Предназначение университета и клетка для тигра

Жак Деррида заметил бы, что в размышлениях по поводу будущего университета, как правило, используется метод «бинарных оппозиций», а именно: между глобальным и национальным, модернизмом и постмодернизмом, между материальным достатком и ценностными ориентирами, консервативной природой и готовностью к преобразованиям, утверждением традиций и воспитанием способности к изменениям, между общей ученостью и прикладным характером, между наукой и образованием, между демократией и элитаризмом. В последнее время в Украине развернулась почти публичная дискуссия на эту тему. Вспомните антологию «Ідея університету» (Львов, 2002), изданную под редакцией М.Зубрицкой, монографию днепропетровских исследователей М.Полякова и С.Савчука «Класичний університет: еволюція, сучасний стан, перспективи» (Киев, 2004) и фулбрайтовский сборник «Покликання університету» (Киев, 2005). После оранжевой революции, когда украинский университет выступил катализатором процессов качественного обновления общества, идея автономии буквально парит в воздухе.

Модерный университет

Попробуем начать в духе Габриэля Гарсиа Маркеса, то есть с ответа. Думается, что университет является чем-то синергетическим, таким, который никогда не отказывается от определенного иного пути, а пытается опереться на все, что может иметь смысл и не выходит за рамки этики. Джон Генри Ньюмен называет университет местом взаимодействия. То есть важным является сам разговор, который неустанно проводит университет, воспроизводя понимание своего предназначения каждым новым поколением академического сообщества. Однако нельзя отождествлять тех, кто ежедневно формирует университетскую жизнь, с самым университетом, поскольку при этом утрачивается нечто метафизическое — то, что мы называем идеей университета. У него не только есть собственная идея, формирующая его предназначение, он и сам теснейшим образом связан с продуцированием и распространением разнообразных научных, культурных и общественно-политических идей.

Среди прообразов современного университета можно назвать Пифагорийский Союз, философскую школу Сократа, Академию Платона, Ликей Аристотеля, Сады Эпикура и, наконец, Мусейон Птолемея, который функционировал, опираясь на Александрийскую библиотеку, и тем самым способствовал качественному росту высшего учебного заведения. После времен античности к рациональной идее университета добавляется иррациональная составляющая, которую можно выразить формулой Св.Августина: «Верую, чтобы понимать». Отныне университет постепенно становится не только местом исследований, воспитания и (вос)создания каких-то объективно важных вещей. Он приобретает также особую общественную и даже общечеловеческую ценность. Болонский университет основывается в 1088 г., Парижский университет — в 1200 г., Киево-Могилянская академия — в 1615 г.

Помня многочисленные достижения отечественного высшего образования до настоящего времени, включая возрождение национального образования после падения Российской империи в 1917 году, Австро-Венгерской монархии в 1918-м и Советского Союза в 1991 году, заметим, что в советское время состоялось такое разрушение украинской высшей школы, от которого мы до сих пор не можем прийти в себя. Университеты фактически были превращены в педагогические вузы, с соответствующим уничтожением материально-технической базы и отходом научных исследований на второй план. То есть советская власть полностью разрушила устои классического университета, а именно: академическую свободу, автономию, образование, основанное на христианском мировоззрении, уважение к человеческой индивидуальности, национальные ценности, социальную и интеллектуальную элитарность. Эти процессы стали повторением подобного варварства времен Великой французской революции, также в свое время предпринявшей попытку отказаться от университета. То есть сама его природа несет определенную опасность для революционных режимов. Снова речь идет о чем-то метафизическом, связанном с идеей университета.

Со времен Вильгельма фон Гумбольдта (1767—1835) университет призван воспитывать национально сознательную элиту, которая, в свою очередь, развивает собственное государство. Тогда произошло распределение полномочий между государством и университетом, в котором последний берет на себя определенные обязательства, но работает в условиях автономии, с целью воспитания гармонически развитой личности. Поскольку на это время приходится борьба немцев с наполеоновской оккупацией, можем утверждать, что модерный университет формируется на волне романтизма и национализма. Вместе с тем он, безусловно, развился на рационализме Просвещения. Объединение двух противоположных факторов также подтверждает синергетичность университета, его способность порождать новые качества. Интересно, что Гумбольдт не ставит на первое место задачу воспитания молодежи как таковую. В соединении «объективной науки и субъективного образования» главным измерением для него остается наука. До сих пор академическое сообщество студентов и преподавателей является добровольным объединением именно ради развития науки. В этом процессе осуществляются также другие задачи, важнейшей из которых является воспитание самостоятельно мыслящего интеллектуала и гражданина.

Если мы говорим о предназначении университета, то непременно возвращаемся к идее модерности как определенности в поиске истины. Эта определенность формируется также с помощью модерного европейского принципа продуцирования идентичностей — индивидуальной, национальной, европейской. Хосе Ортега-и-Гассет даже называет университет ведущим началом европейской истории. По мнению Юргена Габермаса, то, что со времен Гумбольдта называется «идеей университета», является проектом воплощения определенной идеальной формы жизни. Эта идея отсылает нас к законам созидания, за которыми стоят все формы объективного духа.

Размышляя о природе классического университета, можем сформулировать еще одну бинарную оппозицию: между индивидуальным и коллективным. Идея модерности была абсолютизирована Мартином Гайдеггером с точки зрения коллективизма. Он пишет, что миссия университета, его сущность, предназначение академического сообщества состоят в преданности общей идее, выражении духа немецкого народа, наконец в способности к полной мобилизации ради служения знанию. Правда, в очень специфическом смысле. Коллективная направленность заслоняет у Гайдеггера академические свободы. Действительно, бывают такие времена в истории народа, когда объявляется общенациональная мобилизация, но с точки зрения университета она непременно направляется на завоевание, а не отрицание академических свобод.

Однонаправленность движения невозможна в университетской жизни. Здесь главное — неповторимость и осознание важности свободного выбора. Существование университета зависит от личностей, — считает Карл Ясперс. Поэтому университетский принцип — духовно-аристократический. Вместе с тем такие понятия, как дух академического сообщества, требуют ощущения единого. Эта университетская диалектика, однако, не требует от нас такого радикального выбора, который заставлял бы полностью отвергать противоположное утверждение. Во всяком случае, ключевым понятием является свобода. По Гансу-Георгу Гадамеру, личная задача каждого — поиск собственного пространства свободы. По его мнению, эта маленькая академическая вселенная все еще остается одной из немногих возможностей заглянуть заранее в огромную вселенную человечества, которая должна научиться строить новую солидарность. То есть речь все-таки идет об определенных новых формах поиска общего языка в пределах народа и человечества. В этом деле обществу может помочь университет с помощью своей идеи и предназначения, хотя сам он в собственном государстве уже находится «вне игры». Вспоминая Гумбольдта, Гадамер проводит параллель между семьей и академическим сообществом и напоминает, что важно для студента и очень трудно сегодня — жить идеями.

Современный университет

Исследователи сейчас ведут речь о кризисе модерного университета. В контексте быстрых изменений и возникновения неслыханного ранее количества экономических, политических и культурных связей транснационального характера, очерчивающего явление глобализации, мы боимся потерять ощущение реальности. Сейчас события, происходящие в одном государстве, задевают не только другие страны, но также дают о себе знать на остальных континентах. Национальные правительства должны считаться с новыми вызовами глобализационных процессов, что обязательно влияет на статус университета. Он действительно оказывается «вне игры», переставая быть непосредственным оплотом национального государства. Рынок определяет спрос на качественные товары и услуги, которые сейчас можно заказывать где угодно. Такое измерение конкуренции называют также новой «холодной войной» за интеллект. Если одни университеты приходят в упадок, то другие приобретают профессиональное признание не только в национальном, но уже в глобальном масштабе. Но практически все интеллектуалы сетуют на кризис университета и пытаются спрогнозировать его дальнейшие перспективы.

Так, Мирослав Попович утверждает, что на Западе вообще существует проблема утраты ценности этого старого центра науки и культуры, воспитания и гражданского влияния. Он замечает, что наука, сосредоточенная вокруг преподавания, неминуемо приобретает характер всеобщей учености, а университетский ученый мыслит широкими категориями. Но накануне Второй мировой войны, особенно в Соединенных Штатах, распространяется другой тип ученого и новый тип организации науки: разработки и исследования сосредоточиваются вокруг конкретных, чаще прикладных проблем, ученые не столько преподают, сколько работают над различными проектами. Утрачивается универсалистский характер ученого, он становится прежде всего деловым человеком. Его престиж зависит больше от количества грантов, нежели от блеска и глубины его лекций.

Похожие процессы происходили в СССР, — продолжает М.Попович. Хотя в посттоталитарной Украине проблемы заострились и приобрели несколько иной характер. Как уже отмечалось, наши университеты отличает учебно-педагогический, а не научно-исследовательский характер. Они чрезвычайно политизированы, так как студенты рассматриваются преимущественно как многочисленный электорат, то есть как объект разнообразных манипуляций. А все попытки реформирования высшего образования до сих пор носили формально-косметический характер. Например, уже завершился комический процесс переименования университетов в академии, пединститутов и технических вузов — в университеты, кафедр — в институты, техникумов — в колледжи, а ПТУ — в лицеи. Необходимо радикально реформировать университет как таковой, вернув ему общественный престиж, автономию, возможность заниматься современной наукой, преодолев коррупцию, вернув студенчеству статус субъекта, а не объекта университетской жизни.

Следовательно, по мнению Вилена Горского, классический университет лежит в развалинах как на Западе, так и на постсоветском пространстве. Он напоминает: на начальных этапах развития университетов термин «universitas» употреблялся для обозначения корпорации учителей и учеников, возникшей в пределах высшей школы (studium) с универсальной программой обучения. Со временем уже сами школы такого типа начали называть университетами. Поэтому университет по определению должен прививать человеку способность к универсальному осмыслению мира, к самостоятельному обучению и самоусовершенствованию на протяжении всей жизни. Также очень важно отметить, что именно философия, благодаря своеобразной природе этого типа духовного освоения мира, играет определяющую роль в реализации идеи университета в том виде, в котором идея эта утвердилась в европейской культуре.

Призванием университета является автономия разума, — утверждает Сергей Пролеев. Поэтому, во-первых, разум становится самостоятельным и независимым фактором в решении любых вопросов и проблем, это ресурс разумности. Во-вторых, автономия разума предусматривает эмансипацию интеллектуального труда от государства. В-третьих, мышление — это дело организованного коммуникативного единства, научного сообщества. Вместе с тем университет не создает автономию разума, а только обеспечивает специальные условия для ее самовоссоздания и использования в культуре. Кризис современного украинского университета С.Пролеев видит в утрате им самодостаточности — не продуцируются независимые компетентные интеллектуалы, общество не прислушивается к голосу разума, а сам разум является заложником и ретивым слугой других мощных социальных сил — государства, денег, культурных стереотипов, насилия.

Между тем движение к свободе иногда может угрожать идее университета. Леонид Рудницкий из Филадельфии говорит о недопустимости «чрезмерной» демократизации путем абсолютного уравнивания студентов и преподавателей, что также ведет к потере совершенства. Он вспоминает Джона Гарднера, бывшего министра здравоохранения США, который спрашивал: «Можем ли мы быть равными и совершенными одновременно?», и Джеймса Фенимора Купера, очень четко очертившего это измерение демократии: «Тенденции демократии во всех вещах направлены к посредственности». Следовательно, помимо всех демократических норм и забав, — говорит Л.Рудницкий, — хорошее, целесообразное образование должно порождать в студенте духовный аристократизм, элитаризм в самом лучшем понимании этого слова, а у профессора — ощущения и меру ответственности власти.

Поскольку, по Марии Култаевой, действительность украинского университета пока что доминирует над его идеей, тяготея к замене свободы, интеллектуальной независимости, высших моральных ценностей потребностями сегодняшнего дня, очерчивая такой университет без идеи университета, мы должны принять вызов глобализации. Это будет выражаться в том, что представители академического сообщества, оставаясь гражданами государства и представителями нации, одновременно становятся представителями планетарного человечества. Андрей Кулаков предостерегает от любых попыток партикуляризации универсальности университета, поскольку это отрицает его идею. Он считает, ссылаясь на Энди Грина, что сейчас, во время отмирания национального государства, национальное образование становится «мертвым, анахроническим, неуместным, неожиданно теряет свой смысл». Анатолия Ермоленко волнуют угрозы «вульгарного постмодернизма», когда такие понятия, как ум и рациональность, превратились едва ли не в бранные.

Олег Габриэлян определяет глобализацию как объективный процесс трансграничного движения, влияния и взаимодействия различных ресурсов и феноменов, затрагивающих интересы мирового сообщества в целом. Проблема не в том, что у него есть свои сторонники и противники, а в том, что этот процесс объективный, и последствия его трудно оценить. Возникает новое общество знаний, парадигма которого принципиально отличается от парадигмы информационного общества. Первой парадигме присущи распространенность и общедоступность информации и знаний, массовый индивидуализм и интеграция разнообразия. Человек получает надежду снова занять позиции субъекта цивилизационной активности. Вхождение в европейское сообщество — наиболее прозрачная для Украины форма проявления процесса глобализации, связанная также с переосмыслением и переоценкой понятия «национальный университет». По мнению Габриэляна, процесс глобализации пробуждает к жизни свою противоположность — регионализацию и локализацию. Показателями здесь выступают процесс европейской интеграции, увеличение количества стран в мире за последние десятилетия, всплеск национализма и религиозного фундаментализма. В этих процессах университет имеет шанс отыскать свою идею. И его привлечение к глобальным процессам вполне может уравновешиваться локальной определенностью его миссии.

Польский исследователь Марек Квек также поднимает вопрос о кризисе фундаментальных ценностей современного университета с обычной уже констатацией глобализации, власти постмодернизма, смерти интеллектуала, конца национального государства. По его мнению, продолжается опасный процесс преобразования университета в «образовательную корпорацию», что может означать его конец как модерного учреждения. Вместе с тем, это не совсем конец университета, а только завершение определенного способа его восприятия. Избегая терминов «идея» и «назначение», Квек призывает искать для университета «новое место в культуре», иначе он будет заниматься обычным продуцированием специалистов — «быстро, дешево и эффективно — желательно, конечно, очень быстро, очень дешево и очень эффективно». Как определенную новую метафизику, университету предлагается поддерживать идеи гражданского общества.

В этой дискуссии вокруг университета интересной представляется позиция классика постмодернизма Жака Дерриды, для которого любое, даже уместное, утверждение — это не более чем «логоцентризм», что-то относительное и непродолжительное. Университетские стены даже Дерриду способны превратить в настоящего модерниста. Вспомним три его тезиса из одной инаугурационной речи. Во-первых, в контексте необходимости обновления университета он говорит о необходимости создания такого нового способа подготовки студентов, который будет учить их по-новому анализировать, поможет определиться с окончательными приоритетами и сделать свой выбор. А определенность и выбор относятся к модернистскому арсеналу. Во-вторых, это специфическое понимание законов жизнедеятельности университета. Время осмысления здесь, — говорит Деррида, — означает, что его внутренний ритм как единого целого не зависит от общественного времени и обеспечивает драгоценную свободу действий. В-третьих, это совсем неприемлемое для постмодерниста признание истины и истинного, того, «что сдерживает, то есть оберегает и продолжает существовать».

Национальный университет

Итак может ли современный украинский университет быть национальным? Учитывая многочисленные приведенные выше предостережения, у некоторых может произойти временная дезориентация. Поэтому уточняем вопрос: Какой университет нам нужен? — Нам нужен украинский университет. Если кто-то хочет учиться в другом — британском, немецком или американском, нужно просто поехать туда и поступить. Более того, Болонский процесс поощряет европейских студентов к обучению в нескольких вузах в процессе завершения высшего образования. Для этого сейчас есть все возможности. Но если нации нужен свой университет, она может и должна его получить даже в эпоху глобализации. В борьбе за право иметь собственный университет украинцы между двумя мировыми войнами создали уникальные институции, такие, как подпольный Украинский университет во Львове и Украинский свободный университет, сначала работавший в Праге, а сейчас в Мюнхене. Когда же мы успели принять решение о ненужности собственного университета?

Не следует забывать, что украинский университет представляет не только государство, но также народ и национальную культуру. Определяя круг своих задач, он должен исходить, во-первых, из национальных приоритетов, продуцируя идеи и самих интеллектуалов, в дальнейшем их продуцирующих. Во-вторых, глобализационный контекст требует (вос)создания современных профессиональных стандартов. То есть мы сможем (от)искать идею украинского университета, если не будем подменять метафизическую составляющую функциональностью. Не надо бояться глобализации хотя бы потому, что нас о ней никто не спрашивает. Украинские университеты уже давно включены в эти процессы, правда, в пассивном виде, — довольно успешно готовя своих выпускников для более богатых стран. Тот, кто не может создать собственную эффективную систему, непременно будет поглощен чужой. Не понимая предназначения украинского университета, мы теряем не только интеллектуальную, но и любую другую самодостаточность.

С другой стороны, в дискуссиях на метафизические темы по поводу идеи университета действительно существует реальная угроза потери понимания чрезвычайно важного функционального аспекта университетской деятельности, который всегда актуален для любых организационных форм, времен или национальных особенностей. Тем более, в условиях умозрительной инфантильности как существенного признака посттоталитарной Украины. Марта Богачевская-Хомяк говорит, что универсальной формулы успешности университета не существует. Но можно определить составляющие, срабатывающие, «по крайней мере кое-где и для некоторых», — как в Соединенных Штатах, так и в странах Европы, которые заботятся о своем будущем. Это свобода научного поиска и слова, любознательные и целенаправленные студенты, честная и эффективная администрация, прозрачные финансы, открытость.

К кому мы апеллируем в своих сетованиях о кризисе украинского университета? Возникает впечатление, что существует непреодолимое желание пожаловаться друг другу на плохое положение дел, зная в глубине души, что ничего все-таки не изменится. На самом деле шаг к качественным переменам очень простой: нужно принять решение и что-то сделать. Не демонизируя «бюрократов», поскольку, по Максу Веберу, они являются не чем иным, как профессиональными управленцами. Не отгораживаясь от Министерства образования и науки, поскольку с его помощью государство демонстрирует собственную ответственность перед нацией, тем более, коммуникативное значение которого для национальной системы высшего образования всегда будет актуальным. Надо только относиться к своему государству как к инструменту обеспечения собственных прав и свобод, а не как к некоему враждебному институту, который действительно был таковым на протяжении веков оккупационной власти, или как к поэтической, а поэтому недосягаемой мечте.

Возвращаясь к вопросу украинского университета, приведем слова нынешнего ректора Украинского свободного университета Альберта Кипы: «Украинские университеты должны принадлежать своему народу, но также иметь мировой статус. Живя в Нью-Йорке в 50-х годах, вспоминаю такой случай: тигр убежал из зоологического сада в Бронксе. Зверя искали повсюду. А он, встретившись с хаосом города и проблемой свободы, неадекватно реагируя или испугавшись, сам вернулся в свою клетку. Не пожелаю украинским университетам судьбу этого тигра, не говоря уже о народе или государстве». Университет, следовательно, остается модерным учреждением в силу особенностей своей природы. Во-первых, у него есть собственная идея или же предназначение. Во-вторых, выполняя одну из своих главных задач, а именно: воспитание независимо мыслящего и способного к саморазвитию интеллектуала, он формирует его ценностные идентичности. В-третьих, поскольку человек является существом социальным, он требует комфортного ощущения сообщества, что, в частности, выражается в принадлежности к определенной национальной культуре. У человеческой природы вообще свои неизменные характеристики. В эпоху глобализации университет дает надежду на сохранение собственного достоинства человека.

«Назначение университета и клетка для тигра». Так называлось выступление Сергея Квита на научном семинаре «Функционирование идей в системе массовой коммуникации современной Украины. Философский, идеологический и методологический аспекты». Семинар прошел в рамках Дней науки
и ХII ежегодной научной конференции «Украина: Человек, общество, природа» Национального университета «Киево-Могилянская академия».

Во время конференции состоялись два пленарных заседания, 15 круглых столов, тематическая конференция, четыре научных семинара, научные чтения, диспут, 18 секций, прозвучало 328 докладов.