Так говорит Харольд Касимов. Один из чудом выживших детей Холокоста

Говорят, что в детстве невозможно понять смерть. Дети ощущают себя бессмертными. Осознать страх смерти, когда тебе нет и четырех лет, - это страшный опыт.

"Мои родители велели мне выжить. И я выжил", - говорит Харольд Касимов, профессор религиоведения колледжа Гриннелла (штат Айова, США), один из немногих выживших "Hidden Children".

19 месяцев и пять дней он прятался с родителями и сестрами в глубокой яме, прикрытой соломой и картошкой. В яме под коровником во дворе литовского крестьянина…

Несколько раз он видел снизу ноги тех, кто разыскивал еврейские семьи для отправки в гетто, а затем в концлагерь. Он не любит об этом рассказывать. Он не вступает в организации, общества, комьюнити. Его даже не было на торжественных встречах в День памяти погибших в войнах.

Он профессор университета, философ, мудрец. Ведет курс по религиям мира и считает, что религия - это могущественная сила в борьбе со злом.

* * *

Харольд родился в городе Дрисвяты в Литве и прожил там три года в ласке и любви, самый младшенький и долгожданный мальчик, с родителями, бабушками и дедушками, с двумя старшими сестрами. Отец Харольда был рыбаком, давал работу многим жителям. Рыбу ловили и продавали в Вильно, в Варшаве.

Начались погромы, и отец перевез всю семью в Турмонт. Нацистские войска приближались. 25 июня 1941 года начались погромы с участием литовцев и поляков: пытки, издевательства, убийства, поджоги, грабежи. 2 июля и в Дрисвяты, и в Турмонт вошли нацисты.

Вот странно: это не случай, а закономерность. И слышу, и читаю об этом не впервые. Во время Второй мировой войны, как только приходило известие, что нацисты наступают, в городах и селах начинались погромы. Организовывали и участвовали в них местные жители. Кто-то - из жажды наживы, кто-то - от ненависти и зависти к состоятельным и работящим людям, кто-то - от дремучести своей, а кто-то - из убеждения, которое носит название антисемитизм.

Что-то похожее происходит в любой войне. Когда люди теряют человеческий облик и душу, выпуская наружу самые низменные инстинкты…

* * *

Дом семьи Касимовых в Турмонте был так велик и красив, что когда пришли нацисты, превратили его штаб гестапо. Семью отправили в гетто, не позволив взять даже самое необходимое. Некоторые еврейские семьи Турмонта были расстреляны сразу, а умелых, способных делать тяжелую работу, поместили в гетто. Женщины вязали носки для немецких солдат, а мужчины копали канавы или прокладывали дороги.

Однажды отец Харольда пришел с работы с окровавленным ухом: часовой что-то крикнул ему, отец не услышал, вернее, не захотел услышать. Он всегда выбирал, что слышать, а что нет, - так писала в своих воспоминаниях старшая сестра Харольда Рита. Часовой избил отца прикладом винтовки. С тех пор отец на самом деле перестал слышать. А вскоре к ним пришел священник. Он предупредил отца, что гестапо забирает всех евреев в Бреслау, где их расстреливают. Отец пытался убедить другие семьи в гетто, что надо спасаться, бежать, но его не услышали. Или не захотели услышать... Спустя какое-то время после бегства семьи Касимовых всех жителей гетто расстреляли. Вывели, построили в шеренгу... И стариков. И женщин. И детей.

* * *

- И детей... - сказал профессор Касимов.

Харольд красив, интеллигентен. У него холеные руки с тонкими пальцами. Он объездил весь мир, подолгу жил в Таиланде и Японии, встречался, беседовал и работал с религиозными лидерами, с самыми известными людьми, связанными с религией, в том числе с Папой Иоанном Павлом II и Далай Ламой. Харольд - автор уникальных книг по религиоведению. Одна из самых значительных - "Ни одна религия не является островом". Эта книга - межрелигиозный иудейско-буддистский диалог, над которым Харольд работал с начала 60-х.

Он образован. Он удивительно спокоен, приветлив, дружелюбен. У него изысканные манеры, он со вкусом одет.

И невозможно поверить, что жизнь его начиналась в вонючей холодной яме, в голоде, холоде, темноте, в полной вынужденной тишине, почти без движения и в страхе за свою жизнь.

* * *

Старшую сестру Харольда Риту спрятали в очень бедной польской семье. В хате с земляным полом. Большой риск. Поляков и белорусов за укрывательство евреев расстреливали. Но эта польская семья была очень бедна и нуждалась в деньгах. Отец заплатил - так пишет Рита. Взяли в дом только ее. Харольд был еще слишком мал, а сестра родилась жгучей брюнеткой, и в ней легко можно было опознать еврейку. Повезло только Рите, из-за ее светлых пшеничных волос. Так считала семья. Сыновья хозяйки обижали и били девочку. Но их мать любила Риту, потому что она быстро училась всему, что знала сама хозяйка. Девочка слушала истории про Иисуса Христа и легко выучила и польский язык, и христианские молитвы.

Однажды в канун Рождества в дом зашел сосед и, разглядывая девочку, спросил: "Это случайно не дочь рыбака Нохима?" Хозяйка пробормотала что-то невразумительное, мол, это племянница. Но в тот же вечер девочку отправили в гетто к семье.

Проснувшись наутро в гетто, Рита увидела свою бабушку, которая неистово молилась и просила милости для своих детей и внуков. Девочка упала рядом с ней на колени, перекрестилась, как ее учила бедная польская пани, и принялась горячо молиться. Так они обе молились на разных языках одному Богу...

* * *

Священник предупредил семью еще раз, что на следующий день их собираются перевозить в Бреслау, и что всех расстреляют. Ночью они бежали из гетто. Бабушка отказалась и погибла от рук нацистов, как и семьи ее дочери и младшего сына. Расстреляли всех. И детей.

* * *

Более двадцати людей, бежавших из гетто, прятались сначала в лесу, в маленькой пещере. Потом пять месяцев семья Касимовых пряталась в коровнике с еще одной семьей, а затем отец ушел на несколько дней, чтобы найти другое убежище. В результате, заплатив большую сумму золотом, отец перевел семью на польскую ферму, где им разрешили выкопать яму в хлеву.

- Яма получилась не очень глубокая, длиной в человеческий рост. И мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Мы называли свою яму "кever", что на идише означало "могила". Сверху она была закрыта картошкой и сеном. Рядом отец выкопал еще одну яму, условно говоря, санитарную. Страшную, смрадную, полную жаб и насекомых, - говорит профессор Касимов.

Первые дни фермер давал им кашу из бобов, травы и очисток, которую он варил для кроликов. Рассчитывал, что война окончится через несколько месяцев. Затем фермер понял, что кормить "иждивенцев" ему придется гораздо дольше, и решил их... отравить.

Мама Харольда, сидя с детьми в кромешной темноте, за несколько месяцев вся превратилась в слух. Она подслушала, о чем говорил фермер с женой, и рассказала об этом мужу. Отец Харольда сделал мудрый ход - он сообщил фермеру, что уйдет в лес на несколько дней, чтобы найти там своего брата, который был в партизанском отряде. Конечно, брата отец Харольда не нашел, но фермеру рассказал, что виделся с ним и другими партизанами и сообщил им, где прячет семью. Фермер понял, что если отравит своих постояльцев, то партизаны узнают об этом и отомстят. Нацистам тоже нельзя было сообщить, что он прячет еврейскую семью, потому что церемониться с ним не будут - сожгут ферму и расстреляют его и жену. Поэтому он был вынужден расстаться с идеей избавиться от Касимовых, но с того самого дня кормить их перестал.

Часто отец Харольда, подвергая себя смертельной опасности, выбирался по ночам из ямы, чтобы найти хлеб и воду. Когда он уходил, вспоминает Рита, вся семья была в ужасе. А если бы он не вернулся, что бы было с детьми и их мамой?

- Что мы делали все это время? Мама шепотом пела нам песни, учила нас молитвам. И еще мы учились считать. На пальцах. И спали. Просыпались голодные. И старались уснуть, - рассказывает профессор Касимов.

Жили в постоянном страхе, даже маленький Харольд. Время от времени они слышали немецкую речь, видели сапоги солдат рядом с коровником. Собаки обнюхивали, скулили и скребли лапами вокруг того места, где затаив дыхание, лежала семья.

Как они выжили, как сохранили человеческий облик?! Девятнадцать месяцев и пять дней в темноте, холоде, голодные, они выжили и остались людьми.

- Мы были больше мертвые, чем живые, - говорит Харольд.

Началось наступление советских войск. Отец решил увести семью через приближающийся фронт к Советам. Ночью они выбрались из ямы. Младшие дети не стояли на ногах - они разучились ходить. Отец посадил их в мешок и понес на спине. Шли через лес. Впереди отец с Харольдом и его сестрой, следом, за руку, мама и старшая сестра Харольда, еле-еле ковыляющая от слабости, голода. Иногда Рита ползла, потому что не могла идти. Она писала в своих воспоминаниях, что ползла, как собака, вслед за семьей.

- Мы были потрясены. Впервые за много дней мы увидели звезды, солнечный свет, - вспоминает Харольд, - деревья, кукурузное поле, озера, полные воды...

Они пережидали бомбежки, кое-как выбрались из горящего леса. Шли несколько суток по ночам, днем прятались в пустых разбитых домах. Немцы убегали так быстро, что в некоторых местах даже оставалась приготовленная еда. А еще Харольд помнил, каким был свежий воздух, как всходило солнце, и как пели птицы по утрам.

Они подошли к озеру. Отец сказал, что надо его пересечь, потому что это самый быстрый и безопасный способ добраться до освобожденного Турмонта и их дома. Дети не помнят, как они перебирались через озеро. Отец где-то добыл лодку и греб около девяти миль. На другом берегу стояли советские танки, солдаты во все глаза глядели на семью Харольда.

- Некоторые крестились, как будто увидели привидения - истощенных оборванных страшных грязных взрослых и детей, - говорит профессор Касимов.

Когда они наконец пришли в Турмонт, выяснилось, что все дети, с которыми играли Харольд и его сестры, были расстреляны. Все родственники Харольда, тети, дяди, двоюродные братья и сестры были убиты немцами. Собственно, никого из тех, кто жил в Турмонте до войны, в городе не оказалось. Кого-то убили немцы, кто-то бежал и не вернулся.

* * *

Профессор Харольд Касимов всю свою жизнь занимается изучением разных религий, а главное - является инициатором и активным участником межрелигиозного диалога.

"Религия - это могущественная сила, которая может изменить многое. Межрелигиозный диалог для меня очень важен, потому что я не хочу, чтобы дети теряли детство из-за религиозно санкционированного насилия, фанатизма и предрассудков, из-за экстремизма, буквализма, из-за национализма и отсутствия этики. Я сейчас не уверен, что мы действительно живем в новую эпоху, как говорят все вокруг. Во всем, что происходит в мире, я вижу аргументы за и против. Но одна вещь, от которой мы не можем отказаться - это надежда. И сострадание. Сострадательный человек свободен от эгоизма, ненависти, жадности и заблуждений, - говорит профессор Касимов.

* * *

- Что же спасло вас тогда, профессор?

- Мы выжили и остались людьми благодаря силе духа и любви наших родителей, светлая им память, - говорит он.

* * *

Когда к нам в Черновицкую область пришли румынские фашисты, всех евреев нашего городка собрали в одном месте, на сборном пункте, как объявляли тут же появившиеся полицаи из местных. Всех отвели в рощу у реки Прут, отобрали взятые с собой вещи и расстреляли. А кто не подчинился и не пришел на сборный пункт, тех искали в городе, приходили прямо к ним домой…

Неожиданно, к удивлению жителей нашего городка, где все друг друга знали, появились осведомители из местных. Они помогали, с готовностью указывали дома, где жили еврейские семьи и родственники тех, кто воевал на стороне советской армии.

Со мной иногда происходит одна странность. Я вдруг понимаю, осознаю, что это - не далекая история, которую мы формально изучали на уроках в школе. Что это касается лично меня и находится совсем рядом. Что это происходило недавно, вчера, с людьми, жившими здесь, в этом маленьком квартале, неподалеку от нашего старинного горбатого моста. С людьми, которые еще могли бы встретиться мне на улицах, и что я и есть часть всех этих событий, и моя собственная жизнь - просто продолжение этой истории…

Вот одно село. Такое живописное, богатое село по соседству. Мы ездим через это село в Черновцы и обратно. Пять минут на машине. Люди трудолюбивые, старательные. Дома - дворцы. Лужайки. Бассейны. Большие торгово-развлекательные центры, роскошные рестораны и отели. Ничем не удивишь. Европа практически. И как-то вдруг мой сын, тогда еще совсем маленький, задал неожиданный вопрос: мама, а где здесь, в Боянах, каменный солдат? Почему в этом селе, как в других, нет памятника погибшим на войне односельчанам?

Так ведь было принято. Памятник. На нем список. Чтобы 9 мая прийти, положить цветы. Чтобы почетный караул. Чтобы ветеранам было где собраться, вспомнить, помянуть. Чтобы дети, внуки знали историю семьи… И вдруг в селе Бояны такого памятника не оказалось. В таких случаях я ничего не оставляю на потом. Если мне непонятно, обязательно иду и спрашиваю. Словом, я сразу заехала в сельсовет и спросила прямо, где ваш памятник.

Выяснилось страшное. Село, такое мирное, цветущее, где мы часто бываем в развлекательном центре, в пиццерии или на ипподроме - я же говорила, что село очень богатое, - это знакомое своими дорогами, местами и людьми село воевало на стороне фашистской Румынии.

Там, в центре, жил раввин. Семь дочерей. Как было принято, помогал соседям, знакомым, да всем, кто приходил в синагогу или прямо к нему домой - всем, кто просил. Еще не вошли румынские войска, только слухи пошли об их наступлении, а соседи уже закололи всех. Девочек. Раввина. Раббанит. Вилами.

Как понять это? Как понять?..

Мне часто снится сон: я в длинном сером платье, в платке поверх длинных черных волос, заплетенных в косу, босая, убегаю от кого-то и прячу у себя чьих-то маленьких детей. Я боюсь, чтобы дети не заплакали от голода или усталости. Чтобы нас не нашли. Я спешно поднимаюсь в убежище по лестнице с хрупкими опасными гнилыми перекладинами, с провалами, открывающими страшную пустую высоту внизу под ногами; почти бегу, прижимая к груди маленького мальчика, держа за руку девочку постарше. А потом стою с ними, с этими детьми, у быстрой горной реки. А по зеленому склону, от древней полуразрушенной деревянной мельницы, равнодушно стоящей на вершине холма, уверенно, пружинисто шагая, спускаются люди с повязками на рукавах обычных поношенных пиджаков, в нечищеных сапогах. И каждый придерживает левой рукой автомат у себя на плече. Они ускоряют шаг, показывая на нас с детьми пальцами. Бежать мне некуда. Последнее, что я вижу, - серый от пыли сапог с опавшим по ноге растрескавшимся голенищем. И в панике всегда просыпаюсь. А руки мои еще долго помнят потную ладошку девочки и тугую тяжесть мальчика.

Почему мне снится этот чужой сон? Что в моем доме принимает, как антенна, этот повторяющийся, ужасный заблудившийся в космосе сон?..