ЗАПАД И ОСТАЛЬНЫЕ: ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ

Согласно распространенному мнению, конец холодной войны стал историческим водоразделом, поставившим человечество перед необходимостью построения нового политического и экономического порядка. К разряду очевидных истин относится также утверждение, что созданный почти пятьдесят лет назад международный порядок в результате распада «последней империи» претерпел радикальные изменения. Не вызывает сомнения и то, что Запад вследствие этих изменений расширил и укрепил свои позиции и влияние. Что касается большей части остального — незападного мира, то там идут сложные процессы общественной трансформации, которым сопутствует политическая и социальная нестабильность. При этом в ряде бывших коммунистических стран продолжает разыгрываться настоящая человеческая трагедия, связанная с болезненным приспособлением к новым условиям жизни, и будущее там все еще неопределенно.

Существует и другая точка зрения, сторонники которой полагают, что международный порядок, сложившийся в период холодной войны, не только сохранился, но стал более прочным, и Соединенные Штаты, как и прежде, являются его основой. Аккумулируя эти взгляды, видные американские политологи выступили в последнее время с публикациями», в которых доказывается, что задача сегодня состоит не в том, чтобы изобретать некий мифический «новый порядок», а в том, чтобы спасти и укрепить старый порядок, который будто бы был исключительно успешным и не до конца оцененным. Так, по мнению Дж. Айкенберри, директора Лодерского института менеджмента и международных исследований, отношения между ведущими западными странами не нарушились, а проблемы, с которыми сталкивается Запад, — это, главным образом, проблемы успеха, и самая важная из них связана с интегрированием развивающихся и посткоммунистических стран. Можно привести немало подобных высказываний, в которых победа демократии над тоталитаризмом расценивается как «возрождение Запада».

Трудно сказать, чего в этих высказываниях больше — откровенной апологетики западного либерализма, чье триумфальное шествие по свету предсказывали еще до падения Берлинской стены некоторые западные политологи, или трезвого анализа процессов глобализации, подталкивающих мир в объятия неотвратимой взаимозависимости и унылого однообразия. Как бы там ни было, но прогресс экономического либерализма выглядит впечатляюще. В настоящее время около 80% мировой торговли осуществляется в рамках соглашений о свободной торговле, Европейский Союз, завершив создание единого внутреннего рынка, договорился с 12 странами Средиземноморья (Евромед) установить режим свободной торговли до 2010 года. Входящее в организацию Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) 21 государство, в том числе США, Япония и Китай, обязались в два этапа к 2020 году создать зону, свободную для перемещения товаров и капиталов на всем пространстве, где проживает половина человечества и где сохраняются самые высокие в мире темпы экономического роста. В 2003 году в Юго-Восточной Азии, хотя и не в полной мере, заработал механизм зоны свободной торговли стран — членов АСЕАН (АФТА), созданной в ответ на действующий Североамериканский договор о свободной торговле (НАФТА). Имеется также план создания в 2005 году зоны свободной торговли для более 30 государств Западного полушария, ядром которой будет НАФТА. Если учитывать соглашение о свободной торговле между Аргентиной, Бразилией, Парагваем и Уругваем (МЕРКОСУР), то получается, что идея экономической либерализации приобретает глобальное измерение.

Вне соглашений о свободной торговле пока находится часть государств Южной Азии, Африки и бывшего Советского Союза — то есть наиболее отсталые в смысле динамики и перспектив экономического развития районы мира. Однако еще в 1998 году на встрече в верхах в рамках действующей с 1995 года Всемирной организации торговли (ВТО) проблема привлечения в свои ряды аутсайдеров свободной торговли в принципе была решена.

Некоторые аналитики полагают, что свободная глобальная торговля способна обеспечить процветание всех стран и даже устранить опасность конфликта между богатым Севером и бедным Югом. Однако такой вариант решения проблемы «экономической несправедливости» в международных отношениях не более чем предположение. Глобализация мировой экономики идет рука об руку с массовой безработицей и повальной бедностью. По данным Международной организации труда (МОТ), примерно 30% рабочей силы планеты, или 820 млн. человек, не имеют работы — это самый высокий уровень безработицы со времен Великой депрессии 30-х годов прошлого столетия.

Хотя продолжающийся бум в международной торговле и финансах не в состоянии справиться с бедностью и безработицей в США и Европе, не говоря уже о странах отсталой периферии, ситуация в глобальной экономике все меньше напоминает игру с нулевым результатом, когда величина выигрыша одного игрока равняется размеру проигрыша другого. В современных условиях повышение темпов экономического роста и внешней торговли в одних странах как бы подтягивает до этого уровня экономику других. Разумеется, это правило действует лишь до известных пределов, за которыми начинается новый виток конкуренции как между развитыми, так и между развивающимися странами за ограниченные источники сырья, рынки сбыта и инвестиции. Поэтому определяющим фактором грядущего миропорядка будет, вероятно, соотношение между потенциалом конфликтогенного развития мировой экономики и уровнем ее глобализации.

Политическая сфера жизни мирового сообщества, в отличие от экономической, значительно меньше подвержена глобализации, в данном случае стиранию различий между западными и всеми другими его субъектами. По известному определению профессора Гарвардского университета С.Хантингтона, на смену экономической борьбе и идеологическому антагонизму идет период «столкновения цивилизаций». Задолго до событий 11 сентября он утверждал, что глобальным конфликтом в нынешних условиях может быть только конфликт между Западом и антизападным по своей социокультурной направленности блоком исламских и конфуцианских государств. Американский политолог призывает Запад сплотиться вокруг США, чтобы выстоять перед натиском незападных сил. «Будущее Запада зависит прежде всего от сплоченности Запада» — таков его категорический вывод.

Итак, почему аналитики и политические деятели в США с тревогой говорят о кризисе идентичности Запада и «новой угрозе» с Востока? Казалось бы, серьезных оснований для алармистских настроений у западной и особенно американской политической элиты не должно быть — дезинтеграция СССР, объединение Германии, расширение НАТО изменили баланс сил в Европе в пользу Запада. Вместе с тем в результате ослабления России и роста мощи Китая существенно изменилась геополитическая ситуация на другом конце Евразийского континента. В этих условиях роль США как защитника западных ценностей и интересов неизмеримо возросла. Вопрос в том, хватит ли у «единственной сверхдержавы» политической воли и ресурсов, чтобы одновременно сдерживать имперские амбиции России, реагировать на последствия неминуемой трансформации Китая в современную Великую Поднебесную и к тому же отвечать на так называемую «асимметрическую угрозу» со стороны международного терроризма?

Отвечая на этот вопрос, профессор Джорджтаунского университета Ч.Купчан в своей книге с неординарным названием «Конец американской эры», вышедшей в 2003 году, доказывает, что «главную угрозу для Соединенных Штатов представляет не исламский мир в лице Усамы бин Ладена, а возврат к традиционному геополитическому соперничеству». Не отрицая значения таких центров силы, как Китай, Япония и Россия, видный американский политолог считает, что наиболее серьезный вызов могуществу США бросает сегодня интегрированная экономика Европейского Союза. К тому же, по его мнению, в самой Америке растет недовольство по поводу ее обременительных обязанностей «глобального стража». В силу этих обстоятельств Америка и весь остальной мир должны готовиться к окончанию эры американского превосходства и появлению менее стабильной и менее предсказуемой глобальной системы — таков неутешительный вывод бывшего сотрудника Совета национальной безопасности США.

Вопреки прогнозам другого мастера геополитики — З.Бжезинского о том, что проигравшие холодную войну станут имитировать идеологию и ценности победителей, далеко не все из них спешат бескорыстно разделить радость победителей и перейти под их опеку. В России, например, централизованно осуществляется внедрение государственной идеологии и проводится политика управляемой демократии. Китай демонстрирует непоколебимую уверенность в превосходстве конфуцианских норм жизни над западным либерализмом, а в китайском руководстве набирают силу «ястребы». В ряде стран АСЕАН политики и общественные деятели рассуждают о преимуществах азиатского образа жизни над ценностями «декадентского Запада». Даже в вестернизированной Японии звучат призывы «покончить с раболепствованием перед Америкой» и «повернуться лицом к Азии».

Чтобы ослабить антизападные тенденции и вдохнуть новую жизнь в устоявшиеся демократии Запада, их руководители стремятся расширить и углубить институты Атлантического сообщества. С этой же целью Европейский Союз открывает двери для постсоциалистических демократий, а НАТО расширяется в восточном направлении. Как ожидается, эти шаги должны сохранить присутствие США в Европе и защитить западное сообщество в критический для него час. Однако не все на Западе, и в том числе в США, в восторге от однополюсной гегемонии, воплощенной в политике Вашингтона. «Может ли Америка с ее уникальным историческим опытом, — ставит вопрос американский политолог Дж.Чейс, — быть моделью или, как минимум, найти общую почву с другими великими державами, такими как Европейский Союз, Китай, Россия, Япония и Индия, стремящимися создать собственную сферу влияния и взаимно разделить интересы?»

Даже такой приверженец американского лидерства, как Г.Киссинджер, призывает заранее готовиться к многополярности как к естественному состоянию международной системы. Так, в своей последней книге он пишет: «Вне зависимости от того, насколько бескорыстно воспринимает Америка свои цели, даже подспудное стремление к преобладанию вызовет противодействие, другие страны постепенно начнут объединяться против Соединенных Штатов и постепенно доведут дело до того, что эта страна окажется изолированной и исчерпавшей свои ресурсы».

Но дело не столько в риске однополюсной гегемонии или расширения НАТО, сколько в том, что международный и тем более мировой порядок нельзя построить, исходя из идеи всеобщности экономического и политического либерализма. Созданный на примате определенной идеологии или системы ценностей, такой порядок может быть только навязанным. В нем не остается места для многообразия культур, политических и социальных систем.

Таким образом, старая дилемма Запад — Восток, миновав эпоху холодной войны, предстала перед миром в новом, так сказать «очищенном» от идеологии качестве. Но едва ли противоборство на культурно-цивилизационном уровне менее опасно для международного порядка, чем межсистемная конфронтация биполярного периода. Рост насилия на религиозной и этнической почве в Африке и Азии, активизация международного терроризма в развитых странах, а также последствия новых «крестовых походов» против мусульманских стран — все это не дает оснований для уверенности в мирной эволюции в XXI веке.

По-видимому, мир действительно находится в той критической стадии своего развития, когда особую актуальность приобретает вопрос о том, можно ли избежать опасности новых конфликтов как по линии Запад — Восток, так и по линии Север — Юг. При этом очевидно, что традиционные механизмы урегулирования международных конфликтов неэффективны, а среди стран — членов ООН наблюдается усталость от миротворчества и отсутствует единство по данному вопросу.

Позитивом тут является то, что объективные потребности выживания, безопасности и развития ориентируют столь разных членов международного сообщества на мирное сосуществование. Но сегодняшний разобщенный мир, в котором «золотой миллиард» имеет тридцатикратное превосходство в доходах на душу населения над остальными пятью миллиардами, весьма далек от достижения этой цели. Вот почему так актуальна задача взаимной адаптации западных и незападных государств и цивилизаций.