ОТЧИЙ ДОМ ВИКТОРА НЕКРАСОВА

Десять лет прошло с тех пор, как умер в изгнании Виктор Некрасов, русский писатель, украинский гражданин. Фигура сложная, противоречивая. Эта фигура ярко выделяется на фоне бесцветной эпохи.

На первый взгляд он был чужаком в Украине: к Союзу писателей Украины принадлежал формально, к КПСС принадлежал формально. Жил своей жизнью... Но ведь так жили все порядочные писатели - именно так и жили.

Признанный и награжденный Сталинской премией, автор знаменитой повести «В окопах Сталинграда», конечно же пользовался привилегиями русского писателя. В 1947-м его не отравили вместе с украинскими писателями, в 1949-м его не отравили вместе с еврейскими писателями.

Очередь его пришла уже во времена оттепели, в либеральные времена Хрущева. В начале 60-х он воспользовался случаем поехать за рубеж, однако партийного задания не выполнил. Наоборот, честно написал обо всем увиденном очерк «По обе стороны океана» и опубликовал его в «Новом мире».

Партия восприняла это как вызов. От него требовали раскаяния, признания ошибок. Когда его «разбирали» на открытом партийном собрании СПУ (под руководством А.Корнийчука), он, как заведено в таких случаях, был совершенно одинок. Совсем неожиданно в его защиту выступил Иван Дзюба, в то время уже не единожды разоблаченный критик, потерявший чувство страха.

На этот отважный поступок Некрасов ответил искренней дружбой. Честность и порядочность для него были превыше всего. Ни в СПУ, ни в КПСС они в открытом виде не обитали.

Он шагнул навстречу гонимым и преследуемым за независимость мысли, за отказ от приспособленчества. Он стал приятелем украинцев, сохранивших самоуважение.

Демонстративный переход Виктора Некрасова на сторону преследуемых диссидентов (тогда именуемых украинскими националистами) был событием. Ведь ни один из признанных в то время писателей не решился на такой шаг, хотя многие тайно сочувствовали.

Авторитет Некрасова среди общественности был большим. Я припоминаю первую неожиданную встречу с ним у меня на работе в редакции «Українського ботанічного журналу» где-то в 1966-м. Здесь бывали почти все украинские писатели нон-конформисты, и это было в порядке вещей. Но визит В.Некрасова казался событием необыкновенным.

Во-первых, он еще числился членом КПСС - и перешагнул партийный барьер.

Во-вторых, он был официально признанным писателем с мировым именем - и перешагнул иерархический барьер.

В-третьих, он был намного старше - и перешагнул возрастной барьер. Национального барьера, в сущности, не было. Хотя по полицейской части называли нас националистами, мы все же придерживались правила «Порядочные люди всех национальностей - соединяйтесь» и пели вместе с Окуджавой «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».

В понятие «порядочность» входило также уважение к другим национальностям, причем истинное, в отличие от декларативного «интернационализма».

Припоминаю, визит Виктора Некрасова я посчитал для себя честью. Он был человеком открытым и держался со всеми просто, ходил без галстука и без важности - один из признаков подлинности и достоинства, не нуждающегося в котурнах.

Вместе с тем во взгляде Виктора Платоновича было нечто от опростившегося народовольца, сохранившего, однако, все привычки своей высшей среды. Его взгляд был изучающий и пытливый. Его толерантность не могла бы смириться с элементом плебейским. Мне кажется, что от СПУ и КПСС его отталкивало холопство, органически неприемлемое для него. Его принадлежность к миру искусства была написана на его лице, и опрощение его имело свои граници. Впрочем, это ощущается во всех его произведениях.

Кстати признаться, на время нашего знакомства не только он моих публикаций не читал, но и я его произведений не знал, так как военная проза отошла в прошлое и «довлела дневи злоба его».

Повесть «В окопах Сталинграда», конечно, остается произведением «на все времена». Сталинская премия за такую книгу - это один из курьезов капризного сталинского режима. По такому же капризу автора можно было бы растерзать уже только за неприятие советских наименований киевских улиц. Но всяческих наказаний автор заслуживал за полное игнорирование принципа партийности. Видимо, «В окопах Сталинграда» разрешалось умирать за Родину и без идейной маски. Однако в литературу из этих окопов без маски не пускали. Но тут действовала уже явно магия таланта.

Словом, Виктор Некрасов счастливо проскочил, правда, с ранениями, и между градом пуль и осколков, и по минному полю соцреализма. Теперь, казалось бы, можно было жить спокойно, не забывая, однако, чеховского замечания: «В России честный человек - что-то в роде трубочиста, которым няньки пугают маленьких детей».

Вот так своей нормальностью и раскрепощенностью Виктор Некрасов обратил на себя подозрительные взоры партийного конвоя. Человек закаленный, он не стал нагибаться и прятать лицо, но, как немало интеллигентных людей того времени, смягчал окаменевший окружающий мир вином, от чего этот мир начинал казаться более естественным.

Его внезапную демонстрацию общности с украинской диссидентской молодежью нельзя сводить к приятельским отношениям с кем-то. Наоборот, он стремился поддерживать всяческие отношения с широким кругом, он давно водил знакомства с переводчиком Николою Лукашем, человеком талантливым, свободным и оппозиционно настроенным. Особого внимания заслуживает его дружба с украинским писателем и режиссером Гелием Снегиревым, убиенным за правду ровно двадцать лет назад. Письма протеста против преследования украинской культуры Некрасов подписывал по собственной инициативе и относился к этому серьезно.

Ему претило верноподданничество, особенно в писательской среде. Зато самиздатовский трактат Ивана Дзюбы «Интернационализм или русификация», который своими национальными акцентами не особенно привлекал людей русскоязычных, Виктор Платонович принял с пониманием и даже написал в поддержку автора статью, которая, правда, по тем временам не могла быть напечатана и появилась в прессе уже в годы перестройки.

В основе некрасовского патриотизма лежала любовь к нашей общей земле. Он был патриотом Киева, с его вечным украинским очарованием, где прошедшее на наших глазах переливается в вечность, воплощаясь в преходящие бытовые и политические формы. Великие стремятся стоять над преходящим. В языке Некрасова не было этого милого украинского акцента, какой сохранил во всех чужбинах Николай Бердяев. При всей своей русскости, язык Некрасова звучал в унисон с украинским, всегда был несовместимым с официальной фальшью.

Если он не оставил произведений на эту деликатную тему, то виной этому было время, позволявшее говорить о главном только на фальшивом языке митингов. Однако он оставил нам свои трогательные свидетельства уважения и уважительности, выдержавшие испытания.

Виктор Некрасов принадлежит к числу изгнанников из родного края и, следовательно, к числу защитников его чести. Не имеет значения, был ли он этапирован из своего дома или из тюрьмы. Конечно, сидеть бы ему в лагерях с националистами и с сионистами - за участие в акциях в Бабьем яру, за правозащитную деятельность, за другие дерзости, - если бы не всемирно известное имя, которое в этот список репрессированных не вписывалось.

Ныне, в условиях свободы надо сказать о нем всю правду без умолчания и отдать должную честь достойному гражданину Украины. Прах его должен быть возвращен и погребен в родной земле. Имя Виктора Некрасова - человека, писателя, гражданина - заслуживает уважения и преклонения.