Белые аккорды

Как у вас там с яйцами, господа? Я к тому, что иногда они определяют лицо социума! Во многих космогонических системах мир развивается из яйца, в некоторых религиях большое значение придается пракурице, ну а вопрос, что первично, курица или яйцо, — один из ключевых вопросов философии.

Великому Навигатору приписывают решение еще одного важнейшего в Средние века вопроса о том, можно ли поставить яйцо вертикально. Он сделал это крайне остроумно: поставил вареное яйцо более резко, чем оппоненты. Скорлупа смялась — и яйцо встало! С тех пор яйца Колумба стали нарицательными. Даже крайние рационалисты римляне не начинали сражения, если их священные куры плохо клевали зерно. В общем, эта птица крайне важна для человечества. Что бы мы ели, если бы не окорочка? Вот и передо мной встал однажды вопрос: что красть в первую очередь — яйца или кур? И сама жизнь подсказала: красть надо все!

Летом 1981-го моя бригада бралась за любую работу, и как-то по пути на очередной завод заметил я автобусную остановку «Птицефабрика» с бетонной стелой, украшенной стилизованным изображением курицы. И тут я должен спросить читателя, сколько яиц вы сможете съесть за день? Сколько-сколько? А если каждый день и так пару месяцев? Не знаете?

Сколько же их помещалось в футляре гальванометра? Помнится, меньше сотни брать было нельзя, они начинали болтаться и биться. Сейчас с этим построже, а тогда крали все. Крали все, кто мог, и всё, что могли. Да и что мы зарабатывали? Жена — сто двадцать, я — сто сорок плюс командировочных рублей семьдесят. На семью из четырех человек, у нас уже было двое детей.

Стоили яйца, помнится, девяносто копеек десяток, но не так просто было их купить. Потому и непросто, что в стране крали все, а на птицефабрике тем более. Даже вечно голодные куры пытались что-то украсть у соседок. В отличие от римских кур они хорошо клевали все подряд — и зерно, и все остальное, даже друг друга. Но люди крали более организованно и строго по рангу!

Начинали главные птичницы, отбирая себе и помощницам по лотку огромных яиц. Затем отборные коконы паковали для райкома партии. Кесарю кесарево, богу богово, сказал однажды скромно Христос, но партия претендовала и на мирскую, и на духовную власть. Так что никто не стеснялся, и за ними приезжала райкомовская «Волга». После райкома, заменявшего и бога и кесаря, приходило время откладывать яйца для администрации (директор, главный инженер, главный энергетик, главный механик, главный бухгалтер и другие, уже не такие главные). Потом шла очередь электриков, механиков и прочих, но им яйца доставались уже более мелкие. Затем…

Впрочем, не знаю, на ком заканчивалась эта цепочка. Старое руководство посадили, оно разграбило все дочиста, воровать стало нечего, а это уже непорядок! Но из двенадцати птичников сумели восстановить только шесть, на остальные не хватало поголовья. Ведь крали не только яйца, но и бедных несушек, хотя они и не мясной породы, жалкие, тощие и голодные. Между прочим, каждый птичник был рассчитан на десять тысяч голов! Новый директор надеялся заселить еще хотя бы два, планировал купить венгерских цыплят (своих в стране победившего социализма уже не было), а нам поручил создать систему централизованного контроля.

Дали помещение, из птичников протянули кабели, сварили короба пультов, и надо было начинить их аппаратурой. Что контролировать? Температуру в первую очередь! Сами посудите — десять тысяч кур в длинном низком сарае без окон и отопления. Зачем оно? Птицы, знаете ли, теплокровные, их много, они сами нагреют любой курятник. Мощные вентиляторы иногда включались даже зимой. А уж летом они и вовсе не выключались. Венгерская автоматика управляла также подачей корма, воды, работой освещения и т.д., но сама оказалась проблемой. Идея заключалась в том, чтобы свести к минимуму присутствие в птичнике людей (и возможность воровства). Но даже венгерская автоматика там не выдерживала!

Куры, извините, какают. А десять тысяч голов (или как в данном случае точнее выразиться?) делают это часто и много. Под многоярусными клетками движутся скребки и сгребают гуано в яму, из которой транспортеры выносят его на улицу, в тракторные лафеты. Однажды я проверял реле и неосторожно выгреб наружу все, но забыл о лафете... Большой был скандал и запах на всю птицефабрику, достало даже ее притерпевшихся тружеников.

Это ценнейшее удобрение. Нигде больше я не видел такого роскошного ячменя, как на полях той фабрики! И все благодаря конечному продукту жизнедеятельности птичек. Запах, правда, амбре. Мы-то быстро принюхались, как и все там, а вот на обратном пути, в автобусах, народ воротил от нас носы, да и родственники дома тоже. Вы спросите, причем здесь автоматика, ей-то запах не мешает? Запах нет, но агрессивная аммиачная атмосфера съедала все металлическое: клеммники, контакты реле, вот автоматика и требовала контроля. Она следила за обстановкой в птичниках, а наша система следила за ней. Знакомо, не так ли?

Не скажу, чтобы мы перетруждались, тогда, по-моему, уже никто в стране не перетруждался, но в итоге создали простую и надежную систему, которая периодически «опрашивала» птичники и выводила данные на индикацию. И красиво, и катастрофу можно предупредить. Вызвать по телефону электрика, например, и послать его включить вентиляторы вручную. Если летом автоматика не включит их, то через два-три часа вся птица передохнет. Хорошая система получилась и оказалась действительно нужной и полезной. Так не всегда бывает.

Но через неделю остановилась на ремонт столовая, и стало нам как-то голодно. Кто же в молодости собирает себе что-то перекусить на работу? Язва желудка — профессиональная болезнь наладчика. Пришлось питаться яйцами. Сначала нам их поставляли сердобольные птичницы, а потом — потом мы сами стали работать в курятниках…

Под клетками тянулись ленты конвейеров, полотняные полосы метров по семьдесят-восемьдесят длиной, а у входа они сливались в широкую белую реку и подавали коконы на приемный стол. Далее все зависело от ловких рук птичниц. Конвейеры включались тумблерами по бокам стола, за которым и восседала их метресса, главная птичница.

Да, кстати, хотелось бы спросить читателя — бывал ли он на органных концертах? Видел ли, как органист подходит к органу, решительный и отрешенный, откидывает фалды фрака, садится, взметает руки и бросает пальцы на клавиатуру, беря первые ноты? Я видел это неоднократно, в соборах, филармониях. И в курятниках. Таким же взмахом рук после минутной сосредоточенности включала тумблеры яичных конвейеров суровая главная птичница. Молчаливый Бах! Яичный Гендель! Вот она всматривается в партитуру конвейеров и принимает решение, вот перебрасывает рычажки, и в торжественной тишине плывут первые белые аккорды. В этот момент все затихает и наступает первичная, космическая, торжественная тишина, та, когда еще ничего не было…

Не хочется ее нарушать. Но придется. В курятнике не бывает тишины! Думаю, любой семейный мужчина это подтвердит. Однако человек ко всему привыкает и приспосабливается. Он перестает замечать запах, шум конвейеров и вентиляторов и даже птичий гам. И только после этого замечания вы услышите напряженную тишину курятника в тот высокий момент, когда главная птичница поднимает руки и бросает их на тумблеры яичных конвейеров. Все, можете дышать, включила! По лентам потек белый поток. Метресса зовет помощниц, и вместе они быстро заполняют ящик за ящиком.

И опять побеспокою читателя. Если уж он бывал на органных концертах и сидел при этом не далеко в нефе, а в трансепте, в первом ряду, то не приходила ли ему в голову мысль, не закрадывалось ли в душу желание самому стремительно подойти к органному пульту, сесть, откинув фалды фрака, взметнуть руки над регистрами и…

Если такая мысль вам в голову приходила, то я вас понимаю, а если нет, то сочувствую. Это божественно! Сколько раз тем же точным, но свободным жестом я перебрасывал тумблеры — и ко мне устремлялся белый поток. Сколько раз за моей спиной суетились помощники, набивая футляр гальванометра отборным яйцом!

Да, наладка близка к искусству. Она и есть искусство — в умелых руках! Мы съедали по десятку яиц во время обеда, и еще по тридцать штук везли домой. Каждый день, целый месяц! Жены сначала не могли нарадоваться на мужей-добытчиков, а потом стали тихо нас ненавидеть. Мы готовили яйца всеми возможными способами, мы их варили, жарили, запекали. Мы придумывали разнообразнейшие омлеты, пили яйца сырыми, делились ими с родственниками и знакомыми, но не успевали c ними справляться. И ни у кого никакой аллергии, только отвращение! Сколько лет прошло с тех пор, но и сейчас я не испытываю к ним никакого стремления, влечения или тяги. Но уже могу есть.

Но и помимо яиц много есть интересного на птицефабрике. Курам необходимы трава и зерно — для этого и выращивались гектары ячменя, нужна рыба — и ее привозили самосвалами. Самосвал тюльки! Нужен известняк — и машины везли мел. Нужны витамины. И еще много чего нужно.

Но ведь и людям многое необходимо! Напрасно запирали птичники на замки и огородили фабрику бетонным забором с колючей проволокой. Напрасно держали бригаду охранников и проводили рейды по укромным уголкам. Не помогало. Крало руководство фабрики, крал и весь персонал, включая охрану. Крали яйца, ячмень, оборудование, кабель, стройматериалы, самих кур, наконец! Тюльку крали в первую очередь. Крали даже заборы вместе с колючей проволокой. Мы были там дилетантами, смешно даже вспоминать наш футляр от гальванометра!

Новое руководство при Андропове тоже посадили, но было поздно, украли все. Больно вспоминать тех несчастных, вечно голодных несушек почти без перьев. И фабрика уже тогда казалась мне образцом коммунизма по-советски: бараки без окон, обнесенные забором из бетона и колючей проволоки; внутри — многоярусные клетки, время суток по команде, еда по конвейеру, все голодные, крикливые, ощипанные и злые.

И на этой печальной ноте я бы и закончил рассказ, но ведь именно там я наладил и сдал в эксплуатацию неплохую систему контроля, понял, что могу взяться за любую работу и сделать ее, сел на яичную диету и научился играть в карты на деньги. Именно там, наконец, я испытал то высокое чувство органиста-маэстро, ту вдохновенную сосредоточенность, с какой он усаживается к инструменту, вскидывает руки и берет первые аккорды!