Голда Меир: киевлянка, ставшая мифом

В 70-х гг. прошлого века невозможно, пожалуй, было найти киевлянина, спросившего бы, при упоминании о Голде Меир, удивленно или равнодушно: "А кто это?". Внешне до боли похожая на самую обычную еврейскую бабушку, которых так много было на Подоле или Воскресенке, Чоколовке или Демеевке, премьер-министр крохотного ближневосточного государства стала олицетворениям "иначести", альтернативы, которая, как, казалось, убедительно доказывал весь опыт 60 лет советской жизни, была фантастической, просто невозможной. К тому времени для советской пропаганды "коварные сионисты", создавшие и отстоявшие в неравной борьбе с соседями-арабами государство Израиль, были не менее страшными врагами, чем их "покровители и хозяева" - "американские империалисты". Арабские союзники и подопечные СССР, несмотря на подавляющее превосходство в численности войск и количестве вооружений, постоянно испытывали поражения в войнах с Израилем, поддерживаемым Соединенными Штатами и Западной Европой. Это стало одним из основных факторов, сдерживающих дальнейшее распространение влияния Москвы во всем мире, убедительным свидетельством неэффективности советских методов и подходов по сравнению с рыночной демократией. Но еще большей опасностью для Кремля было то, что он был вынужден в обмен на "разрядку международной напряженности" пойти на уступки в вопросе эмиграции советских евреев.

Русские, украинцы и другие нации огромной Советской империи на собственном опыте убедились, что не все подданные СССР являются полностью беззащитными рабами коммунистического руководства, условия существования и сама жизнь каждого из которых всецело зависит от воли Кремля. Сотни тысяч евреев, обычных, а с определенной точки зрения даже и "второсортных", граждан СССР, получили реальный шанс вырваться из-под власти коммунистического режима. И в головах очень многих людей других национальностей на уровне сознания или подсознания возник вопрос: если можно евреям, то почему нельзя нам, чем мы хуже?

Несмотря на это, еще в 1970-х гг. большинство киевлян относилось к Голде Меир и в целом к "сионистам", которых она олицетворяла, скорее отрицательно, со смесью любопытства и враждебности. Здесь сыграли свою роль и навязчивая советская пропаганда, под влияние которой неизбежно попадали не слишком склонные к самостоятельному мышлению люди; и довольно распространенный еще традиционный антисемитизм - исторически украино-еврейские межнациональные отношения на протяжении веков общего проживания на одной земле трудно было назвать идиллическими; и элементарная зависть - ведь евреи, в отличие от обычных украинцев или русских, фактически получили определенные "привилегии" - реальную возможность вырваться за "железный занавес". Хотя в интеллектуальной среде, в частности среди студентов гуманитарных специальностей, к числу которых тогда принадлежал и автор очерка, враждебности не было - лишь любопытство, а порой и симпатия. Вот только более или менее полной информации о том, кто такая Голда Меир, за что и как конкретно она боролась всю свою долгую жизнь, не было.

Как Голда Мабович стала Голди Меерсон

3 мая 1898 г. в семье плотника Мойше-Ицхока Мабовича и его жены Блюмы родилась дочь Голда. Произошло это в Киеве, на улице Бассейной. Большая часть матери городов русских не входила в черту оседлости - перечень районов Российской империи, где разрешалось селиться евреям. Тем не менее, для Подола, а также небольшого района около Бессарабской площади было сделано исключение. Таким образом, будущий лидер еврейского государства родилась в самом центре Киева. У Мабовичей было восемь детей, однако пятеро братьев и сестер Голды умерли маленькими - семья жила в страшной нищете, и медпомощь для нее была фактически недоступной. Выжили только сама Голда, старшая сестра Шейна и младшая Ципке, ставшая впоследствии в Америке Кларой.

В советские времена в Киеве был распространен миф, что Голда Меир провела в этом городе все свое детство, якобы даже училась здесь в женской гимназии и уже позднее, в Америке и Палестине, постоянно с ностальгией вспоминала город на берегах Днепра. На самом деле это не соответствует действительности. Отец и мать ее познакомились в белорусском городке Пинске, где жила семья Блюмы Найдич, а Мойше Мабович проходил срочную службу в русской армии. После демобилизации они поженились, несмотря на недовольство Блюминых родителей - сирота Мабович не имел ни гроша за душой. Несколько лет они прожили в Пинске, где Мойше получил специальность плотника, а незадолго до рождения Голды поехал в Киев, где нашел сравнительно высокооплачиваемую работу и спустя несколько месяцев выписал туда беременную жену с детьми. Однако уже через полгода после рождения Голды отец потерял постоянную работу и в дальнейшем перебивался лишь случайными заработками. Вся семья жила в одной маленькой комнатушке. Как вспоминала Голда, на протяжении всего своего детства - ни в Киеве, ни позже в Пинске, ни даже в Америке, она никогда, ни одного дня не ела досыта.

Наша героиня жила в Киеве лишь до пятилетнего возраста. И, как она сама писала через много лет, практически ничего не помнит о городе над Днепром. В памяти Голды сохранился лишь один-единственный, и, к тому же, не слишком оптимистичный, киевский эпизод - испуганный отец вместе с еще каким-то мужчиной изнутри заставляют досками входную дверь их дома на Бассейной, поскольку стало известно, что вот-вот должен начаться еврейский погром. Для маленькой девочки психологическим шоком стало то, что отец, такой сильный и самый важный в мире, не может защитить ее от врагов, а только пытается вместе с семьей спрятаться от них. И, вероятно, именно это унизительное детское воспоминание стало толчком к тому, что премьер-министр Израиля через много лет считала одним из приоритетов своей деятельности, чтобы никогда жизнь и смерть ни одного еврея в любом уголке мира не могли зависеть от воли и желания антисемитов.

В 1903 г. Мойше Мабович, который так и не смог найти в Киеве приличной работы, перевез жену и трех дочерей в Пинск, оставил их у тестя, а сам, заняв денег на билет, отправился в "землю обетованную" - Америку. Проведя несколько месяцев в Нью-Йорке, Мабович переехал в город Милуоки в штате Висконсин. Там он, наконец, нашел хорошо оплачиваемую работу. Впрочем, заработки Мойше были высокими только относительно. Откладывая каждый цент, он смог лишь через три года рассчитаться с долгом и собрать деньги на переезд в Америку жены и детей. Через Атлантику Блюма с детьми плыла четвертым классом - далеко не на каждом пароходе вообще был класс ниже третьего.

В общей сложности Голда провела в Российской империи, Украине и Беларуси первые восемь лет жизни. И все же, вряд ли можно утверждать, что восточнославянская культура оказала значительное влияние на формирование ее личности. По крайней мере, став взрослой, она совершенно не владела ни русским, ни украинским, ни белорусским языками. Да и каких-то особых симпатий к стране, где родилась, не чувствовала: "Россия не оставила у меня ни одного приятного воспоминания", - утверждала Меир в конце жизни. Сказались бедность и неравноправие, в которых 100 лет назад жило подавляющее большинство российских евреев, в частности, все ее родственники. Родным языком Голды был ныне уже почти всеми забытый идиш, язык восточноевропейских евреев, сформировавшийся на базе немецких диалектов, с некоторыми лексическими и грамматическими заимствованиями из иврита, древнееврейского языка. Ее миром, миром ее родителей и дедов был мир провинциального еврейского местечка. "Это местечко, воскрешенное ныне в романах и фильмах, - писала через много десятилетий в своих воспоминаниях уже бывший премьер-министр Израиля, - известно теперь в краях, о которых и не слышали мои деды, веселое, добродушное, волшебное местечко, на чьих крышах скрипачи вечно играют сентиментальную музыку, не имеет ничего общего с тем, что помню я: с нищими, несчастными маленькими общинами, где евреи едва-едва перебивались, поддерживая себя надеждами на то, что когда-нибудь станет лучше, и веря, что в их нищете есть какой-то смысл... Я нередко рассказывала своим детям, а потом и внукам о жизни в местечке, которое я смутно помню, и нет для меня большего счастья, чем сознавать, что для них это лишь урок истории".

Большое влияние на формирование личности Голды оказал человек, которого она не видела ни разу в жизни, - ее дед по отцовской линии умер еще до рождения внучки. Он принадлежал к так называемым кантонистам - еврейским подросткам, которых на 25 лет отправляли служить в русскую армию и "принудительно-добровольно" заставляли креститься. Ее дед Мабович, происходивший из очень религиозной семьи, прослужил в армии 13 лет. Он не только не согласился отречься от веры предков, но и за все те годы ни разу не притронулся к "трефному" - любому блюду, приготовленному не в соответствии с предписаниями Торы - иудейского "Закона". Несмотря на насмешки и угрозы он питался только хлебом и сырыми овощами. Когда по состоянию здоровья его комиссовали из армии, то из-за опасения, что по незнанию он все же нарушил "Закон", отставной солдат искупал свои воображаемые грехи тем, что спал на лавке в неотапливаемой синагоге, а подушкой ему служил камень. Не удивительно, что умер он молодым.

Ни родители Голды, ни она сама не были такими ортодоксальными иудаистами, как ее дед. Религия не имела такого уж большого значения в жизни семьи, хотя все регулярно ходили в синагогу и придерживались основных предписаний Торы в быту. Однако Голда унаследовала от деда принципиальное, бескомпромиссное нежелание отказываться от своей еврейскости, хоть как-то скрывать или хотя бы не афишировать ее под психологическим давлением часто вовсе не доброжелательного нееврейского окружения.

Шейна, старшая на девять лет сестра Голды, еще в Пинске в 14 лет стала активной участницей движения социалистов-сионистов. Не изменила она своим убеждениям и в Америке. А пока что семья поселилась в еврейском районе Милуоки и начала адаптироваться к новой жизни.

Постоянной работы с приличным жалованьем у Мойше Мабовича не было и в Милуоки. И мать, чтобы хоть как-то поддержать семью материально, открыла в своем доме маленькую продуктовую лавку. Дела и там пошли не слишком удачно - у Блюмы не было опыта работы в торговле, к тому же она не знала английского языка, и очень медленно, с большим трудом им овладевала. Правда, все ее соседи - потенциальные покупатели - разговаривали на идиш, как и Мабовичи. А вот когда надо было закупать продукты для лавочки на городском рынке, у недавней иммигрантки были серьезные проблемы. Отец все время был на работе или в ее поисках, старшая сестра Шейна наотрез отказалась принимать хоть какое-то участие в торговле, поскольку это противоречило ее социалистическим убеждениям. К тому же вскоре выяснилось, что она больна туберкулезом, и ей пришлось надолго лечь в еврейскую больницу в Денвере, за полторы тысячи километров от Милуоки. Ципке была еще мала, так что единственной помощницей матери в лавочке стала Голда, хотя и ей это было совсем не по душе.

Из-за работы приходилось часто пропускать занятия в школе, где девочке очень нравилось. Она быстро и без заметных усилий овладела английским и училась отлично. В 11 лет создала из своих одноклассниц Американскую ассоциацию юных сестер. Дело в том, что родители Голды, а также беднейшей части ее одноклассников, не имели возможности покупать детям учебники. Обучение в школе было бесплатным, но книги родители должны были покупать сами. "Ассоциация" Голды провела митинг, на который пришли десятки взрослых людей. Там девочка произнесла первую в своей жизни публичную речь, суть которой сводилась к тому, что учебники должны быть у всех детей, независимо от того, богаты их родители или нет. В результате собрали "астрономическую" сумму - по крайней мере, на учебники для всех детей ее класса хватило...

В 14 лет Голди (как теперь ее называли) окончила начальную школу. На том ее образование должно было закончиться - быть "ребеце" (ученой женщиной), по мнению матери, ей было совершенно ни к чему. Голди некоторое время работала младшей продавщицей в универмаге в центре города - заворачивала в бумагу покупки. Но, в конце концов, бросила работу и против воли родителей записалась в среднюю школу. Однако вскоре у матери возникла новая идея. Она решила 14-летнюю девочку выдать... замуж за 30-летнего коммивояжера Гудштейна. И Голди просто сбежала от родителей в Денвер к сестре Шейне, вышедшей как раз замуж за своего любимого еще с пинских времен Шамая Корнгольда, поехавшего за ней в Америку.

Поскольку Шейна была больна туберкулезом, семья вынуждена была жить в Денвере, где климат для таких больных был самым подходящим в Соединенных Штатах. Но с работой в городе было трудно. В крохотной квартире Шейны и Шамая постоянно собирались все денверские идишязычные молодые иммигранты, большинство из которых болело туберкулезом. Это были анархисты, социалисты, сионисты. И, как вспоминала позже наша героиня, эти бесконечные вечерние разговоры дали для формирования ее эрудиции и мировоззрения не меньше, чем учеба в школе.

Одним из завсегдатаев этого "клуба" был Морис Меерсон, чья семья приехала в США из Литвы. Морис знал и понимал искусство и литературу. Вскоре между ним и Голди завязались романтические отношения. Водил он свою любимую преимущественно на бесплатные концерты и лекции по литературе, истории, философии - на то, чтобы покупать какие-либо билеты, у Мориса просто не было денег.

В 1916 г. Голди окончила среднюю школу и поступила в учительский колледж. В декабре 1917-го она вышла замуж за Мориса и с того времени стала Голди Меерсон. Тогда же, под влиянием Бен-Гуриона, одного из лидеров палестинских сионистов-социалистов, совершавшего как раз продолжительное агитационно-пропагандистское турне по Америке, она стала активисткой этой политической силы. Зимой 1918-го, в 20 лет, ее избрали делегатом Американского сионистского конгресса в Филадельфии. К суровому Бен-Гуриону Голди, по ее собственным словам, относилась с "благоговейным страхом", но, несмотря на это стала одной из его ближайших соратниц на долгие десятилетия. Пыталась даже записаться в Еврейский легион, чтобы воевать против турок и немцев за освобождение Палестины. Но ее не взяли как женщину. После окончания колледжа Голди вернулась с мужем в Милуоки, где начала учительствовать в идишязычной "фолксшуле" - школе, созданной сионистами.

От Мерхавии до Москвы

23 мая 1921 г. из Нью-Йоркского порта вышел обветшалый пароход "Покахонтас", на котором "было поломано все, что только может быть поломано". На его борту находилась небольшая группа идейных сионистов из Соединенных Штатов и Канады, выезжавших в Палестину. Среди них была и Голди Меерсон, которой удалось убедить ехать на нищую родину предков из богатой Америки не только своего мужа Мориса, но и сестру Шейну с детьми (Шамай присоединился к семье немного позже).

Когда после опасных и изнурительных нескольких недель путешествия Голда и ее спутники вышли на грязный перрон крохотного тель-авивского вокзала, их никто не встретил. Как выяснилось позже, друзья-сионисты, приехавшие сюда из Америки двумя годами раньше, именно в тот день улаживали последние формальности, чтобы вернуться в Штаты... Тель-Авив, бывший к тому времени лишь еврейским предместьем арабского города Яфо, насчитывал всего 15 тыс. жителей - этакое большое и весьма невзрачное село. Через несколько минут ожидания один из друзей-сионистов сказал: "Ну, Голда, ты так хотела увидеть Эрец-Исраэль. Вот мы и приехали. А теперь можем ехать назад".

Но Голда отправилась с мужем в Мерхавию - один из первых кибуцев (коммун), созданных сионистами в Палестине. Сначала мерхавийские кибуцники наотрез отказались принимать в свои ряды семью Меерсонов - ведь "изнеженные" американцы, по их мнению, в принципе не могли выдержать трудностей жизни в кибуце. В конце концов, Голде удалось убедить единомышленников дать ей шанс. И одним из аргументов был патефон с кучей пластинок, привезенный Меерсонами из Америки, ставший с того времени собственностью кибуца. Хотя, как вспоминала позже Меир, кое-кто желал бы "получить приданое без невесты".

Советский колхоз по сравнению с тогдашним израильским кибуцем - просто-таки царство индивидуализма. Все кибуцники ходили в одинаковой одежде, ели только в общей столовой, и никто не имел права что-либо съесть или выпить, не поделившись с другими. Дети должны были жить в общем детском помещении, лишь несколько раз в день посещая родителей в их комнате. Кибуцники трудились на работах, на которые их направляло правление, и никогда не наедались досыта. Женщины-кибуцницы считали унизительным для себя дежурить на кухне и требовали, чтобы их коллеги-мужчины тоже готовили еду. Голда эту логику не понимала. "Почему кормить скот в хлеву - почетно, а своих товарищей - нет?" - спрашивала она. И сделала все возможное, чтобы хоть как-то улучшить питание в общественной столовой. От такой жизни она была в восторге. Незадолго до смерти Меир утверждала, что годы в Мерхавии были самыми счастливыми для нее, а единственное, о чем она жалеет в жизни, - что не возвратилась в кибуц после отставки с должности премьера. Кстати, позже ее дочь Сарра, бросив учебу в гимназии за год до окончания, переселилась вместе со своим будущим мужем в Ревивим - только что основанный кибуц в пустыне Негев, где и прожила почти всю жизнь.

А вот Морис жизни в кибуце не выдержал. Его здоровье было серьезно подорвано, но больше всего его доставала "ограниченность интеллектуальной жизни" - в кибуце никто не говорил о музыке и литературе, которые Морис считал смыслом своей жизни. А еще он не мог смириться, что их будущие дети в кибуце будут практически оторваны от родителей. И вскоре Голда, чтобы сохранить семью, была вынуждена со "слезами на глазах" оставить Мерхавию и вернуться с Морисом в Тель-Авив. Забегая вперед, скажем, что семья таки распалась. В 1928 г. Голда и Морис разъехались, а в 1938-м официально развелись, хотя сохранили дружеские отношения до конца жизни Мориса (он и умер в 1951 г. в доме бывшей жены, правда, в ее отсутствие - Голда тогда была в зарубежной командировке).

А пока что в Тель-Авиве Голда устроилась работать кассиршей, немного позже друзья-сионисты предложили ей и Морису работу в Иерусалиме, в Солел Боне - комитете общественного строительства еврейского профсоюза Гистадрут. В 1923 г. у Голды родился сын Менахем, а в 1926-м - дочь Сарра. На некоторое время она оставила работу, превратившись в типичную "еврейскую маму", жизнь которой сводится к семье и воспитанию детей. Этот период был для Голды самым трудным. И дело даже не в том, что жалованье Мориса было скудным, и семья жила в бедности, как и подавляющее большинство тогдашних еврейских поселенцев в Палестине. Хуже всего было то, что она ничего, или почти ничего, не делала для служения своей Идее, была практически лишена всего того, ради чего ехала на родину предков. Поэтому, когда в 1928 г. ей предложили стать секретарем Моэцет ха-поалот - сионистского Женского рабочего совета, она согласилась. Морис остался в Иерусалиме, а она с детьми поехала в Тель-Авив. Так началась карьера Меир как сионистского функционера, государственного деятеля еще не созданного государства...

Ей приходилось очень много работать, в частности часто выезжать за рубеж, чтобы обеспечить более действенную поддержку палестинским сионистам со стороны еврейской диаспоры, особенно в Соединенных Штатах. И хотя во время ее отсутствия за детьми всегда кто-то присматривал, Голда чувствовала угрызения совести, что не дает своим детям всего должного, не является для них хорошей мамой. Ведь в те дни, когда ее мучила особо сильная мигрень, и она была вынуждена оставаться в кровати, Менахем и Сарра прыгали у ее кровати, радостно распевая: "А сегодня мама дома! Голова в нее болит!". "От этой песни головная боль не проходила, - вспоминает Меир, - но начинало болеть еще и сердце". И только когда у Сарры серьезно заболели почки, а врачи в Палестине так и не смогли поставить ей правильный диагноз, и возникла угроза, что ребенок умрет, Голда упросила Бен-Гуриона разрешить ей вместе с детьми поехать на несколько месяцев в Америку спасать Сарру. Дочь быстро поставили на ноги в нью-йоркской больнице Бет-Исраэль, а миссис Меерсон за это время создала в Северной Америке довольно массовую и действенную женскую сионистскую организацию "Женщины-пионеры".

Даже в этой трагической ситуации ей удалось гармонично сочетать свою любовь к детям с политической деятельностью!

"Поговаривают, - вспоминала бывший премьер-министр, - будто Бен-Гурион как-то сказал, что я - "единственный мужчина" в его кабинете. Забавно, что он (или тот, кто придумал это) считал, что это - самый большой комплимент, который можно сделать женщине. Сомневаюсь, что какой-либо мужчина почувствовал бы себя польщенным, если бы я сказала, что он - единственная женщина в правительстве".

В 1934 г., по возвращении из Америки, Меерсон стала членом президиума Гистадрута, позже, во время Второй мировой войны, была членом Военного экономического совета, созданного британской администрацией Палестины. Постепенно Голда стала одним из самых уважаемых и влиятельных лидеров палестинских сионистов. Особенно отличилась она в 1948 г., накануне провозглашения государства Израиль. Уже было понятно, что это послужит причиной войны со всеми соседними арабскими странами, не желавшими отдавать землю Палестины, где их братья-арабы жили уже полтора тысячелетия, заезжим евреям. Рождавшемуся государству больше всего было нужно... оружие. И хотя команде Бен-Гуриона удалось уговорить Кремль поставить такое крайне необходимое вооружение из вассальной Чехословакии, за него надо было немедленно платить, а денег не было. Таким образом, Бен-Гурион поставил перед Голдой, казалась бы, нереальную задачу - за несколько недель собрать в Америке астрономическую, как на то время и место, сумму в 25, а еще лучше в 30 млн долл. Миссис Меерсон собрала 50 млн... При этом ей впервые удалось установить эффективные контакты не только с американскими социалистами-сионистами, с которыми она до сих пор имела дело, но и с акулами бизнеса еврейского происхождения, не имевшими на то время ни с социализмом, ни с сионизмом ничего общего.

Голда Меерсон стала одной из двух женщин, подписавших Декларацию о создании государства Израиль. А первой ее должностью в новообразованном государстве стала постоянная работа в... Москве.

Ее назначили послом Израиля в СССР. Должность эта была тогда стратегически важной. Ведь социалистам-сионистам удалось убедить Сталина в том, что Израиль может стать форпостом советского влияния на Ближнем Востоке. Так что Кремль не только не выступал в то время против создания этого государства, а, наоборот, всячески поддерживал...

3 сентября 1948 г. Голда прибыла в Москву. Триумфальная встреча, устроенная ей десятками тысяч советских евреев возле московской синагоги на еврейский Новый год, и до сих пор является одним со знаковых событий в короткой еще истории Израиля. "Благодарю вас за то, что остались евреями", - сказала госпожа посол. А тем временем организовала работу посольства по принципу кибуца - весь его персонал независимо от должности получал одинаковое жалованье, дифференцировавшееся только соответственно количеству членов семьи работника.

Впрочем, проработала Голда в Москве лишь семь месяцев. Бен-Гурион вызвал ее в Израиль, чтобы предложить еще более ответственную работу - министра труда, которым она была семь лет.

Создание нации

Как уже отмечалось, родным языком Голды Мабович был любимый ею идиш. Признавая необходимость возрождения древнееврейского иврита, она так никогда и не смогла в совершенстве овладеть этим языком, в отличие от идиша и английского. На протяжении 1920–1930-х гг. она считала, что в будущем еврейском государстве должны быть две языка - иврит и идиш. Тем более что для подавляющего большинства палестинских сионистских лидеров, да и обычных поселенцев, родным языком был именно идиш. Она без восторга отнеслись к идее Бен-Гуриона (настоящей фамилией которого, кстати, была идишская Грин), согласно которой идейный сионист просто обязан поменять свою идишскую,
русскую, польскую, грузинскую или любую другую фамилию на ивритскую, и превратилась
из Меерсон в Меир только в 1956 г., когда была назначена на должность министра иностранных дел. Да и то, не перевела свою фамилию, а просто взяла самое созвучное ивритское слово, совершенно иное по смыслу.

Но сразу после назначения министром труда ей пришлось предстать перед совершенно новой реальностью. Тогда в Израиле еще не было отдельного Министерства абсорбции, и проблемы не только трудоустройства, но и общего обустройства новоприбывших евреев-иммигрантов полностью лежали в компетенции ее министерства. А за 1949–1950 гг. население новообразованного государства увеличилось вдвое. В Израиль ринулись сотни тысяч евреев. Значительная часть их - остатки восточно- и центральноевропейских евреев, уцелевших после нацистского Холокоста. Однако большинство новых израильтян, казалось, не имели с идишязычными евреями ничего общего, кроме религии. После войны за независимость в 1948 г. по всем арабским странам прокатилась волна еврейских погромов, и за два года в страну, население которой составляло 800 тыс., прибыли 121 тыс. евреев только из Ирака, 35 тыс. - из Марокко, 48 тыс. - из Йемена. Немало из них пришли на родину предков… пешком через пустыню. А еще "алжирцы", "тунисцы", "иранцы", "индийцы"… Практически в полном составе переселилась в Израиль из охваченного гражданской войной Китая пятитысячная община шанхайских евреев. 200 тыс. человек элементарно не имели крыши над головой и жили в палатках, часто по две семьи в одной. Торговцы, ремесленники, учителя или официанты, которыми они были в странах, где родились, в большинстве случаев вынуждены были в отсталой Палестине, где еще только закладывались первые основы современной экономики, превратиться в скотоводов, слесарей, сантехников, докеров. Для "восточных" евреев любимый идиш Голды не означал совершенно ничего, а европейские евреи, по словам Меир, "в девяти случаях из десяти считали своих соседей (из мусульманских стран. -Авт.) дикарями, поскольку те никогда не видели ватерклозета".

Раздались голоса, чтобы временно ограничить иммиграцию или, по крайней мере, сделать ее "выборочной", пуская в Израиль только способных себя прокормить и принести пользу молодой стране. Однако сионисты не "поступились принципами". В 1950 г. был принят закон об иммиграции, соответственно которому любой еврей из любой страны мира мог беспрепятственно въехать в Израиль и автоматически получить гражданство. Меир вспоминает популярный тогдашний анекдот: мужчина, вздыхая, говорит: "Две тысячи лет мы ждали еврейское государство, и надо же было, чтобы его дождался именно я".

А тем временем госпожа министр провозгласила в парламенте, что "государство не потерпит у себя позорной бедности, из-за которой самые счастливые часы материнства отягощены тревогой о том, как прокормить ребенка, а люди, достигшие старости, проклинают день, когда появились на свет", и смогла за один лишь год построить 30 тыс. домов для бездомных. Была внедрена масштабная и очень эффективная программа профессионального обучения, переквалификации и трудоустройства новых иммигрантов. При этом все обучение велось только на иврите - языке, которого подавляющее большинство переселенцев до приезда на историческую родину практически не знало. Люди, не имевшие, казалось бы, между собой ничего общего, кроме религии и происхождения, находили общий язык в прямом и переносном смысле этого слова. Бен-Гурион сказал в первый год независимости Израиля, что мечтает о дне, когда начальником штаба Армии обороны Израиля станет йеменский еврей. Этого пока что не произошло, но еще в 40-е гг. прошлого века один такой "йеменец" стал мужем Голдиной дочки Сарры.

Тем временем уже к середине 50-х гг. Израиль смог "переварить" сотни тысяч послевоенных иммигрантов, уверенно стал на путь поступательного экономического и социального развития, и Меир перекинули на новый "самый важный участок фронта" - в 1956 г. она стала министром иностранных дел. Как известно, впечатляющее развитие еврейского государства было омрачено постоянными конфликтами с арабскими соседями, не желающими смириться с тем, что большинство их палестинских братьев и сестер выгнали или вытеснили с их земли, где они жили в течение веков, а остальные живут на оккупированных Израилем с 1967 г. территориях. Четыре больших войны - 1948-го, 1956-го, 1967-го и 1973 гг. - и множество постоянных более мелких конфликтов и стычек. Именно во времена руководства внешнеполитическим ведомством Израиля Голдой Меир стратегическое партнерство этого маленького государства с Соединенными Штатами поднялось на качественно новый уровень, она обеспечила полную поддержку Вашингтона во время победоносной Шестидневной войны 1967 г., когда Израиль установил свой контроль над Восточным Иерусалимом, Западным берегом реки Иордан, Голанскими высотами и Синайским полуостровом.

После отставки с должности руководителя внешнеполитического ведомства Меир возглавила процесс объединения нескольких социалистических сионистских партий, в 1968 г. стала генеральным секретарем этой объединенной партии, а 17 марта 1969-го 71-летняя Голда возглавила Государство Израиль как премьер-министр.

Каких-либо принципиальных изменений в политике и развитии Израиля за время ее премьерства не произошло. Ведь ее предшественники были ее единомышленниками-однопартийцами, а в выработке политического курса в предыдущие десятилетия она принимала непосредственное участие.

Следует отметить разве что ее крайне жесткую реакцию на Мюнхенскую трагедию 1972 г., когда во время Олимпийских игр арабские террористы захватили, а потом убили нескольких израильских спортсменов и тренеров. Абсолютно пренебрегая всеми нормами международного права, Меир приказала своим спецслужбам найти и убить всех организаторов и исполнителей этого террористического акта, в какой бы стране мира они ни находились. Результатом этого приказа стал, в частности, расстрел в Осло агентами израильских спецслужб на глазах у беременной жены марокканца Ахмеда Бучики, единственная вина которого заключалась в том, что он был... внешне похож на одного из палестинских террористов. Вообще борьба Меир против арабских террористов была крайне жестокой даже как для израильского лидера. Во время ее премьерства от ответных антитеррористических акций Армии обороны Израиля и спецслужб, по оценкам международных правоохранительных организаций, погибло в восемь раз больше мирных арабов, чем мирных израильтян от актов тех самых террористов.

Концом политической карьеры Меир стала Война судного дня 1973 г. Тогда израильская разведка (по общему признанию - одна из лучших в мире) "проморгала" нападение Египта и Сирии на Израиль. Голда узнала о войне лишь за несколько часов до ее начала, успела даже объявить мобилизацию, но не успела ее провести. Таким образом, в начале войны израильтяне несли поражения, погибло 2,5 тыс. солдат. И хотя уже через несколько дней евреям удалось переломить ход войны, и арабов полностью разгромили, общественное мнение в Израиле не простило этого "прокола" не только руководству разведки и военным, но и премьеру.

Голда Меир ушла в отставку с должности премьера 3 июня 1974-го в возрасте 76 лет. Успела еще написать весьма интересную книгу воспоминаний "Моя жизнь". Умерла 8 декабря 1978 г. в Иерусалиме. А память ее увековечена, в частности, на израильской банкноте в 10 новых шекелей, с одной стороны которой изображена "бабушка Голда", а с другой - толпа советских евреев, с таким восторгом приветствовавших ее в 1948 г. в Москве.