг, предпринимаемый в самом последнем случае, или, как сказал кто-то, «выбор — это когда уже вообще нет выхода».

Сегодня так называемые понаехавшие жители провинциальных городов и сел устремляются в Киев и другие города-миллионники попросту потому, что здесь существует иллюзия социальной защищенности. В уже полностью разрушенной украинской провинции нет систем образования, нет работы, а создание собственных структур — это всегда долгосрочный вклад, к которому оказываются не готовы, ведь любая остановка для накопления опыта, знаний, капитала, наработки необходимых структур влечет за собой неизбежное падение уровня жизни уже сегодня. Ну и, опять-таки, закон, который не помогает, а лишь тормозит. В таких случаях предпочитают идти путем наименьшего сопротивления: опускаться, спиваться и так далее. За примерами далеко ходить не надо. Но есть и другой выход: отправиться туда, где подобные структуры уже существуют, уже наработаны и, повинуясь собственным стихийным законам, членятся и ветвятся дальше. Важно не качество этих структур (допустим, образование в Киеве оставляет желать лучшего, и открытие новых лицеев и вузов вовсе не гарантирует достойный уровень обучения), важно само их наличие, возможность подключиться, внедриться, стать деталью в схеме. Опять-таки, мало кого волнует, что объемы перепродаж в Украине в тысячи раз перекрывают объемы производства. Главное, что создаются структуры под существующие схемы, и эти структуры работают. До каких пор они будут работать и не рухнет ли все в одночасье — вопрос. Но сейчас не об этом…

Итак, миграционные процессы в нашей стране имеют крайне односторонний характер: по природе своей аграрная, Украина стала мегаполисоцентричной. В советские времена характер перемещений был иной, не в последнюю очередь благодаря системе послевузовского распределения. Когда человек, окончивший, допустим, харьковский институт, мог попасть по распределению в Николаев и отработать там положенные три года. Обычно за этот период создавались семьи, и люди оседали там, куда они, казалось, приехали лишь «на время». Конечно, многие стремились в Киев. Как правило, здесь оставляли выпускников-отличников (то есть лучших), а также направляли талантливых молодых специалистов из провинций. Зазорного, компрометирующего в том ничего не видели. Напротив, листая биографии знаменитых людей нашего славного прошлого, нетрудно заметить: процентов девяносто из них имеют провинциальные корни. Более того, таланты искали именно в провинциальной среде, в регионах — была такая полугласная политика. Так осуществлялась необходимая ротация: люди, как камешки под морской волной, смешивались, роднились, тасовались, перекатывались. И, собственно, скруглялись, уподоблялись друг другу. Рождая тот одиозный «голос толпы» и уже не менее одиозный «майдан», который, впрочем, в иные периоды истории мог быть и судьбоносным.

Факт был еще и в том, что жизнь в Киеве и жизнь в Полтаве или Черновцах представляла собой незначительную разницу. По крайней мере, не такую, как сейчас. К слову, разница эта в европейских странах и вовсе сведена к минимуму. Весьма трудно отличить фермера из Эльзаса от парижанина или жителя Бонна — прежде всего, по полнокровности их жизни. Магазины, рестораны и кафе, газ, горячая вода, всевозможные коммуникации, обеспечивающие достойное проживание, одинаковы и в Париже, и в поселках долины Луары. У нас эта разница чудовищна даже в пределах районов Киева, не говоря уже о противопоставлении столицы «глубинке».

Еще лет двадцать назад относительно «понаехавших» (тогда их так не называли, впрочем) политес предписывал придерживаться некоей дистанцированной индифферентности. Парадокс: существовавшая ротация не позволяла слоям общества, выделенным по неким морально-этическим принципам, да и просто по принципу территориальной оседлости, смешиваться. Коренные киевляне, населявшие холмы Печерска, практически не сталкивались с мигрантами, оседавшими на песках да болотах Оболони—Троещины. То были два разных мира.

Хорошо помню миграционную волну 70-х, спешно строящиеся унылые коробки «брежневок», где свивали свои гнезда в железобетонных нишах бывшие «понаехавшие», семейные пары, отстоявшие в очереди на квартиру не один год, а до этого ютившиеся в общежитиях, причем часто уже с детьми. Напомним, что квартиру давали лучшим работникам (хотя бывало по-всякому). И все же умолчим о культурном уровне этих людей, многие из которых доросли лишь до «сосисок» и «Пугачевой». Упомянем лишь, что и поныне спальные районы Киева, где выросло уже не одно поколение самых разных людей, среди которых, скажем, знаменитый футболист Андрей Шевченко, производят чрезвычайно удручающее впечатление и являются красноречивейшим памятником «совку», который никуда не делся, не исчез, к сожалению, прежде всего, в худших своих проявлениях.

Нынешних «понаехавших» мало что отличает от «мигрантов-семидесятников», кроме разве что степени отчаяния и увеличившихся кругов унижений, которые приходится проходить. В задачу этой заметки, повторюсь, не входит обсуждение профессиональной состоятельности, багажа знаний, культурного и прочего уровня этих людей, который, конечно же, очень разный, и чей недостаток, вызванный разными обстоятельствами, вероятно, может вызывать не насмешку, но сострадание уже хотя бы потому, что слишком много грязи пролито без настоящей попытки разобраться. Да, Киев, не рассчитанный на такое количество жителей, задыхается, но проблему не решить сплеча. Ситуация подошла к такой стадии, когда необходимые структуры в регионах не только не появятся сами собой, но даже не возникнут неким волевым усилием. Однако есть надежда на воскрешение. Может быть, следует просто спокойно подождать. Ведь чем раньше Киев окажется в некоей критической точке, тем скорее столичный капиталооборот перельется через край, за пределы не только киевской Окружной, но и целой Киевской области. Скажем, на полдороги от Киева до Одессы небезызвест­ный ректор Поплавский построил сеть ресторанов и гостиничный комплекс. Работают здесь, конечно же, местные парни и девушки. Вот только один пример создания рабочих мест в регионах. Возможно, этот пример самый слабый. Возможно, он не решит проблему в глобальном масштабе. Но факт в том, что нечто должно быть построено. И других путей нет. Я знаю семьи, впрочем, немногочисленные, которые, имея киевскую прописку, уезжают работать в провинцию, пеняя на сумасшедший столичный ритм жизни: там, дескать, спокойнее, размереннее, уютнее, философичнее, там все по-другому, и жизнь можно строить «с нуля» по своему разумению. Так есть ли надежда, что мы услышим фразу «понаехали тут» не только в Киеве? А то, глядишь, станет через пятьдесят лет Киев очередным Токио, и сверхскоростная электричка домчит работника в его офис из любого поселка за полчаса, за час, максимум за два…

И все же закончить я хотел бы на менее оптимистичной ноте, предложив читателю в качестве пищи для раздумий такой вот эпилог…

Рассказывает австриец, живущий в восьмидесяти километрах от Вены. Ему шестьдесят лет, и он только что попробовал хурму, которой его угостили:

«Это что, овощ или фрукт? — поинтересовался он. — Я, знаете ли, ни разу не пробовал ничего из фруктов, кроме яблок и груш, которые растут в саду возле дома. Я вот задумался, а почему, собственно? Добра всякого в магазинах много. Наверное, потому, что я каждый день в течение сорока одного года вставал в четыре утра, чтобы успеть на электричку до Вены. В провинции работу было найти невозможно, платить за квартиру в Вене слишком дорого. Каждую копейку мы откладывали, но деньги дешевеют быстрее, чем их копишь. Я работал на станке, потом стал мастером в цеху. С работы приезжал в шесть, в восемь ложился спать. В пятницу мог посмотреть телевизор, недолго, правда, а субботу и воскресенье мы с женой работали по дому и в саду. Один день в году, на Рождество, мы собирались с приятелями в кафе, пили пиво и играли в карты.

Если разобраться, я прожил жизнь раба, и только сегодня понял это, оказавшись на старости лет без работы. Это была ужасная, монотонная, страшная жизнь, но у меня было убеждение, что только так и можно жить, так живут все, так жили и мои родители, и деды, и прадеды.

Теперь у меня есть время подумать, и чем больше я думаю, тем страшнее мне становится. Мой сын не хочет работать, и дочь тоже. Что-то изменилось…»