Павел Ковтонюк: Нас ожидает длительный период очень тяжелой реабилитации

Вводить локдаун или не вводить? Если вводить, то какой, когда, на сколько и как? Эти вопросы муссируются в правительстве и обществе уже около месяца. Появилось даже загадочное понятие «интеллектуальный локдаун». Что оно означает, точно пока никто так и не понял.

Если весной подобное решение (которое, к сожалению, не сопровождалось достаточно адекватными действиями по подготовке системы, а потому оказалось бессмысленным) было принято быстро и жестко, то сейчас, запоздало прикрываясь заботой о гражданах, правительство ведет себя, как хозяин, который, жалея свою собаку, отрезал ей хвост по частям.

О том, как будет двигаться медицинская реформа; что дальше делать больницам, врачам, пациентам, местной власти и Минздраву, учитывая особенности украинской ментальности и очевидную нехватку средств на здравоохранение в ближайшее время; о первоочередных шагах, которые необходимо будет сделать до, а особенно после выхода из эпидемии, ZN.UA беседовало с руководителем Центра экономики здравоохранения Киевской школы экономики, бывшим заместителем министра здравоохранения времен Ульяны Супрун Павлом Ковтонюком.

— Павел Анатолиевич, Киевская школа экономики еженедельно озвучивает прогноз по ковиду. Не могли бы вы очень кратко очертить, чего нам ожидать в ближайшее время?

— Локдауна. Единственное, что пока что не очевидно, — когда именно в ближайшее время. Но очевидно, что неконтролируемый рост распространения ковида происходит во всех областях Украины без исключения. Сейчас в стране нет места, где ситуация находилась бы хоть под каким-то относительным контролем. Это означает, что локдаун — просто вопрос времени. Это единственный способ, которым можно разрешить такую ситуацию. Карантин выходного дня был попыткой проскочить между капельками. Не сработало. Поэтому теперь будет более жесткий вариант. Какой и когда, посмотрим. У нас на это есть свой взгляд.

— Конечно меня интересует ваш взгляд. Особенно учитывая то, что сейчас Киевская школа экономики консультирует офис президента по ситуации с ковидом. Это так?

— С недавних пор президент КШЭ Тимофей Милованов официально является советником президента Украины. Так что, надеюсь, наши информация, прогнозы и советы до ОПУ доходят. Но что со всем этим происходит дальше, я не знаю.

— Что сейчас вы советуете в отношении локдауна? На чем он должен базироваться, когда и на сколько вводиться? И что такое интеллектуальный локдаун?

— Мы советуем вводить национальный локдаун с понятными датой окончания и индикаторами выхода. Эти индикаторы мы тоже предлагаем. По нашему мнению, локдаун нужно вводить на один месяц.

Возможность ввести локдаун смягченного формата, по модели Германии, который мы советовали в начале ноября, уже утрачена. Сегодня нам нужен локдаун более серьезный, со всеми возможными широкомасштабными ограничениями, которые будут действовать все семь дней в неделю во всех регионах. Кроме, возможно, детсадов, школ (работа которых, как доказано, не влияет радикально на распространение ковида, но их закрытие очень влияет на семью) и транспорта, в частности метро.

Очень важно, чтобы глобальные ограничения продержались хотя бы месяц подряд, без перерывов. Мы исследовали все локдауны, которые вводили в Европе, и видим, что эффект от них наступает в заболеваемости на второй, третьей, четвертой неделе. В госпитализациях и смертности — еще позже. Если вводить локдаун на меньший период, эффекта просто не будет — распространение коронавируса возобновится, когда ситуация только начнет меняться.

Также очень важны понятные индикаторы выхода из локдауна. Они должны отображать способность контролировать ситуацию и касаются: количества случаев; количества тестов, пропорционального этому количеству случаев, что позволяет контролировать распространение; динамики загруженности коек в больницах. Если все эти индикаторы свидетельствуют о стабилизации ситуации в какой-то области, через месяц она может выходить из локдауна. Другие области, не достигшие индикаторов, ожидают еще неделю, и снова кто-то выходит. Таким образом, считаем, до середины января вся страна может выйти из локдауна. Это — основной сценарий, который мы советуем.

— А начинать когда?

— Вчера. То есть в ближайшую возможную дату.

— Не ожидая принятия поддерживающих населения социальных программ?

— Все эти программы тоже нужны вчера. Поэтому в первую возможную для правительства дату. Мы уже многократно потеряли возможность это сделать. Лучше было бы еще месяц назад.

— И что, по вашим прогнозам, это нам даст? Кроме того, что добьем людей и экономику.

— Это даст нам возможность не добить людей и экономику окончательно. Альтернативой такому решению является значительно худшее решение. Хорошего не существует. Вопрос локдауна мы выбираем между плохим и очень плохим. И здесь я могу прокомментировать словосочетание «интеллектуальный локдаун», которое меня насмешило. В локдауне ничего интеллектуального нет. Это очень неинтеллектуальная мера и последний способ что-то сделать в этой ситуации. Других уже нет. Ни система тестирования, ни система отслеживания контактов, ни адаптивные меры уже не могут сдерживать то распространение инфекции, которое у нас есть. Остается очень деревянный, неинтеллектуальный способ — локдаун. Альтернативой четкому локдауну, о котором я сказал, являются компромиссные варианты. Но все они означают, что в том или ином варианте ограничений мы будем жить очень долго. Возможно, даже до конца зимы.

Например, я считаю, что объединить праздники с локдауном — это плохой вариант. Во-первых, на конец декабря у нас будет такая эпидситуация, при которой очень вероятен коллапс больничной системы. Скорее всего, по заболеваемости и смертности мы будем лидерами в Европе, распространяемость заболевания в которой сейчас идет вниз, и только у нас — вверх. То есть стартовая позиция будет очень сложной. Во-вторых, выходить из такой тяжелой позиции придется не месяц, а намного дольше. И после этого неизвестно, что будет дальше.

Есть еще вариант локдауна с перерывами: введем, сделаем перерыв, снова введем. Это тоже продлевает полный выход из локдауна примерно на месяц. А следовательно, бизнесу будет намного хуже. Лучше жестче, но короче, чем это растягивание, когда бизнес не может планировать свою работу.

— На сколько немедленный локдаун снизит инцидентность, по вашим расчетам?

— Я знаю цель, которую мы должны достичь, — четыре тысячи новых случаев в сутки. Это уже весьма амбициозно при нынешней заболеваемости. Но проблема еще в том, что действующего тестирования мало, чтобы контролировать даже четыре тысячи случаев. При таком количестве новых случаев объемы тестирования нужно увеличить вдвое, где-то до 80 тысяч тестов в сутки. При таких показателях из локдауна можно выходить. Это цифры, с которыми страна может справиться. Если они будут выше, то после ослабления нас ожидают новая волна и снова усиление карантинных мер.

— Вы все время говорите о необходимости наращивать тестирование. Зачем? Что это даст, учитывая, что с эпидрасследованием у нас полнейший провал?

— Ничего не даст. Само по себе тестирование имеет лишь информационную и диагностическую цель. Мы просто знаем, что у человека ковид. Если за этим не идет отслеживание контактных и их изоляция, то для контроля над пандемией это значения не имеет. Поэтому здесь важны две вещи. Первая — это собственное эпидрасследование, отслеживание контактов, изоляция. А вторая — быстрое возвращение тестов. Вот для чего нужно мощное тестирование. Проводить эпидрасследование на восьмой день после того, как человек заболел, смысла уже нет. Он есть, когда результат теста приходит на второй-третий день. Если мы говорим о ПЦР.

Есть еще антиген-тесты. Кажется, месяца полтора назад Минздрав обещал, что они едва не переломят ход войны с коронавирусом. Где они, неизвестно. Якобы ехали в Украину, но, кроме одной частной сети, больше их нигде нет. Антиген-тесты очень помогли бы наращивать мощность тестирования.

— Есть много споров о целесообразности ковидных пакетов в больницах. Что вы думаете по этому поводу?

— Тема непростая. С одной стороны, больницы нужно поддерживать и помогать им увеличивать свои мощности. С другой — на практике было по-разному. В начале эти выплаты сильно стимулировали госпитализацию. Госпитализировать пациентов с ковидом было выгодно, поскольку за это НСЗУ больше платила. Потом перешли на другую модель. В любом случае ковидные пакеты — один из инструментов усиления наших больниц, и, думаю, причин отказываться от них нет. Некоторые страны используют такую модель — с ковидом справляется общая сеть, а не определенные больницы. Но мы выбрали не другой путь и уже должны по нему идти.

— Все же не ковидом единым. Какая судьба ожидает пациентов, которые из-за ковида не могут сегодня получить медпомощь?

— Это очень важный вопрос, правительство должно внести его в свою повестку дня как можно скорее. Потому что после ковида у нас будут не менее тяжелые проблемы, которые не менее сильно ударят и по экономике, и по обществу.

Я часто использую аналогию с войной. В учебнике по истории войн всегда подробно описывается война и часто остается за кадром то, что происходит после нее. А после нее наступает один из сложнейших этапов. Реабилитация общества после войны — чрезвычайно тяжелый период в жизни любой страны. Так же и с ковидом. Когда закончится эпидемия, не произойдет чудесного исцеления. Нас ожидает продолжительный период очень трудной реабилитации — общественной, экономической и медицинской. И его надо планировать.

С медицинской точки зрения, будет огромная скрытая потребность в медицинских услугах, которая сейчас не удовлетворена. В Европе для этого уже используют специальный термин — pent-up demand (отложенный спрос). Он означает, что часть людей (преимущественно с хроническими болезнями, те, кому необходима диагностика) откладывают обращение в больницы из-за их перегруженности, из-за страха заразиться или вообще из-за тревожного состояния, и это приводит со временем к скачку спроса на не полученные своевременно услуги. Европа такой скачок ощутила летом, после весенних локдаунов. Например, кратно вырос спрос на психиатрические услуги. В Украине, думаю, второй важной темой будет диагностическая услуга. Например онкодиагностика. Люди, которым нужна ранняя онкодиагностика, откладывают ее (или откладывают больницы, например из-за загруженности того же КТ). Это означает, что потенциально (гипотетически, но, думаю, очень вероятно) волна людей с тяжелой стадией онкологических заболеваний нас может просто захлестнуть.

Это же касается инсультов и инфаркта. Это контроль над повышенным давлением, диабетом, который увеличивает риск инсульта и инфаркта. С нашими партнерами из Всемирного банка мы начинаем разрабатывать исследование этой скрытой необходимости. Думаю, со временем мы сможем получить ответ, какие сферы будут наиболее проблемными.

— Что, по вашему мнению, надо с этим делать уже сейчас?

— Уже теперь надо разрабатывать Программу медицинских гарантий (ПМГ) Национальной службы здоровья, которая будет учитывать эту повышенную необходимость. Продолжается бюджетный процесс. И в ПМГ нужно заложить либо какие-то параметры сейчас, либо возможность вносить их оперативно в течение года. Потому что осенью 2021-го эта скрытая необходимость может взорваться. Этим надо заниматься уже теперь. Мы будем это делать и готовы помочь правительству.

— Насколько больше денег заложено в бюджете на здравоохранение и что это означает?

— Я еще не анализировал последних поправок. Но мое обще мнение по этому поводу следующее: роста бюджета, который перекрыл бы по крайней мере базовые потребности в его увеличении, нет. Объясню. Есть такие факторы, как инфляция, повышение минимальной зарплаты, которые сами по себе диктуют потребность увеличить бюджет. И есть еще тот факт, что ПМГ будет действовать уже четыре квартала, а не три, как в этом году.

Все эти базовые вещи создают такую необходимость повысить финансирование, которую даже с дополнительно выделенными средствами мы не закрываем. Поэтому о каком-либо поднятии тарифов, новых приоритетах мы не говорим вообще. Цель — продержаться на предыдущем уровне, принимая во внимание то, сколько придется тратить на ковид и связанные с ним вопросы. Потому что расходы на ковид сейчас тоже зашиты в ПМГ.

В условиях кризиса и падения ВВП следующий год не может быть хорошим. Поэтому я считаю, что и министру финансов, и министру здравоохранения надо быть честными с людьми и сказать: год ожидается тяжелый, мы вот так его видим и вот так планируем пройти. Это был бы нормальный и честный разговор.

— Что вы думаете о заявлениях премьер-министра по поводу электронного рецепта на антибиотики в программе «Доступні ліки»?

— Я думаю, это очень опасная игра. Когда наша команда еще была в Минздраве, мы об этом думали. Появление антибиотиков в программе «Доступні ліки» и в целом какое-то возмещение — очень рискованное дело. Знаю, что есть вариант просто ввести рецепт без возмещения стоимости антибиотиков. Тогда появляется другой риск — это просто не будет действовать. Если у нас не работает бумажный рецепт, то почему будет действовать электронный? Что помешает врачу выписать один антибиотик по электронному рецепту, а еще пять — на бумажке? Предохранителем от этого является возмещение, когда пациент знает: того, что будет написано на бумажке, ему не возместят. Именно поэтому в цивилизованном мире действуют программы реимбурсации.

Но если мы начнем возмещать антибиотики из госбюджета, то можем его просто порвать. Не удастся моментально изменить практику врачей выписывать антибиотики. Они жили этим десятки лет, это уже их профессиональные взгляды. Я не верю, что они сразу остановятся. И это означает, что госбюджет в первые же полгода может просто лопнуть из-за возмещения антибиотиков.

Вопрос антибиотиков относится к тем сложным проблемам, для которых простого решения нет. Нужно признать: есть сложные проблемы, которые надо решать долго. И красивого решения не будет. Но за это надо браться.

В последний месяц работы наша команда встречалась с президентом Зеленским. Мы делились с ним нашими знаниями и видением приоритетов. Одним из приоритетов мы называли введение электронного рецепта на все лекарства. У нас был план, расписанный на несколько лет, как можно решить проблему с безрецептурным отпуском. Сначала надо значительно расширить программу возмещения, результатом чего должен стать электронный рецепт на большинство препаратов. А остальные можно будет сделать рецептурными уже административным путем. Тогда это в приоритеты президента не попало. Хорошо, что теперь обратили внимание. Но проблема не решается каким-то одним механистическим шагом.

— Пандемия четко показала масштаб проблем медицинской сферы Украины, одними из острейших среди которых являются образование и квалификация врачей. И вряд ли снижение требований экзамена КРОК может помочь их решить. Что вы думаете по этому поводу?

— Я все больше прихожу к выводу, что это — самая главная реформа внутри медицины. Когда-то я считал такой реформу финансирования, в которой принимал участие. Она, безусловно, важна, потому что запустила процесс изменений. И это уже очень хорошо, что впервые за много лет у нас есть какая-то реформа в медицине. Но глубинные изменения возможны только путем изменений в медицинском образовании. Менять его очень трудно. Потому что циклы изменений очень продолжительные. Одно поколение студентов учится шесть и больше лет. Образование — очень консервативная сфера. Еще более консервативная, чем медицина. А медицинское образование — это суперкоктейль консерваторов. Поэтому, если бы в какой-то воображаемой ситуации я опять оказался в правительстве, то первым приоритетом для меня, наверное, было бы медицинское образование.

Есть отдельные быстрые шаги, которые по крайней мере могут запустить другие изменения, по принципу рычагов. Одним из таких средств является проходной балл. А второй — это независимая аккредитация учебных программ, которую делает для других университетов НАОКВО, которое сейчас борется за свою независимость с Минобразования. Пока успешно. Если так будет и дальше, то на этом учреждении можно строить многое, в частности полную революцию в программах. Если НАОКВО перестанет аккредитовать плохие программы, это уже будет огромный шаг вперед. В сочетании с проходным баллом — классная инициатива. Эти два фактора могут продвинуть наше медицинское образование вперед, запустить в нем реформу, сделав ее, можно сказать, необратимой.

— Как коррелирует дальнейший ход медреформы с украинским менталитетом? С апреля мы увидели много «белых» мест. Какие, по вашему мнению, основные? И что с этим надо делать на всех уровнях — медучреждения, главные врачи, врачи, пациенты?

— Есть такое смешное мнение, что пока мы не изменим украинский менталитет, то ничего не будет. Болезненное желание изменить украинский менталитет является частью украинского менталитета, который надо изменить. На самом деле есть хорошие новости и плохие. Хорошие в том, что медреформа продолжается.

Залог успеха больших трансформаций — это участие в них нескольких правительств подряд. Тогда у них есть шанс укорениться. Реформы не развиваются линейно. Они развиваются вперед, потом остановились, шаг назад, два шага вперед. Это нормальный процесс во всех странах. Поэтому то, что медреформу не остановили, не развернули, не вернулись в совок, хотя такие идеи были, — это уже огромный прогресс. И, в принципе, это означает, что новая система в Украине более или менее неизбежна. Но есть вопрос времени.

Время — это второй фактор, и это плохие новости. Оно очень зависит от лидерства и энергии, которую прилагают к этим изменениям. В 2019-м, когда сменилось правительство, мы увидели, что медицинская реформа стала для правительства не задачей, а проблемой. Каждое следующее правительство по-разному решало, что с этой проблемой делать. Но для каждого она была чужой.

С осени 2019-го по апрель 2020-го, перед запуском реформы вторички, нужно было вложить массу времени в подготовку больниц. В регионах надо было просто жить, готовя главных врачей, мэров, местные рады, работая с больницами. Но этого не сделали.

Ни в одной команде не было отдельного заместителя министра по вопросам реформы. Это свидетельствует о том, что реформу просто отпустили в свободное плавание. Соответственно, в апреле больницы зашли в нее, кому как повезло, каждый сам за себя. Сейчас как такого очень большого эффекта от реформы нет именно поэтому. Нет систематической работы по созданию этого эффекта. Там, где главный врач и мэр над реформой работают, эффект есть. В других местах никто ничего не делает.

Вывод: без лидерства напрасно ожидать результатов. Сейчас реформа перешла в режим ожидания. Она есть, не исчезает. Но не надо ожидать от нее чуда. Потому что его никто не создает.

Вместе с тем мы видим, что лидерство идет в регионы. Если в 2016–2020 годах многое надо было сделать на центральном уровне — написать законы, всех убедить, где-то продавить и запустить реформу, то сейчас очень важно иметь лидерство не только в центре, но и на местах.

Законодательная база есть. Механизмы финансирования есть. Да, тарифы надо увеличивать, пересматривать. Это правда. Но они все равно уже значительно выше, чем прежняя субвенция. Уже можно добиваться каких-то результатов, конкурировать и привлекать на себя больше средств.

В Киевской школе экономики мы выработали миссию — помогать появляться лидерству на местах. Хотим, чтобы через несколько лет у нас было несколько сотен классных лидеров внизу, в громадах, в местном самоуправлении, в больницах, которые «выстрелят» и покажут результат в своих громадах. Следующие пять лет — это очень много о громадах, больницах, об успехе именно на этом уровне, а не о министрах или национальном уровне.

Национальные лидеры сейчас больше нужны как камертон. Какой сигнал они пошлют, какое поведение продемонстрируют, так главные врачи на местах и будут делать. Еще с «совка» нам осталась весьма иерархичная медицина. «Снизу» все смотрят «наверх». Привычка воспринимать сигналы отработана годами — что можно и приемлемо, а что — нет. И если они что-то сделали, а им за это ничего не было, значит, можно.

Это можно использовать как плюс. Но это может быть и большим минусом. Если сигнал негативный, все сразу расслабляются: министр сказал, что реформа — это туфта и не надо ничего менять.

Однако я верю, что можно увеличивать островки адекватности, создавать какие-то примеры эффективности, на которых могут учиться другие. Да, многие главные врачи — чьи-то друзья, кто-то получил должность «по наследству» или по дружбе, а кто-то — вообще случайные люди. Но есть те, с кем можно и нужно работать. И они покажут результат, который создаст новый кредит доверия к изменениям. Когда можно будет спросить: почему у них получается, а у вас при таких же условиях нет?

— Давайте поговорим о коррупции в медицине. Прибыли теневого сектора равны или даже превышают то, что заложено на здравоохранение. И сколько бы мы ни повышали зарплату врачам, возможности теневых доходов всегда будут превышать возможности любого государственного бюджета.

— Коррупцию в нашей медицине даже коррупцией едва ли можно назвать. Это не совсем то слово. Слово «коррупция» в том значении, в котором его употребляют западные партнеры, говоря, что Украине надо бороться с коррупцией, означает, что есть отклонения от некоторой нормы. Норма — это когда вообще такого нет. И если кто-то кому-то дает деньги наличкой за какие-то услуги, это отклонение. Таких отклонений мало, они неправильные и противозаконные.

А если в Украине намного тяжелее получить медицинскую услугу или устроиться работать в больницу без того, чтобы дать эти деньги, что здесь — отклонение? Коррупция или не коррупция? Система докатилась до такого состояния, что коррупция — это доминирующее экономическое поведение системы. И именно так к ней нужно подходить.

Нельзя арестовать всех врачей и всех пациентов, которые брали или давали взятку. Наверное, ошибкой нашей команды в министерстве было то, что мы были весьма жесткими и конфронтационными в этом вопросе. Если в этой коррупции замешаны 95% врачей и пациентов, то с этим надо как-то иначе работать. Я много думал об этом после работы в Минздраве. Мне кажется, что ситуация начнет меняться тогда, когда получить медицинскую услугу или работу в больнице без коррупции будет легче. То есть когда работать «в белую» для врача будет более простой альтернативой. Конечно, «в белую» никогда не заработаешь больше, чем «в черную». Но когда пациенту будет легче не дать этих денег, тогда система тоже будет меняться. Я верю, что это возможно.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «станет легче в белую»?

— Можно привести пример с патрульной полицией. Эту реформу много критикуют. Но в первый год работы патрульной полиции дать взятку полицейскому было сложнее, чем не дать. При старой милиции было наоборот.

В результате агрессивного внедрения медицинской реформы мы должны выйти на такой результат, чтобы в каждом городе появились по крайней мере одна-две больницы, и люди знали, что туда можно пойти, не давать «на лапу» и при этом получить нормальные услуги. Врач знал бы, что после университета сможет устроиться на работу, и за это на входе не нужно будет платить десять тысяч долларов.

Это не было бы массово, например, даже одна больница в городе. Но это изменило бы все. Потому что как только появляется альтернатива, вся эта коррупционная экономика обваливается.

Реформу нужно было довести лидерством до появления такой альтернативы. И дальше она пошла бы сама. Ну не довели пока что. Это — задача для следующего правительства, которое захочет считать реформу не проблемой, а своей работой.

— О лидерстве. Кто, по вашему мнению, мог бы сегодня эффективно возглавить Минздрав и какие шаги нужно сделать в первую очередь, чтобы вырулить из нынешней ситуации?

— Я начну с того, каким, по моему мнению, должен быть идеальный руководитель Минздрава. Без имен. Здесь просто. Человек, который сочувствует или сам является частью старой феодальной системы, никогда ее не изменит. Не надо быть наивными и думать, что человек, который в первый же день собирает за столом самых крупных феодалов нашей медицины, признает их авторитет и совещается, что-то изменит. Нет. Он просто возглавит.

Все министры делятся на два типа. Один возглавляет то, что есть. Второй — меняет. И это легко увидеть потом, как поведет себя человек. Хочет он быть главным в этой системе или хочет построить новую? Последних очень мало. И они никому не нравятся. Это хороший маркер.

Нам, безусловно, нужны еще один-два таких реформатора/трансформатора, которые довели бы вопрос с коррупцией до необратимости. Потому что сейчас он самый больной в реформе. И образование. Это два приоритета.

Кто сейчас мог бы быть хорошим лидером, не знаю. Сегодня работой потенциального нового министра будет работа ликвидатора на ЧАЭС. Это человек, который ценой своей жизни будет спасать ситуацию, сам получит облучение, и ничего хорошего ему от этого не будет. Ситуацию он тоже радикально не спасет. Отвернет от какого-то полного кошмара. Оставит просто плохую ситуацию. А сам будет помножен на ноль. Это перспектива человека, который сейчас зайдет в Минздрав.

— О первоочередных шагах?

— По ковиду?

— В частности. Потому что сейчас это на многое влияет.

— Попробую сформулировать несколько вещей. Первое — отказаться от любых «украинских путей». Просто забыть об украинских вакцинах, карантинах выходного дня, каких-то экзотических способах тестирования и тому подобном. Надо прекратить все это делать, отложив на потом. После ковида мы будем думать над всеми этими украинскими ноу-хау, а сейчас мы должны двигаться за наилучшими практиками. И все. Просто качественно выполнять рекомендации европейского CDC. Не впихивать в наши протоколы лекарство, которого там нет. Не покупать «Ремдесивир», если исследования говорят, что он не работает. Если бы мы перестали все это делать, то у нас уже был бы огромный прогресс, уже месяц был бы локдаун, и мы из него уже выходили бы, а не мучились мыслями, что будет дальше.

Второе, что надо сделать, это выполнить одну из лучших практик — заняться системой тестирования и отслеживания контактов. Других способов контроля не существует. Почему мы израсходовали непонятно сколько времени на то, чтобы понять, что можем делать 40 тысяч тестов в день, я не знаю.

Третье — вакцины. Нужно немедленно начинать готовить кампанию по массовой вакцинации. Это будет очень трудная кампания. Правительство Великобритании недавно назначило министра по вакцинации. Германия по всей стране разворачивает сеть пунктов, которые будут расположены на каждом шагу и куда человек сможет прийти и сделать вакцинацию. То же самое делают США.

Почему они это делают? Потому что понимают: даже когда у них эта вакцина будет, сделать так, чтобы все люди, по крайней мере из групп риска (я не говорю уже обо всем населении) пришли и вакцинировались, потребует огромных усилий.

Мы посчитали, для того чтобы в Украине вакцинировать хотя бы группу 55+, при условии, что врачи и медсестры будут работать без выходных и перерывов по восемь часов в сутки, а все эти люди будут приходить постоянно и стоять равномерно в очереди, на это понадобится шесть месяцев в наших амбулаториях семейной медицины. Это должно быть что-то совсем другое. Иначе замечательную вакцину, которую мы получим по инициативе COVAX, сольют в яму где-то под Борисполем и никогда не используют. Сегодня менее половины украинцев готовы вакцинироваться. Среди людей старшего возраста, думаю, еще меньше. Как правительство это будет делать, надо думать сегодня. И готовить людей к тому, что эта кампания будет весной. Чтобы все с этой мыслью уже жили. Знали, куда идти, как это будет работать, кто сделает вакцинацию...

И четвертое — нужно думать о выходе, восстановлении, реабилитации. Потому что ковид уйдет где-то к осени, наконец мы его добьем. Я в это верю. Но после того будет не менее трудный период выхода из всего этого. И надо создавать отдельную команду, которая этот выход будет планировать, чтобы у нас не произошло так, как с зимой, которая для коммунальщиков каждый год наступает неожиданно.