Последнее слово

Выступление Михаила Ходорковского на процессе, который должен, по сути, и решить его собственную судьбу, и определить то, как будет развиваться в ближайшие годы российская государственность, — достаточно впечатляющий документ, чтобы комментировать его содержание. Документ, иллюстрирующий, что годы пребывания в заключении меняют людей больше, чем время владения миллиардами и управления государствами и компаниями. Достаточно сравнить статьи, которые Михаил Ходорковский писал в первые годы своего пребывания в заключении и нынешний текст, чтобы увидеть: бывший олигарх прошел путь от самоуверенного, далекого от реальной жизни романтика до умудренного реалиста, от свободного человека, думающего о том, как улучшить корпоративную Россию, до заключенного, понимающего, что в этой корпоративной России никому жизни нет… И в этом Михаил Ходорковский отличается, например, от архитектора корпоративной России Анатолия Чубайса, до сих пор напряженно думающего над улучшением и — вспомним модное бессмысленное словечко — «модернизацией» неработоспособного деградировавшего механизма.

В дни первого судебного процесса над Ходорковским мне приходилось писать на страницах «Зеркала недели», что я считаю его жертвой прежде всего корпоративного, олигархического, а не политического конфликта. У многих тогда эта позиция вызывала непонимание: Ходорковский воспринимался как отважный политический борец с путинским режимом, и любые сомнения в его правоте воспринимались как поддержка этого режима. Меня же заботило иное: избирательность правоприменения. Само занятие бизнесом — прежде всего, большим бизнесом — в России связано с бесчисленными нарушениями закона, потому что закон так выписан. Думаю, в Украине теперь, когда принимаемое новой властью законодательство крышует беззаконие, это не нужно никому особо объяснять, а тогда для украинского законодателя это было еще в диковинку. Поэтому применение репрессивного рычага по отношению к нелояльному олигарху или чиновнику — это совсем не сложно: примерно то же делают сейчас украинские власти, когда арестовывают чиновников правительства Юлии Тимошенко или непослушных мэров. Однако всегда возникает простой вопрос: почему остальные остаются на свободе? И не являются ли эти «остальные» заказчиками дел против своих конкурентов?

Когда судили Михаила Ходорковского, Владимир Путин все еще считался грозой российских олигархов. Сейчас уже не нужно объяснять, что никаким Владимиром Грозным Путин никогда не был — помимо посаженного Ходорковского и выдавленных из России Березовского и Гусинского все остальные олигархи сохранили свое положение в бизнесе и во власти, и даже прошлогодний кризис не привел к серьезному ослаблению их позиций. Зато Ходорковского по-прежнему держат в тюрьме. Более того, не собираются оттуда выпускать, и именно поэтому запустили новое дело, которое выглядит сомнительным даже с точки зрения таких представителей действующей власти, как вице-премьер Алексей Кудрин или глава Сбербанка Герман Греф.

Ходорковский обвиняет в своих злоключениях лично Путина, но ситуация выглядит куда сложнее и бесперспективнее. Ходорковский нарушил неписаные правила клановой игры и стал врагом Системы в ее худших проявлениях. Причем даже поддержка отдельных представителей этой самой системы немногое меняет. Что с того, что после ареста Михаила Ходорковского в целесообразности суда над ним и обвинительного приговора сомневались тогдашний премьер Михаил Касьянов, глава президентской администрации Александр Волошин и его заместитель Дмитрий Медведев? В результате номенклатурного противостояния Касьянов и Волошин лишились своих постов: первый ушел в тень, второй долго работал над возобновлением своей политической роли. Что с того, что сейчас процесс Ходорковского вызывает вопросы у Кудрина и Грефа, если суд практически проигнорирует их показания?

И тут придется вернуться к словам Михаила Ходорковского, к его характеристике российской системы. «Стабильность стала похожа на застой. Общество замерло». Это произошло в первую очередь потому, что с передачей власти от Бориса Ельцина Владимиру Путину система приобрела отчетливые очертания прошлого. Как точно отмечал Виктор Черномырдин, «что мы ни строим, получается КПСС». Это и вышло, только в отсутствие настоящего диктатора получилась КПСС брежневской поры, партия коллективного руководства и ответственности, власть беспардонного чиновничьего произвола, ни на что и ни на кого не опирающаяся и стремящаяся к самосохранению любыми путями. В этой партии, как и прежде, есть свое политбюро — только нахождение в нем теперь определяется не столько наличием должности, сколько количеством денег и влиянием на силовые структуры и корпорации-монополисты. В точности установить состав этого политбюро и то, как и почему принимаются в нем решения, практически невозможно. Впрочем, всегда ли можно было понять, по каким причинам и на каких основаниях принимались решения в «старом» политбюро?

В этой системе могут быть условные консерваторы и условные либералы, условные охранители и условные модернизаторы, но в одном все эти люди едины: должны соблюдаться клановые правила игры, иначе придется впустить на политическую сцену пребывающее в летаргическом оцепенении население, а еще проще говоря — поделиться награбленным. Именно поэтому никаких особых разногласий относительно продолжающегося заключения Михаила Ходорковского — касательно митингов несогласных или отношения к соседям России — не наблюдается. А если разногласия и есть, то они, скорее всего, косметического характера. Не стоит удивляться поэтому, что два таких уверенных сторонника «модернизации», как Анатолий Чубайс и Игорь Юргенс, заявили, что продолжение заключения Михаила Ходорковского, которого они, судя по всему, считают невиновным (Юргенс так вообще сказал, что Ходорковский пострадал за заносчивость, ничего себе!), «модернизации» помешать не должно. Хотя это сущее безумие: даже руководство КПСС понимало, что нельзя проводить перестройку, замышлявшуюся как косметический ремонт режима, с политическими заключенными в тюрьмах. Были среди этих заключенных, кстати, люди, которых советское руководство уверенно считало шпионами — такие, как будущий израильский министр Натан Щаранский, но и их пришлось выпустить. А тут, с одной стороны, признание фальсифицированности дела, а с другой — уверенное «пущай сидит». А это и означает, что никакой «модернизации» не будет.

И хорошо. Это и есть та надежда, которая дает возможность рано или поздно увидеть Михаила Ходорковского свободным, а Россию — процветающей. Надежда на крах стагнирующей системы. Любые перестройки, модернизации, прочие благоглупости только создают ложные иллюзии и продлевают агонию остывающего тела. Для того чтобы Россия изменилась, ее граждане должны убедиться в неработоспособности корпоративного государства.

Это, кстати, касается и Украины. Мы сейчас как раз на пороге построения системы, которая правит Россией последнее десятилетие, — системы анонимного политбюро и безответственных чиновников, системы, принимающей законы для легитимизации беззакония. Остается только рассчитывать, что эта система докажет гражданам свою неэффективность быстрее, чем система управления соседней страной. В конце концов, у украинской власти куда меньше денег для убаюкивания населения и выстраивания даже временной иллюзии стабильности. Да и крах украинской государственной модели — опять-таки ввиду отсутствия денег — будет куда менее болезненным, чем российское разочарование. Не говоря уже о том, что у нас нет своего Ходорковского — во всяком случае, пока.