ОДИЧАНИЕ

Сидите, детки, сидите,

когда вырастите - настоитесь.

(Трамвайная мудрость)

Жаркий июньский день. Дождя давно не было, душно. Печет неимоверно. На перроне небольшой станции с нетерпением ждут опаздывающую электричку из Мироновки. Люди возвращаются со своих дачных участков, огородов. Одеты кто во что, изнуренные, пыльные. В руках - клумаки, кравчучки, торбы. На лицах - печать усталости от непривычной работы под палящими лучами солнца. Работают ведь не покладая рук, стараясь побольше успеть до отхода последней электрички.

Вздох облегчения вызывает объявление о прибывающем составе. Вскоре он влетает на станцию. Пассажиры стремительно загружаются в вагоны. Еще минута - все рассаживаются на скамейках и электричка продолжает свой бег.

Подбирая на полустанках последних пассажиров, состав мчится к Киеву. На очередной остановке в тамбуре вагона появляется еще человека три-четыре. Среди вошедших сразу привлекла к себе внимание статная брюнетка лет тридцати. Одета она была с какой-то изящной небрежностью. Одежда дорогая, со вкусом подобранная. В меру броская косметика.

Своим независимым видом, благополучием, молодостью, уверенностью в себе незнакомка выделялась на фоне серых замороченных каждодневными заботами пассажиров.

Пассажирка была не одна. Рядом с ней на поводке по левую руку шел здоровенный пес. Собака была под стать хозяйке. Не простых «дворняжных кровей» - породистая, ухоженная, с гладкой лоснящейся шерстью, чепрачного окраса.

Сопровождаемая любопытными взглядами пассажиров, незнакомка прошла вдоль вагона между рядами скамеек, подыскивая себе подходящее место. Пес следовал за хозяйкой. Облюбовав место в середине салона, повесив сумочку на стенной крючок, женщина с удовольствием расположилась на сидении у окна по ходу поезда. Собака, в следующее мгновение, без всякой команды запрыгнув на скамейку и усевшись напротив хозяйки, сразу же уставилась в окно.

Пассажиры в общем-то иронично и снисходительно отреагировали на поведение собаки.

Вагон постепенно заполнялся, свободных мест становилось все меньше. Вскоре пассажиры уже стояли в проходе между скамейками. Странно, но хозяйка собаки как будто не замечала, что вагон уже полон, что вокруг уже толпятся люди, что собака сидит на пассажирском месте. Она упорно-пристально не отрывалась от окна.

Рядом с ними, неловко переминаясь с ноги на ногу, стояли пассажиры. Воцарилось какое-то тягостное молчание. Никто не решался первым побеспокоить «даму с собачкой». Собака, как и ее хозяйка, «упорно не замечала окружающих». Наконец, один из вошедших не выдержал и обратился к особе с просьбой убрать собаку с сидения. «Дама» какое-то время не двигалась, не реагировала на обращение, как будто не слышала. И только когда пассажир повторно более решительно повторил просьбу, обернулась к нему, смерила его презрительным взглядом с головы до ног и затем спокойно, не повышая голоса, но так, что всем отчетливо было слышно, произнесла: «Пошел вон!». Пассажир, оторопев от неожиданности, хотел было что-то возмущенно ответить, но незнакомка продолжала: «Кому сказала: пошел вон! Хочешь, чтобы собаку натравила? Чтоб отгрызла тебе голову?». Собака, наконец, тоже оторвалась от созерцания сельского пейзажа, услышав голос хозяйки, повернулась к говорившему. На морде у нее уже не было того первоначального добродушия. Сейчас это был зверь. Он ощерил клыки, глухо зарычал. Пассажир, поперхнувшись на полуслове, замолчал и, не проронив больше ни слова, начал протискиваться к тамбуру.

Хозяйка, а вместе с ней и собака опять прильнули к оконному стеклу и уже не отрывались от него до самого Киева.

Окружающие не вмешались в диалог, молчали, делая вид, что ничего не произошло, что их это не касается, стояли, страдая от духоты, жары, сутолоки.

А мне почему-то вспомнился одесский трамвай тридцатилетней давности, когда сегодняшняя незнакомка была еще маленьким прелестным ребенком, которого мамаша усаживала рядом с собой на отдельное сидение, а вокруг стояли взрослые и пожилые пассажиры. И все молчали, следуя крылатому выражению: «Сиди, детка, сиди, когда состаришься - настоишься...»