ОБ УЧИТЕЛЕ И ДРУГЕ

Широта ума равняется глубине сердца.

Вершин гуманности достигают великие сердца, они же — великие умы.

27 января, как каждый год в этот день, мы собрались бы у своего Учителя, чтобы поздравить его с днем рождения и получить огромную радость от общения. Но встреча с ним, нашим старшим другом и учителем — Владимиром Вениаминовичем Фролькисом — как больно и горько это сознавать, — никогда более не состоится.

Для учеников и сотрудников он всегда был ВВ. Наш ВВ — подкупающе доступный, заинтересованно расположенный, несравненно остроумный. Выдающийся ученый-геронтолог. Шеф. Учитель.

ВВ любил повторять, что «геронтология — это не реанимация, она призвана добавлять не просто годы к жизни, а жизнь к годам». Вот он и обошелся без реанимации: умер внезапно, полный творческих сил и замыслов, весь устремленный в будущее, прожив активно каждый миг своей жизни.

Многим, кто был рядом, в том числе и мне, казалось, что в последние годы ВВ стал даже ярче, остроумнее, красноречивее. Хотя как можно было добавлять еще и еще тому, кто с молодости был самым-самым?! Но это действительно было так: именно в последние годы он стал писать философские футуристические работы, острую публицистику, стихи (удивительно искренние, чуть наивные, в основном о любви). Даже его сугубо научные статьи, всегда блестящие и новаторские, стали еще ярче. Он умер на взлете, на большом душевном подъеме.

Вся жизнь ВВ была — любовь. Любовь к жене, детям и внукам. Любовь к друзьям, ученикам, вообще к людям, человечеству. Любовь к работе, научному творчеству, геронтологии — науке оптимизма и веры, к музыке, литературе, театру, живописи (которые он, кстати, прекрасно знал и тонко ценил). Нельзя перечислить все большие и не очень большие увлечения ВВ: он любил анекдоты, розыгрыши, футбол, застолья, общение с интересными и близкими по духу людьми, поездки, экскурсии, хорошее кино и еще многое другое.

Трудно передать словами, как пережил он смерть жены, которая была моложе на шесть лет. И при жизни, и потом он называл ее только уменьшительно-ласкательно — Раечка. И после смерти он продолжал любить Раечку большой романтической любовью. «Любовь неизменна и за чертой смерти».

Дочерей и внуков ВВ не просто обожал, он гордился ими. Так сложилось, что жили они в разных городах, но расстояние не ослабляло семейные узы. По телефону общались регулярно, знали абсолютно все друг о друге, а встречи были, как праздники. Внуки называли деда только Вова, и звучало это очень трогательно.

ВВ был настоящим гуманистом. Он любил человечность во всех ее проявлениях, любил человечество, любил людей, и, нужно сказать, они платили ему взаимностью. Он часто говорил, что сопереживать человеку в горе — нечастое свойство, но сопереживать в радости — совсем редкое. ВВ искренне радовался чужим успехам. Это было проявление истинной благородной любви учителя, друга, близкого человека. Он не скупился на похвалы. Хвалил часто — учеников, коллег, хвалил по- нравившееся выступление, статью, книгу. Он обладал очень редким качеством — умением не демонстрировать свое превосходство. Когда на научной конференции, симпозиуме, семинаре он задавал вопросы, то отнюдь не для того, чтобы поставить докладчика в трудное положение, показать его несостоятельность (чем так часто грешат ученые мужи). Он спрашивал, потому что ему было интересно, и часто сам помогал искать ответы. Он был доброжелателен и благорасположен к коллегам, особенно к молодым.

ВВ любил помогать людям. Это тоже крайне редко встречающееся свойство человека — помогать другому не по долгу, не по обязанности и не испытывая при этом досады, а охотно, даже с воодушевлением. А он помогал именно так, и люди, чувствуя это, часто обращались. Скольким помог он за свою жизнь! Не все помнили добро, и это его ранило, огорчало, но абсолютно не влияло на отношение к другим людям и новым просьбам. В нем не было хоть каких-то элементов озлобленности (привилегия сильного?), а ненависть он считал чувством, не присущим человеку. «Для человека вообще очень важно быть добрым» — его слова.

ВВ необыкновенно любил работать (не нравится мне слово «трудоголик», но в данном случае оно соответствует). Он был напрочь лишен даже зачатков лени — столь нередкого качества людей, богато одаренных природой. Он вдохновенно творил и получал огромное удовольствие от того, что делал, писал. Любил показывать написанное, часто не мог ждать до следующего дня, а звонил и читал по телефону. Любил, когда это нравилось, когда его хвалили. При этом он был чрезвычайно требователен к себе и уважителен к читателю, по многу раз перечитывал и правил свой текст.

Признание научного мира пришло к ВВ заслуженно рано. Уже в середине 60-х он был известным лидером геронтологической науки с высоким индексом цитирования (и это в условиях жесткой информационной изоляции советских ученых). А вот общественное, народное признание, социальная востребованность пришли к нему лишь в последние годы. Его интервью, всегда необыкновенно интересные, философски мудрые и, вместе с тем, ясные, легкие, юмористичные, стали появляться в наиболее популярных газетах и журналах, на разных каналах телевидения, его стали приглашать в президиумы крупнейших общественно-политических мероприятий. Блестящие, совершенно не похожие ни на чьи другие, публичные выступления ВВ ждали с нетерпением, слушали в полной тишине (в переполненном зале это бывает так редко). К популярности он был небезразличен, но относился к ней, как и ко многому другому в жизни, с легкой иронией. Увидев свою фотографию на обложке одного журнала, он написал двустишие:

От журналистов нет отбоя,

Еще мгновение — и на обложке я «Плейбоя».

Вообще, искрометный юмор был постоянным спутником ВВ в его далеко не безоблачной жизни. Он помогал ему выстаивать, подниматься, идти дальше. Его юмор помогал и другим, особенно близким друзьям. С ним рядом всегда было очень интересно и легко, он обладал особой притягательной аурой, каким-то сильным магнетизмом, привлекавшим к нему людей.

ВВ очень любил афоризмы, часто начинал и заканчивал ими свои статьи, выступления. В последние годы он стал сочинять собственные, и их собралось более ста. Апробировал он их обычно перед большими аудиториями, заявляя так: «Не помню, кому принадлежат эти слова...», а дальше следовала цитата, написанная им самим. Например, «Подобно поэзии и искусству, в науке есть лирики, романтики и реалисты» или «Смерть придает ценность жизни». Его афоризмы — это кладезь человеческой мудрости, рожденной редким, мощным интеллектом. Они обязательно будут опубликованы и, не сомневаюсь, войдут в сокровищницу мировой цивилизации.

ВВ неповторим и неподражаем. У многих он вызывал настоящее восхищение.

Действительно, как можно не восхищаться человеком, который мог, сидя за рулем автомобиля по дороге на юг, диктовать статью в журнал «Доклады Академии наук СССР»?

Как можно не восхищаться человеком, который на обиды реагировал неистовым творчеством: не утвержденный с первого раза в Москве в звании профессора (хотя по объективным показателям — числу учеников, публикаций и другим — опережал многих), он сел и очень быстро написал одну из своих лучших книг.

Как можно не восхищаться человеком, который в сугубо научных статьях использовал слова «клавиатура жизни» (это о геноме клетки), «куранты клеточного старения» (теломеры), «Всевышний Молекулярный Биолог» (природа).

Как можно не восхищаться человеком со столь тонким чувством самоиронии и редкой находчивостью, который, приехав с другом в гости к его родственникам, был принят за водителя и не только не обиделся, но и решил разыграть хозяев, весь вечер рассказывая шоферские анекдоты и поднимая шоферские тосты.

Как можно не восхищаться человеком, который, даря выпускнику школы китайскую авторучку и «Биологию» Сковрона, написал: «Дорогому Володе — ручку, книгу и белые пятна в науке с пожеланием любыми путями прийти к самому увлекательному — разгадке тайн жизни и управлению ими». Кто еще мог дарить белые пятна в науке?

И как же можно не восхищаться человеком, сочинившим:

О, если б вечности одно мгновенье

Из жизни можно мне вернуть,

Я б выбрал миг любви и вдохновенья

И с ним готов в бессрочный путь.

Мне не известно, знал ли ВВ слова Фейербаха «Чтобы познать человека, нужно его полюбить», но жил он по этому принципу. Всего себя отдавая науке о человеке, познавая законы его телесной и духовной жизни, он любил его.

Он любил...