АПРЕЛЬ. ДЕНХОФФ

В одном из украинских журналов увидел некролог легендарной немецкой журналистки Марион Денхофф. И отметил про себя, что украинский читатель хотя бы из некролога сможет узнать о жизни этой невероятной личности. Увидев за несколько дней до этого прощальную статью о Денхофф на страницах «Таймс», перечитал ее несколько раз, чтобы попытаться решить для себя уравнение этой жизни. Некролог читался как детектив, жизнь казалась сюжетом для авантюрного романа — а между тем передо мной был спокойный текст в классической газете. Раньше я знал о Марион Денхофф только из лекций по истории журналистики. Потом встречал ее фамилию, интересуясь польско-немецким диалогом. Но как-то не представлял себе, что в ее жизни все так сошлось, — и рождение под Кенигсбергом, и участие в восстании против Гитлера, и покинутая родина, и спрятанный в разрушенном имении памятник Канту, стоящий сегодня на своем месте в Калининграде, и новое лицо «Die Zeit», способствовавшее созданию образа гуманистической Германии Вилли Брандта, и книга о Польше, и звание почетного доктора Калининградского университета... Марион Денхофф сыграла в истории польско-немецких отношений такую же роль, как в истории отношений польско-украинских сыграл Ежи Гедройц. Имею в виду прежде всего воспитание элиты, борьбу с болезненным и пренебрежительным отношением к соседнему народу. Марион Денхофф действительно утратила родину — восточную Пруссию — вследствие Второй мировой войны. Ее многолетняя борьба с фашизмом закончилась бегством из разрушенного Кенигсберга в разрушенный Гамбург... Но она сделала из этой личной трагедии вывод интеллектуала, создав газету, которая старалась вылечить больное всеми послевоенными недугами немецкое общество. Вылечить гуманистическим видением будущей Европы. Вылечить убеждением в том, что поляки в Данциге, ставшем Гданьском, россияне в Кенигсберге, ставшем Калининградом, литовцы в Мемеле, ставшем Клайпедой, — не извечные враги, а вечные соседи новой Германии. Что теперь цивилизация восточной Прусcии, казалось бы, утраченная и разрушенная, просто будет иной — прусская земля осталась без графини Денхофф, но ее запомнила...

Подняться над историческим унижением — это нечто большее, чем забыть об унижении личном. Это меняет страны и народы. Марион Денхофф еще успела увидеть, как ее представления о будущем поляков и немцев стали нормой в восприятии обоих обществ, как Германия и Польша стали частью одного мира, одной цивилизации... С ее родным Кенигсбергом сложнее — казалось бы, в Калининградской области России некому грустить по утраченному миру. Но за несколько недель до смерти Марион Денхофф я листал антологию российской провинциальной литературы. Дошел до страниц авторов из Калининградской области — и до сих пор не могу забыть несколько строк и образов. Это была российская литература, да, но уже и литература Кенигсберга, переполненная подсознательной ностальгией за утраченным миром, которого не могли помнить и видеть авторы-калининградцы... В их стихотворениях как будто снова вставал из руин семейный замок графов Денхофф, и хрупкая девочка спешила к книжному магазину на центральной улице Кенигсберга... Звонки трамваев, туристические группы в Королевском дворце... Город, которого скоро не будет, который останется только в памяти Марион Денхофф и в воображении российских поэтов Калининграда... Оказалось, что ощущение истории и ответственность за ее наследие сильнее всех катастроф прошлого столетия.