Фрида Кало. Творить, чтобы выжить

Фрида Кало - образ одновременно трагический и стоический. Но стоический, характерный, несгибаемый, прежде всего. Не только потому, что этот образ способен вселять надежду и уверенность в обреченных. Умопомрачительная, нечеловеческая стойкость (у Фриды все запредельное, безграничное, как океан) вывела ее в категорию женщин, умеющих устраивать свою жизнь. Она стала примером возможности обретения смысла жизни в условиях, почти несовместимых с самой жизнью. Конвертирование боли в искусство выделяет ее даже в когорте выдающихся женщин. Подобное терпеливо преодолеваемое трагическое начало крайне редко, его можно отыскать разве что в судьбе другой великой женщины - Леси Украинки.

Фрида Кало решала проблему физической и душевной боли преимущественно на ментальном уровне, часто опираясь на интуицию, и тем самым существенно ограничивала себя, как бы сузив коридор возможностей своего бытия. Она сложила свой образ вызывающим, вопиюще выпяченным и часто неуклюжим. И все-таки, имея перед собой образ Фриды Кало, правдивый, без натурных искажений, мы рассматриваем лишь версию прохождения трагедии. Траекторию неполную, в смысле исцеления, не до конца преодоленную, но бесконечно живую, трогательно-жизненную, обаятельную и зажигательную. Причем щедро усеянную назидательными зернами. Одним словом, достойную для использования в ситуациях, когда нам кажется, будто поезд нашей собственной жизни внезапно сошел с рельс.

Привыкание к страданиям у девочки июля началось с первых дней осознания себя, да и сама личность формировалась, спеленатая болью, насмешками и ощущением неполноценности и отсутствия любви. У нее были все основания для слишком раннего взросления и парадоксального взгляда на мир. И отец, больной эпилепсией, и мать, то и дело впадающая в депрессии, и перенесенный в шесть лет тяжелый полиомиелит, напоминавший о себе удручающей для девочки хромотой (ее правая нога осталась частично парализованной, несколько тоньше левой, и ей всю жизнь приходилось скрывать физическое уродство длинными одеждами). Обделенная материнской любовью, отчужденная от всего мира, не принимаемая детьми-сверстниками (ее дразнили "Фрида, деревянная нога!"), она обитала, как чаще всего бывает в таких случаях, в мире сладких иллюзий и потаенных мечтаний.

Но и это еще не все! Кажется, какие-то неведомые проклятия обрушились на хрупкое, несчастное существо, чтобы окончательно раздавить его. Или, может быть, закалить, как сталь для победоносного клинка. Фриде еще не исполнилось 18 лет, когда она пережила еще одну, возможно, самую ужасающую трагедию своей жизни: в автобус, в котором ехала девушка, врезался трамвай. Потом Фрида назвала его автобусом, "который разорвал меня в клочья". Тройной перелом позвоночника, тройной перелом таза, одиннадцать переломов правой ноги, проколотые обломком одной из ступенек живот и матка ("как шпага пронзает быка") предопределили всю ее дальнейшую жизнь. Но вначале были десятки операций и месяцы мучительных истязаний в больницах.

"Моя мать месяц была в шоке, она так и не навестила меня. Когда обо мне сказали сестре Анриане, она упала в обморок. А отец от расстройства заболел, и я увидела его только три недели спустя". Можно лишь представить себе переживания искалеченного, практически брошенного ребенка.

"Вот так я потеряла невинность… […] Каждый раз, когда меня поворачивают в кровати, я проливаю потоки слез… […] Одно хорошо: я начинаю привыкать к страданию… […] Я осталась жива, и вдобавок мне есть ради чего жить. Ради живописи", - это ее поток сознания, но обрывки фраз произведены в разное время. Это как раз тот самый случай, когда для выживания необходимо обрести смысл, иначе неминуемая смерть, полное увядание от неизлечимого заражения сознания. Но девушка нашла смысл дальнейшего существования - им становится живопись. Возможно, она вспомнила, что ее отец (которого она очень любила) был фотографом и художником. А может быть, прикованная к постели, она попросту не могла физически делать что-то иное. "Мать устраивает над ее кроватью нечто вроде балдахина и прикрепляет там зеркало, чтобы девушка могла видеть и рисовать себя, - сообщает Жан-Мари Гюстав Леклезио, ее биограф. - Эта кровать и это зеркало пройдут через все ее творчество: снова, как в детстве, она нашла путь к другой Фриде, которая весела и грациозна, вечно танцует и которой можно доверить все свои секреты". Живопись стала ключиком от секретной двери, за которой открывался другой, чудный мир, несхожий со слишком суровой реальностью. Да-да, это было бегство, спасение от действительности. Но и неожиданное открытие перехода, возможности трансформации виртуальности в действующее бытие.

В который раз история конкретного человека демонстрирует возможность поиска шанса в, казалось бы, безнадежной ситуации. Возможность получения и способа самовыражения, и источника душевных сил для преодоления. Способа подняться над недугом и смертью, превратиться из гонимого социумом урода в жизнеспособную, энергичную и даже привлекательную женщину. Нет большей стойкости, чем усилия обреченного человека, не согласного с решением судьбы. Из кошмара рождается неодолимая творческая одержимость. Действительно, именно ужасное состояние девушки предопределило крутой поворот ее жизни. Не будучи интеллектуалкой, рожденная в бедной семье девочка с фантастическим усердием взялась за книги - новые знания открыли новые возможности. Она сумела поступить в университет в числе 35 представительниц своего пола наряду с двумя тысячами мужчин - это определенно что-то значит.

До момента, когда в 22 года Фрида стала женой известного в стране художника Диего Риверы, она прожила уже целую жизнь. И эта жизнь была преимущественно лежа: в кровати она писала первые картины, в кровати она проглатывала книги, как пирожки, в кровати же сочиняла письма и вела дневник, оттачивая слог. Ей выпали испытания, которых с лихвой хватило бы на несколько человек и несколько жизней. Конечно, самым трудным было принять решение жить, но именно это сделало ее привлекательной для окружающих, и именно это стало искрящимся светом, на который пришел мужчина.

Каждая весомая личность оставляет на бесконечном листе истории цивилизации траекторию, отмеченную пунктиром, с ключевыми точками поступков. У Фриды Кало эти точки явно совпали с моментами преодоления физической немощи и душевной потерянности - двух взаимосвязанных составляющих ее тяжелой ноши в течение всего путешествия по жизни. Эти точки схематично могли бы выстроиться в такую цепочку непрерывных ощущений и впечатлений. "Развить терпение к страданиям. - Учиться рисовать, чтобы забыться. - Получить знания, чтобы развить способности. - Читать книги, чтобы отвлечься и улучшить знания. - Любить, чтобы понять себя и мир. - Писать полотна, чтобы выразиться и жить. - Терпеть, чтобы выжить. - Любить, чтобы жить. - Писать, чтобы жить". Но это лишь схема. За ней - непроходимые топи одиночества и беспредельной тоски. Экзальтация, ерничество, мятеж, ехидство, злая ирония, подавленная агрессия как способ общения с окружающим миром. В конце концов, судьба лишила ее всего, даже любви. Даже материнства, которого она жаждала и боялась. Разумеется, полотна служили замещением, с некоторых пор они были ее детьми.

Так чего она сумела достичь? И сумела ли?

Авария стала началом роста, развития личности. Затем возникла цепная реакция. Знания закрепили смысл, дали возможность самовыражения, открыли путь к таким вершинам бытия, о которых девушка из бедной семьи не осмеливалась и мечтать. Благодаря развитию таланта, усердию и знаниям, помноженным на самоиронию, восприятие своей жизни, Фрида сумела привлечь незаурядного, известного во всей стране мужчину-художника. Почитаемого в обществе, любимого многими другими женщинами, устанавливающего определенный стандарт мышления. За хрупкостью и показной веселостью мужчина почувствовал такую сильную натуру, какую не приходилось встречать никогда. И это сделала она сама - неустанным преодолением и самовоспитанием. Все его прежние женщины представали и оставались лишь женщинами, тут же была глубокая, богатая личность. Такая может многое дать творческому партнеру. "Впервые на его пути встречается женщина, для которой, как и для него, живопись - насущная потребность", - вносит свое объяснение Леклезио. Ее суть, содержание ее личности заслоняет даже живопись. Это уже безусловное достижение ее деятельности в процессе преодоления трагедии. И пусть ее не спасла "сверхчеловеческая любовь" - сформированные структуры не подлежат переплавке, но любовь наполняла ее саму, давала силы жить дальше, предоставляя и иное качество жизни.

Конечно, не стоит идеализировать путь Фриды Кало. Он, как едва видимая, порой теряющаяся тропка к вершине, да и она сама все чаще идет на ощупь. Она довольствовалась минимумом, как голодный, которому не терпится насытиться, а качество продукта не столь уж важно. Хотя Фриду невозможно упрекнуть в отсутствии старания. Например, она пыталась стать матерью, несмотря на смертельный страх и нешуточные проблемы со здоровьем. Стремилась быть подругой и женой, что было для вчерашнего безнадежного инвалида более чем сложно. Она всегда была с мужем, даже когда под ногами земля ходуном ходила - во времена его коммунистических воззрений. Никто из женщин художника не был вовлечен в его творческую жизнь так, как Фрида.

Она неудержима в эмоциональной сфере: в ней засело много опасных эмоций, которые она не пыталась победить так, как свой физический недуг. Она попросту не понимала, что психический недуг разрушает не меньше физического, но действует еще более вероломно и скрытно. Фрида почти осознанно вызывала ревность мужа-художника к собственному сенсационному успеху. Кстати, как раз после ее выставки в Париже, когда даже Лувр приобрел одну из картин, Диего Ривера заговорил о разводе. Впрочем, через некоторое время они снова поженились. И хотя выстроили отношения по-иному, только как творческие партнеры, когда через три года после жены пришел смертный час Диего, он завещал, чтобы прах его смешали с прахом Фриды.

Да, она взрастила себя до восхитительной звезды (реализованным звездам, как известно, не больно падать). До очень яркой личности. Но ничуть не заботилась о физическом теле. Не знала? Скорее, не искала. Придавая вместилищу души гораздо меньше значения, чем самой душе. В результате храм, недобротно выстроенный, стал рассыпаться слишком рано. Фриде еще только исполнилось 43 года, а уже из-за начавшейся гангрены ей ампутируют пальцы на правой ноге. Затем - сложнейшая операция на позвоночнике, с пересадкой костной ткани. Вслед за неудачной операцией следуют еще шесть. Полное смятение, прострация обесточенного организма. Фрида не теряет самообладания - для нового преодоления она выполняет все по своим, ранее разработанным правилам. И в этом тоже ее козырь, поскольку демонстрирует отношение к жизни. К примеру, художница расписывает палату, себя в мрачном корсете из гипса и стали, так, в веселом, полушутливом, сардоническом бреду фотографируется с мужем. Главный враг, с которым в это время пытается свести счеты Фрида - безнадежность. Это очень коварный и подлый противник. "Я не страдаю. Только усталость, и само собой, часто охватывает отчаяние, отчаяние, которое невозможно описать словами".

Фрида еще больше обращается к кисти, которая становится волшебной палочкой. На одном портрете она изображает на полотне свое сердце с артериями, которое держит в руке вместо палитры, в другой - кисти, окрашенные ее кровью. Очередная ревизия ценностей, особенно остро ощущаемое наслаждение каждой минутой угасающего, ускользающего бытия. Стоическая и несгибаемая натура, она учится смеяться и иронизировать над горем. "В самом деле, зачем мне ноги, если у меня есть крылья, чтобы летать?" - записала Фрида в дневнике, когда ей сообщили о необходимости ампутировать правую ногу из-за гангрены. Она не только учится преодолевать худшее, непреодолимое, но и учит - уходить достойно. Пусть и с горькой улыбкой на устах. Последние попытки связаны с идеей отыскать новый, чарующий смысл в революционно-коммунистическом движении - самообман, которым слабеющая женщина пытается себя поддержать. И даже зная о скором уходе, она ведет себя величественно, без ощутимого страха смерти. "Надеюсь, что уход будет счастливым", - таковы были ее последние слова.

Такова история блистательной и сумрачной Фриды, женщины с неукротимой волей, так и не познавшей истинных законов бытия, но судорожно стремившейся к духовности, преодолевающей благодаря жажде творить прослойку ядовитого мрака из боли, болезни и нелюбви. Начав жизнь среди темных демонов, она сумела завершить проект в окружении снисходительных, смущенных миссией, ангелов. Она выжала из неблагосклонной судьбы все, что было можно.