ПРОВАЛ ИЛИ УСПЕХ? АПОЛОГИЯ ПРИВАТИЗАЦИИ В УКРАИНЕ

Приватизация — фактически единственный
сравнительно динамично реализуемый в Украине
блок рыночных реформ на уровне микроэкономики.

Александр Пасхавер

В течение многих лет в Украине нарастает разочарование результатами приватизации. В последнее время оно ощутимо усилилось.

Общественные настроения очевидны. По результатам одного из последних репрезентативных обследований (ноябрь 2000 года, GfK-USM, Украинские опросы и исследования рынка) около 40% опрошенных считают, что приватизация ухудшила экономическую ситуацию, свыше 20% — не повлияла на нее и менее 20% — оказала позитивное воздействие.

Среди оценок результатов приватизации со стороны политиков и исследователей, придерживающихся зачастую противоположных идеологических взглядов, преобладают негативные, а именно:

— отсутствие заметного позитивного влияния на экономическую эффективность и негативное влияние на объемы производства и инвестиций;

— «распыление» собственности в результате сертификатной приватизации; формирование неэффективной так называемой «инсайдерской собственности» (собственности бывших менеджеров и работников предприятий) и фиктивной акционерной собственности как основы для теневой, коррумпированной, нецивилизованной, псевдорыночной экономики.

Те, кто считает приватизацию неудачной, среди главных причин происшедшего называют:

— выбор ошибочной приватизационной модели, игнорирующей мировой опыт (особой критике подвергается сертификатная составляющая процесса);

— приватизация началась тогда, когда для нее не были созданы необходимые условия и предпосылки: инфраструктурные (отсутствие фондового рынка, достаточной правовой базы охраны прав собственности, механизмов ее прозрачного и эффективного перераспределения и т.д.) и макроэкономические (проведение не в полном объеме либерализации и стабилизации экономики).

Пожалуй, наиболее аргументировано и полно критические оценки приватизации изложены в статье Анатолия Гальчинского в газете «Зеркало недели» (30.09.2000 г.). Интересно, что они во многом близки анализу самого крупного представителя советологии и виднейшего западного специалиста по постсоветской экономике Маршалла Голдмана.

Критики из «левого» лагеря акцентируют внимание на «разрушении производства» и социальных последствиях приватизации: грабительская «прихватизация» общенародной собственности в обмен на ничего не стоящие «бумажки», фиктивность собственности миллионов мелких акционеров, которые так и не дождались обещанных дивидендов и т.п.

Многое из выше перечисленного кажется совершенно очевидным и неопровержимым. Тем интереснее изложение позиции тех исследователей, которые не только не считают украинскую приватизацию полной неудачей, провалом, но и рассматривают ее как сравнительно успешный и достаточно динамично реализуемый блок рыночных реформ на уровне микроэкономики, как реальную основу серьезных позитивных изменений и в экономике, и в общественном сознании.

Аргументы сторонников именно этих взглядов представлены в опубликованной недавно Центром экономического развития под редакцией А.Пасхавера книге «Украинская приватизация: плюсы и минусы»1, на основе материалов которой одним из ее авторов и подготовлена настоящая статья. Издание книги стало возможным благодаря программе Freedom House «Партнерство ради реформ в Украине».

Сертификатная
модель — выбор поневоле

Большинство профессиональных аналитиков, политиков, журналистов соревнуются в наиболее детальном описании экономических и социальных дефектов украинской приватизации (благо, материалов для этого предостаточно), по сути, работая в унисон с массовым сознанием. Мы же попытаемся остановиться на причинах и закономерностях этого процесса вне зависимости от того, как полученные результаты соотносятся с общественными настроениями и оценками.

Что определило выбор исходной модели приватизации и, в частности, необходимость применения сертификатного подхода? По мнению А.Гальчинского, прежде всего то, что разработка модели и приватизационного законодательства осуществлялась в основном людьми, прямо и непосредственно причастными к теневому перераспределению собственности в горбачевский период. «… уже тогда, в 1992 г., для многих специалистов было очевидно, что надуманная массовая сертификатная приватизация, осуществляемая под лозунгом «сделать каждого собственником, вернуть ему все отобранное административной системой», превратится в обман миллионов граждан. Думаю, не случайно инициатором этой акции было компартийное парламентское большинство. Ведь сертификатная приватизация стала, по сути, фактическим продолжением неформальной горбачевской приватизации».

Безусловно, не выдерживает никакой критики утверждение, что компартийное большинство выражало интересы участников горбачевской «предприватизации» и выступило инициатором приватизации сертификатной. В компартийном большинстве ВР была представлена именно та часть партхозноменклатуры, которая стала аутсайдером в горбачевском перераспределении собственности и отрицала саму необходимость рыночной трансформации и приватизацию в любых формах.

Выбор сертификатной модели и в целом технологии приватизации определялся трезвой оценкой экономической и социально-политической ситуации в стране на тот момент.

Основными факторами, которые определили этот выбор, были:

— необходимость обеспечения высоких темпов приватизации для достижения политической цели — закрепления необратимости рыночной трансформации экономики на основе доминирования частного сектора;

— невозможность непосредственного использования традиционных для развитых стран методов приватизации — продажи на фондовом рынке и рынке недвижимости, поскольку эти рынки не были сформированы;

— отсутствие достаточного национального капитала при неготовности общества к доминированию иностранного капитала в процессе приватизации;

— необходимость использования компромиссной модели, которая обеспечила бы процессу разгосударствления широкую общественную поддержку.

Безусловно, разработчики приватизационного проекта прекрасно понимали: выбирая основными первоначальными критериями успешности процесса темп и масштабы, они жертвуют его качеством. Но иного выхода у них, по сути дела, не было.

М.Голдман, комментируя высокие темпы приватизации в России (что полностью относится и к Украине) указывал, что это не позволило спокойно разработать рациональную и систематическую стратегию реформ; что россияне должны были проявить гораздо меньшую амбициозность, поскольку даже в Великобритании правительство М.Тэтчер столкнулось с серьезными проблемами, когда начинало приватизацию дюжины объектов. При этом там процесс шел в рамках развитой рыночной экономики, действовали прошедшие проверку временем банковские и кредитные институты, надежные биржи, люди и группы, владеющие честно нажитым капиталом. У россиян аналогичных институтов не было.

Эта оценка выглядит как благое пожелание, поскольку «меньшая амбициозность» на практике означала бы сохранение на неопределенно длительный срок тотально преобладающего госсектора. Причем не госсектора советских времен, а госсектора, находящегося в состоянии глубокого кризиса и распада, лишенного внутренне присущих ему директивно-распорядительных форм централизованного управления.

Согласиться с подобным сценарием означало сознательно законсервировать экономический кризис и сохранить экономическую базу коммунистической оппозиции при том, что общественный консенсус по поводу самой целесообразности проведения радикальных реформ не был достигнут. Поскольку скорейшее проведение приватизации было объективной необходимостью, достаточно логичным стал выбор именно ваучерной, сертификатной приватизации.

Наряду с тем, что сертификатная модель позволяла решить задачу резкого ускорения приватизации при фактическом отсутствии частного капитала, лишь за счет использования населением бесплатно розданных «приватизационных денег» ограниченного хождения — именных сертификатов, она в значительной мере обеспечивала процессу общественную поддержку. Поначалу эта модель воспринималась населением преимущественно одобрительно — как социально справедливая, и в определенной мере выравнивающая стартовые условия для участия в приватизации всех членов общества. Именно это во многом обеспечило в 1992 году продвижение пакета приватизационных законов в ВР и неспособность коммунистического большинства заблокировать приватизацию.

Наивно видеть причину деформаций и неудач украинской приватизации в использовании сертификатов — они применялись не только в Украине и России, но и в бывшей Чехословакии, Литве, Польше, Румынии, Израиле и многих других странах, с совершенно различными результатами, в том числе и весьма успешно.

Была ли альтернатива сертификатной модели? Вариант полностью денежной приватизации в ВР рассматривался, но он не давал ответа, где же взять средства на ее проведение — их не было ни у населения, сбережения которого обесценились в результате инфляции, ни у мизерного в тот период слоя национальных предпринимателей. Всерьез нельзя было вести речь о проведении приватизации по венгерскому образцу, за счет иностранных инвестиций. С одной стороны, нельзя было обеспечить необходимый приток иностранного капитала из-за общего кризисного состояния украинской экономики, ее нерыночного характера и отсутствия необходимого правового поля; с другой — в начале 90-х к сколь-нибудь существенной роли иностранного капитала не было готово само общество и его элита. Не следует забывать, что постоянным рефреном общественной дискуссии на начальном этапе приватизации были различные фобии по поводу «продажи Украины иностранцам». В результате этого несколько лет проводилась последовательная политика «отсечения» иностранных участников от реального участия в приватизации — через систему разного рода коэффициентов, повышающих цену объектов приватизации, и т.д.

Реальной, вполне осуществимой альтернативой было проведение сплошной «арендизации», превращения аренды с выкупом в абсолютно доминирующий способ приватизации. Это означало разгосударствление исключительно в непрозрачных, закрытых формах, исключение из процесса значительной части населения, то есть резкое сужение социальной поддержки. В результате были бы надолго заблокированы и процессы вторичного перераспределения собственности и формирования рыночных инфраструктур, фондового рынка.

Собственно говоря, процесс в значительной мере так и развивался. У нас нет оснований делать выводы о том, что приватизация в Украине происходила по заранее определенной и законодательно оформленной модели. Практически одновременно с пакетом приватизационных законов были приняты законодательные акты, предусматривавшие право арендных коллективов решать, приватизировать арендные предприятия или нет, а также преимущественное право на аренду с выкупом, которая и стала на длительный период основным способом приватизации.

Вся история украинской приватизации есть история пересмотра, деформации первоначальной концепции и модели. Концепция разгосударствления и приватизации, принятая в конце 1991 года, предусматривала проведение малой приватизации за год—полтора, большой — за четыре—пять лет. Фактически же старт малой приватизации был задержан на два года (за этот период из намеченных к приватизации 60 тыс. объектов было приватизировано менее 2 тыс.). Массовая же сертификатная приватизация началась лишь в середине 90-х (к этому моменту этап безденежной приватизации в России был уже завершен). Процесс неоднократно прерывался различного рода мораториями, запретами и т.п.

Почему же таким мучительным и непоследовательным было наше движение по сравнению с другими европейскими постсоциалистическими странами, в том числе и постсоветскими? Почему нельзя было решить даже такую, казалось бы, элементарную задачу, как первоочередное и быстрое проведение малой приватизации? Это объясняется прежде всего не недостатками избранной модели, а специфичностью условий, в которых начиналась и происходила приватизация. На начальных этапах экономической реформы готовность Украины к радикальным экономическим преобразованиям была сильно переоценена. Объективно мы имели едва ли не наихудшие стартовые условия для рыночных реформ в целом и приватизации в частности. Основания для такого вывода:

— структура экономики: самый высокий среди постсоциалистических стран (даже в сравнении с Россией) уровень централизации и концентрации промышленного производства; критически низкий удельный вес легкой промышленности, сферы услуг на фоне гипертрофированно развитых сырьевых отраслей и отраслей первичной переработки сырья, а также ВПК; мизерный по объемам и роли сектор малого предпринимательства. С точки зрения своей структуры, экономика Украины находилась в гораздо худшем положении, чем даже молдавская или белорусская, которые были в неизмеримо большей мере сориентированы на производство потребительских товаров, то есть в них существенно большую роль играли отрасли, наиболее приспособленные к быстрой и успешной приватизации;

— при ключевой роли, которую везде в процессе реформирования играло государство, Украина в начале 90-х не имела не только полностью сформированных государственных институтов (как в странах Центральной и Восточной Европы или же в России, унаследовавшей государственную машину бывшего СССР), но и исторически близкого опыта государственного строительства, как в странах Прибалтики.

Совершенно некорректными выглядят сравнения Украины с теми европейскими странами (Польша, Венгрия), в которых демонтаж социалистической системы происходил в течение десятилетий и где к моменту устранения коммунистов от власти был фактически сформированный капиталистический уклад. Нельзя проводить какие-либо параллели и с бывшей Чехословакией, где мощный частный сектор быстро возник просто в результате возврата собственности бывшим владельцам — в частные руки было передано свыше 30 тыс. промышленных объектов, 50% государственных сельхозугодий. Проводить же политику реституции в Украине в силу исторических обстоятельств было бы авантюрой.

В отличие от стран ЦЕ, где приватизируемые предприятия попадали в уже подготовленную рыночную среду и с первых же шагов проявляли свои преимущества, у нас создание мощного негосударственного сектора стало необходимым предварительным условием доведения рыночных реформ до такой глубины, когда они приносят плоды. Это обусловило не свойственную приватизации авангардную роль «локомотива» всего процесса реформ на микроуровне (создание корпоративного сектора экономики и рыночных инфраструктур, реструктуризация предприятий, формирование системы финансовых небанковских посредников и т.д.). Очевидно, что это отнюдь не способствовало облегчению и ускорению процесса.

И, наконец, нельзя не согласиться с А.Пасхавером, что деформации приватизации во многом обусловлены особенностями развития системы государственного управления Украины и новой ролью бюрократии. В силу различных экономико-социальных и других исторических особенностей новая государственная машина сформировалась не как инструмент власти общества, а как средоточие экономической власти, ее субъект. Достаточно эффективные механизмы общественного контроля над бюрократией были быстро созданы в странах ЦЕ и Прибалтики, но не в Украине. Интересам же бюрократии отвечала непрозрачность и неконкурентность приватизации, растягивание процесса на неопределенно длительный срок.

Бюрократия стремилась получить выгоды от владения собственностью и в то же время не брать на себя ответственность за эффективность ее использования, относилась к новому, независимому капиталу как к конкуренту, которого следует всемерно подавлять. Именно тотальным бюрократическим регламентированием объясняется то, что на долгие годы удалось почти полностью заблокировать развитие нового, неприватизированного капитала даже на уровне малого бизнеса, который практически везде играл роль стартового механизма реформ. Именно в новой роли постсоветской бюрократии в Украине, в ее возможностях регулировать процесс создания и функционирования частного капитала в своих узкокорыстных интересах, вне демократического общественного контроля, следует искать причины многих негативных феноменов отечественной приватизации, в том числе ее криминализации и коррумпированности.

Далеко нам
до истинных глубин...

Объективная оценка исходных условий и условий, в которых протекал процесс, позволяет несколько по-иному взглянуть на результаты приватизации в Украине. Прежде всего, несмотря на все деформации, политическую борьбу, недостаточную общественную поддержку и сокращение числа приверженцев, основная политико-социальная цель приватизации достигнута. В исторически кратчайшие сроки (хотя далеко не такие, как это поначалу предусматривалось) негосударственный сектор занял если не доминирующее, то, по крайней мере, сопоставимое с государственным место в экономике. Это — ключевая предпосылка необратимости экономических и социально-политических изменений.

Безусловно, это достижение стоило бы немного, если бы государственный сектор демонстрировал лучшие результаты работы, чем негосударственный. В течение многих лет официальная статистика фиксировала именно такую ситуацию, что было самым серьезным аргументом для противников приватизации вообще и избранной в Украине модели в частности.

Но есть серьезные основания считать, что одной из причин такой ситуации было неадекватное отражение официальной статистикой реальной картины приватизации и ее результатов, в частности, в промышленности. В оценках динамики приватизации госструктуры преимущественно оперируют общими абсолютными показателями. Такой подход не дает реального представления о глубине приватизации и ряде других характеристик.

На протяжении многих лет фактор глубины приватизации (доли негосударственной собственности в уставном фонде, имуществе предприятия и др.) вообще не принимался во внимание. В результате к так называемым «негосударственным» предприятиям относили огромное количество объектов, на которых государственная собственность преобладала, иногда весьма существенно. Поэтому, когда речь шла о неэффективности работы негосударственного сектора, на самом деле в значительной мере оценивалась деятельность фактически государственных предприятий с какой-то долей частной собственности.

Если ориентироваться лишь на количество предприятий, прошедших процедуру приватизации, то может создаться впечатление, будто в промышленности лишь 15% осталось в госсобственности. А это серьезнейшим образом искажает реальную картину. В промышленности средняя глубина приватизации в 2000 году лишь несколько превышала 50%, а за все годы приватизировано было немногим более половины основных фондов. То есть реальные масштабы приватизации в промышленности существенно преувеличиваются. Это в определенной мере объясняет такие «парадоксы», как очевидное несоответствие общих количественных показателей приватизации в промышленности (количество объектов) с вкладом приватизированных предприятий в создание чистого дохода, прибыли, что как раз и трактуется как доказательство неэффективности работы приватизированных предприятий.

Но, если проводить анализ с учетом качественных факторов, показателей глубины приватизации и некоторых других характеристик, картина меняется. Например, весьма существенная связь прослеживается между эффективностью работы ОАО, сведения о которых имеются в базе данных Госкомиссии по ценным бумагам, и уровнем концентрации частной собственности на данных предприятиях. Группа предприятий с высокой концентрацией частной собственности (т. е. тех, где крупным частным собственникам, владеющим свыше 5% акций, принадлежит свыше половины всех акций), имели намного лучшие показатели прибыльности, выплаты дивидендов, расчетов с партнерами, бюджетом, работниками и т.д.

Начиная с 1997 года в Украине проводятся многочисленные независимые исследования эффективности работы негосударственных предприятий, которые свидетельствуют о более высокой эффективности работы негосударственного сектора (наиболее значительные из них проведены Гарвардским институтом международного развития, Центром рыночных реформ В.Ланового, Я.Ширмером, В.Дубровским, А.Пивоварским, Т.Шигаевой и др.).

Уже в 1998-м выявлено существенное и статистически достоверное преимущество негосударственного сектора в показателях, характеризующих экономическое поведение предприятий (речь идет о всех негосударственных предприятиях, включая предприятия с какой-либо долей госсобственности). Негосударственные предприятия больше заботились о своей платежеспособности, взимании и уплате долгов; быстрее оборачивали денежные средства; гораздо в большей мере были склонны к накоплениям и инвестированию. Такое поведение рано или поздно должно было сказаться на соотношении темпов роста негосударственного и государственного секторов. В 1999 года впервые была зафиксирована позитивная зависимость между индексами роста производства и глубиной приватизации в отраслях промышленности и негативная — между индексами производства и долей госсобственности. В 2000-м эта зависимость приобрела характер устойчивой, сильной и статистически значимой независимо от методов оценки глубины приватизации.

Именно 2000—2001 годы стали тем рубежом, когда для оценки позитивного влияния приватизации на экономическую ситуацию, собственно говоря, уже не нужны специальные исследования. Наиболее приватизированные отрасли являются несомненными лидерами экономического роста.

Еще один достаточно показательный факт: в 1999—2000 годах практически весь объем прироста просроченной бюджетной кредиторской задолженности приходился на госсектор. Основная масса негосударственных предприятий, в отличие от государственных, перестала быть бюджетными «нахлебниками».

Несмотря на то, что избранная с учетом объективных условий технология приватизации не могла быстро создать необходимые финансовые и инфраструктурные основы концентрации и вторичного перераспределения собственности, эти процессы протекают достаточно интенсивно. Конечно, вторичный рынок ценных бумаг крайне мал. Но именно благодаря приватизации он сформировался и развивается быстрыми темпами. Общий объем вторичного рынка ценных бумаг в 2000 году вырос на 34%, в том числе акций — вдвое. Если на начало 2000-го объем эмиссии ценных бумаг составлял 21,4 млрд. грн., то уже к 1 октября того же — 40,4 млрд. грн. Игнорировать подобные факты нельзя.

Жизнь разрешила вопрос о том, можно ли проводить приватизацию без соответствующих рыночных институтов: они формировались одновременно с проведением приватизации и в результате ее проведения.

Сертификатная приватизация привела к появлению 19 млн. мелких акционеров. Безусловно, подавляющая их масса никаких материальных выгод от этого пока не получила. Но расценивать это как провал сертификатной приватизации можно лишь в том случае, если предположить, что капитализация украинской экономики всегда будет сверхнизкой, а украинские предприятия, компании всегда будут недооценены. Оснований для этого нет никаких. И, если тенденции экономического роста и рациональная экономическая политика продлятся достаточно долго, миллионы украинских граждан смогут увидеть то, что они являются обладателями не никчемных бумажек, а вполне реальных ценностей.

Подлинные масштабы и результаты разгосударствления зачастую недооцениваются из-за сведения процесса к приватизации в промышленности. Между тем, значительно большую роль играет приватизация земли и жилья. Так, рыночная стоимость приватизированного жилья превышает 120 млрд. грн. За короткое время сроки и практически бесконфликтно решен вопрос огромной социально-экономической важности. Приватизация жилья позволила сформировать рынок недвижимости и обеспечила условия для введения института ипотеки, создала рыночные ориентиры для функционирования сферы жилищного строительства.

Как показывает опыт стран ЦЕ, Прибалтики, негативное общественное отношение к приватизации сменяется позитивным после того, как становится очевидным ее положительное воздействие на общую экономическую и социальную ситуацию. В Украине пока до этого далеко. Тем не менее, и в сфере общественного сознания приватизация привела к позитивным изменениям. По данным социологических опросов, в отличие от начального периода реформ, в последние годы растет готовность населения работать в частном секторе экономики, да и уровень социального самочувствия работников там выше, чем в государственном.

Таким образом, несмотря на все трудности и деформации, многие из которых обусловлены объективными причинами, приватизация в Украине все же выполняет роль фундамента экономических реформ.

1 Головаха Є., Дубровський В., Кошик О., Білоцерківець О.
Українська приватизація: плюси і мінуси. – Київ: Альтерпресс, 2001.