Украина — ЕС: в поисках утраченного времени

«Чи не прийшов час покинути сахарин красивих слів..?
Співаєте Ви прекрасно, але справа ж не в тому, щоб залитись соловейком»

М. Хвылевый

Итоги состоявшейся 23 марта в Брюсселе конференции Украины и ЕС по вопросам модернизации нашей газотранспортной системы и перспектива принятия «Стратегии восточного партнерства» на саммите Евросоюза 7 мая, а также негативная реакция России на оба эти события вновь оживили интерес к «вечной» теме перспектив отношений Украины с ЕС. Действительно ли наметились какие-то кардинальные сдвиги или же это всего лишь очередной всплеск, после которого все привычно затихнет? Для лучшего понимания того, что на самом деле происходит, необходимо, прежде всего, очистить наше сознание и практику от привычных стереотипов и извлечь наконец уроки из истории. Ведь тот, кто пренебрегает историей, обречен ее повторять…

Вначале было слово…

… и слово было «нет». Уместно вспомнить, что в решающий момент, когда Украина была беременна своей независимостью (и беременность эта протекала совсем непросто), вместо того, чтобы окружить её заботой и вниманием, наши европейские друзья настоятельно советовали сделать аборт. Чтобы сохранить «советскую семью». Причем США и Европа проявляли в этом вопросе удивительное единодушие. Когда после принятия Декларации о государственном суверенитете первый министр иностранных дел Украины
А. Зленко после долгих отказов все-таки добился встречи в госдепартаменте США, его визави (на уровне «заместителя заместителя») пытался втолковать: лучшее, что может сделать Украина, это продемонстрировать свое лидерство в обновленном СССР. Осенью того же 1990 года украинскую делегацию в буквальном смысле не пустили на Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе в Париже. А от лидеров США, Фран­ции, Великобритании и ФРГ, посещавших в конце 1989 —
1991 гг. Украину, веяло холодом ледникового периода.

Можно ли осуждать западные страны за такую позицию? Легко рассуждать, исходя из сегодняшних реалий. Но тогда, в начале 90-х, ответ был далеко не очевиден. Не успев насладиться плодами победы в холодной войне, расслабиться после десятилетий страха и неопределенности и зажить наконец-то в свое удовольствие, Запад внезапно оказался перед лицом одновременной реализации двух самых кошмарных сценариев в исторически взрывоопасных точках Европы: на Балканах и в Восточной Европе. К тому же распад СССР, с учетом огромного деструктивного потенциала и риска попадания ракетно-ядерных технологий в третьи руки, был значительно опаснее, чем распад бывшей Югославии. Отсюда и поддержка Горбачева, Советского Союза. При этом наши интересы в расчет не брались.

Первый и один из самых важных уроков, которые следовало извлечь еще тогда: по жизненно важным для Украины вопросам наши европейские, а в более широком контексте и западные друзья, могут действовать без учета наших национальных интересов. Точно так же в случае реальной необходимости должны поступать и мы, следуя их логике прагматизма.

Возникает также вопрос — не запаздывает ли сегодня Запад с выработкой политики по отношению к Украине, как это было в начале 90-х.

В последующий период нашего становления (или, правильнее сказать, выживания) помощь Запада могла бы оказать решающее влияние на судьбу республики. Признаться, мы очень на нее рассчитывали. Как оказалось, зря. Опубликованные ныне мемуары ведущих европейских политиков дают предельно четкий ответ на то, какое именно место занимала Украина в их стратегических расчетах. В весьма многословных (занимающих 600 — 800 страниц) фолиантах, в лучшем случае, два-три упоминания об Украине, да и то вскользь. Чуть более подробно — в воспоминаниях американских друзей, в основном в контексте того, как мы мешали осуществлению их глобального лидерства в вопросах ядерного разоружения. Зато не один десяток страниц посвящен тому, как помочь Б. Ельцину и не допустить развития событий в России по наихудшему для Запада сценарию. Конечно, такая выжидательная политика может показаться нам несправедливой, но, положа руку на сердце, можно ли было ожидать другого? В первые годы независимости Украина была больше территорией, чем государством. Территорией со спорными границами и весьма туманными для европейцев перспективами.

К тому же на грани выживания (в экзистенциальном, а не физичес­ком, как мы, смысле) находился и сам ЕС. Именно в начале 90-х разрабатывались и принимались, без преувеличения, кардинальные решения о дальнейшем реформировании Союза, введении единой валюты, распределении полномочий между органами ЕС и странами-членами, а также вопросы расширения на Восток. В этих условиях нежелание ЕС брать на себя чрезмерные риски и потенциально невыполнимые обязательства по отношению к Украине было понятно и, по большому счету, оправданно. Никаких колебаний на этот счет, и уж тем более «комплексов вины» перед Украиной у Европы не наблюдалось. Справедливо это или нет — другой вопрос. Главный вывод для нас — сильный, дееспособный ЕС на наших западных границах — важнейший фактор национальной безопасности Украины. Мы можем быть только благодарны Евросоюзу за то, что страны Центральной и Восточной Европы не пошли по пути бывшей Югославии и решили с нами все территориальные вопросы. Без стабилизирующего воздействия на них Евросоюза слишком слабая на тот момент Украина могла бы оказаться в заведомо проигрышной ситуации. Таким образом, не следует слишком перегружать стратегического партнера в сложные для него времена, особенно если он попутно решает и выгодные для тебя вопросы.

От партнерства — к соседству

Внутренняя реформа, расширение на Восток и ситуация в бывшей Югославии и России — основные проблемы Евросоюза и во второй половине 90-х. На остальные направления объективно не было ни средств, ни времени, ни ресурсов. Поэтому было принято стратегическое решение — осуществлять отношения со странами бывшего СССР в «поддерживающем» режиме, без каких-либо реальных обязательств. Официально это было оформлено в договорах о партнерстве и сотрудничестве. Эта политика никогда не пересекалась с политикой расширения на Восток.

У нас же тогда преобладала «украиноцентристская» точка зрения и постсоветский синдром — гипертрофированное чувство собственной значимости и попытка приравнять себя к России как к равному по статусу преемнику СССР. С другой стороны, мы все еще пребывали в плену советской пропаганды: поскольку Запад якобы мечтал развалить СССР, то он должен был принять в свои объятия избравшие «правильный путь» постсоветские республики. Отсюда был сделан ошибочный вывод: если на нас не обращают внимания, значит, мы недостаточно громко и внятно о себе заявляем. Соответственно была избрана тактика: по поводу и без него заявлять о своих евроинтеграционных планах и требовать на них немедленной положительной реакции. В целом политика обеих сторон в этот период была излишне декларативной. Не имея свободных ресурсов, ЕС щедро раздавал нам то, в чем он и сам нуждался, — хорошие советы. О. Уайльд назвал бы это верхом благородства. Мы, в свою очередь, бомбардировали ЕС требованиями включить нас в процесс расширения Евросоюза, пытаясь перепрыгнуть через два-три этапа и не размениваясь на мелочи вроде демократических и экономических реформ, а также конкретных действий (например, адаптации нашего законодательства к европейскому).

В целом обе стороны преследовали одну цель — обеспечение политической и экономической стабильности в Украине, однако средства ее достижения мы видели по-разному. Евросоюз не без основания рассчитывал, что основные расходы и усилия предпримет сама украинская сторона, мы же надеялись, что Брюссель поможет нам так же, как странам Центральной и Восточной Европы — кандидатам на вступление в Евросоюз. В результате — обоюдное разочарование. Это заложило основания для развития очень неприятной, но излечимой болезни — синдрома взаимной усталости.

Важный вывод, который было необходимо сделать на данном этапе наших взаимоотношений: форсирование процессов, к которым не готова ни одна из сторон, может привести к прямо противоположным результатам.

В этом контексте особо следует вспомнить появившееся в конце 90-х годов совместное исследование отделов политанализа внешнеполитических ведомств ФРГ и Франции, предлагавшее, по сути, новый передел Европы между двумя крупными региональными центрами: расширенным ЕС и усиленным СНГ.

Реально украинский вопрос стал рассматриваться Евросоюзом только к завершению первого этапа расширения ЕС, когда восточные границы Польши стали официальным кордоном Евросоюза. Таким образом, Брюссель реагировал, в первую очередь, не на украинские чаяния, а на свои конкретные, весьма приземленные интересы: как обеспечить стабильность и безопасность по всему периметру границ ЕС и предотвратить нелегальную иммиграцию. С самого начала вопрос о будущем отношений с новыми соседями четко и недвусмысленно отделялся от проблемы членства в ЕС этих стран.

Так, после прохождения нескольких трансформаций была выработана политика соседства ЕС, окончательно принятая в 2004 году. Это был не первый концептуальный документ, определяющий политику ЕС по отношению к Украине. С середины 1990-х была найдена одна общая позиция и несколько стратегий, посвященных Украине. Уже сам факт принятия последующих стратегий говорит о том, что не сработали предыдущие. У всех них был один существенный недостаток — это был, скорее, набор пожеланий, не подкрепленный ни политической волей, ни надлежащими финансовыми ресурсами. Отсутствовала и четко выраженная конечная цель. Так что стратегией эти документы были скорее по названию, чем по сути. К тому же они носили односторонний характер — Украина (как и все другие соседи ЕС) имела четко выраженные обязательства, исполнение которых контролировалось и оценивалось Брюсселем. В то же время Киев почти не имел ни возможности, ни прав аналогичным образом влиять на политику ЕС. Такие взаимоотношения трудно назвать партнерскими. Фактически Евросоюз, осознавая, что политика расширения на Восток принесла ощутимые позитивные результаты странам-кандидатам, решил перенести основные подходы этой политики на страны-соседи. Перенести подходы, но не содержание — мощный стимул в виде перспективы членства и существенную финансовую помощь, облегчающую трудности переходного периода.

Поэтому не стоит удивляться отсутствию ощутимого результата.

От соседства — к партнерству

Помаранчевая революция, вызвавшая всплеск интереса и симпатии к Украине на эмоциональном уровне, не затронула кардинальных геополитических факторов. Если бы Украина была размером с Люксембург и имела ВВП, позволяющий стать крупным нетто-контрибьютором в бюджет Евросоюза, мы бы давно уже стали для него объектом ненавязчивого флирта. Однако реальная ситуация такова, что вступление Украины с ее нынешними социально-экономическими проблемами потребовало бы дотаций в размере десятков миллиардов евро. Эти немалые даже для Евросоюза средства можно получить двумя путями — увеличением налогов или перераспределением имеющихся средств. Понятно, что оба пути являются неприемлемыми. И ни одно из государств, которые на словах так любят и поддерживают Украину, не согласится на сегодняшний день добровольно отказаться от своей доли «европирога». Поэтому даже прибалтийские страны и Польша на деле готовы поддержать нашу заявку вообще, но не «сегодня и сейчас».

Нельзя упускать из виду и политический аспект. Вступление такой крупной страны, как наша, неизбежно потребует пересмотра весьма болезненного, чувствительного вопроса, как баланс сил и интересов между старыми и новыми членами, большими и малыми странами ЕС. Это особенно актуально в условиях перехода Евросоюза от принятия решений на основе консенсуса к простому и квалифицированному большинству. Будем откровенны: несмотря на высокие заявления о «братстве и равенстве» и общих европейских ценностях, по крайней мере, некоторые из ведущих стран — основателей ЕС очень болезненно реагируют на то, что на выработку политики Евросоюза будут влиять не только они, а и некоторые «выскочки» из Центральной и Восточной Европы.

Поэтому смена власти в Украине в 2005 году никак не могла повлиять на реальные евроинтеграционные перспективы Украины. Со всей очевидностью это было продемонстрировано в ходе переговоров о заключении нового соглашения между Украиной и Евросоюзом.

Мы посчитали, что механическое окончание срока действия предыдущего соглашения уже само по себе открывает путь к качественно новому документу, открывающему долгожданную европейскую перспективу. Как со всей серьезностью прозвучало на одном из совещаний в 2007 году: «Если не мы, то кто? Если не сейчас, то когда?». В то время как цели наших европейских коллег были куда более приземленными и прямо противоположными: углубить практическое сотрудничество, сняв с повестки дня вопрос о членстве на неопределенное время. Так, чтобы юридически к нему нельзя было вернуться без их явно выраженного согласия. Например, вообще не фиксировать сроки действия нового соглашения. Обсуждение вопроса о европерспективах Украины (без участия последней) заняло очень немного времени и фактически свелось к тому, сделать ли какой-либо ни к чему не обязывающий намек или нет. Но наши немецкие друзья были непреклонны: никаких намеков. На том и согласились.

Получилось, что украинская сторона загнала сама себя в ловушку. Широко анонсировав достижение позитивного результата уже в ближайшее время, она тем самым дала европейским партнерам возможность навязать свою игру. «Подарив» Киеву красивую упаковку в виде названия — Соглашение об ассоциации, Европа выставила весьма жесткие условия по реальному экономическому наполнению, в частности касающегося зоны свободной торговли. Исходя из циничного расчета, граничащего с эгоизмом, — мол, вы же хотите успеть к президентским выборам, значит, соглашайтесь, а мы никуда не спешим. А чтобы успеть подписать соглашение к торжественной фотосессии на саммите в декабре, нужно закончить все переговоры по тексту уже летом.

С учетом вышесказанного, принятие Стратегии восточного партнерства (СВП) ЕС не принесет нам ничего нового и сказочного. Сам факт зачисления Украины в группу постсоветских стран, не имеющих в обозримом будущем никаких перспектив членства, говорит сам за себя. К тому же этот документ сохранит все недостатки предыдущих. Поэтому ни о стратегии, ни о масштабных проектах, ни о настоящем партнерстве речь не идет. Зато как нельзя более уместным является термин «восточный». Но не в том смысле, который в него вкладывали разработчики. По своему духу документ очень созвучен с мировоззрением выдающихся философов древнего Востока. Как и более 2000 лет назад Конфуций, современные политики ЕС как бы задают себе вопрос: «Можно ли быть щедрым, не тратясь при этом?». И приходят к такому же выводу, как великий китайский мыслитель, — можно, если своим поведением и своим примером ты будешь оказывать правильное воздействие на партнера, уберегая его от расточительства и ненужных трат.

Правда, шанс что горькую для Украины пилюлю немного подсластят увеличением финансирования СВП, все же был. Но его не колеблясь зарубили французы — свои среднеземноморские соседи ближе.

Осуществление этой стратегии может негативно сказаться на темпах и динамике нашего сотрудничества с ЕС на некоторых направлениях. Можно не сомневаться: сколько бы ни говорили об индивидуальных и дифференцированных подходах, все восточные партнеры будут по-дружески ревновать друг друга к Евросоюзу и требовать к себе равных условий и внимания. В Брюсселе и столицах стран—членов ЕС вскоре реально устанут от их вопросов вроде «Вы же предоставили это Украине, почему отказываете нам?». Что только усилит бдительность и осторожность ЕС, например, в визовом вопросе.

Конечно, есть и положительные моменты. Уже сам факт принятия СВП усилит внимание ЕС к постсоветскому геополитическому пространству. Но в целом абсолютно непонятно: в чем заключается для Украины реальная «добавленная стоимость» восточного партнерства?

Если стратегия Восточного партнерства не представляет собой (пока, во всяком случае) ничего существенного, то как расценивать тогда прозвучавшие из Москвы предостережения?

Понятно, что «русских бояться — в Брюссель не ходить», но необходимо как минимум понимать и по возможности учитывать интересы нашего стратегического партнера. Увы, наши политики и здесь постоянно впадают в крайности: или преданно соглашаются со всем, что скажет Москва, или вовсе игнорируют Россию.

Современные российские руководители на самом деле продолжают политику Советского Союза, делая упор на развитии двусторонних отношений с европейскими странами. Фактически они не заинтересованы в укреплении Евро­союза как такового, рассматривая его как один из центров мировой политики. А значит, и как потенциального конкурента, а в отдельных случаях и соперника России на международной арене. К большому сожалению, самым главным из этих «отдельных случаев» является все постсоветское прост­ранство, и прежде всего — Украина. Причем политика Моск­вы в этом направлении отличается завидным постоянством.

С предельной четкостью она сформулирована в утвержденной тогдашним президентом В.Пу­тиным Стратегии развития отношений с ЕС с 2000 по 2010 гг.: противодействие возможным попыткам «помешать хозяйственной интеграции в рамках СНГ, в т.ч. через «особые отношения» с отдельными государствами — участниками СНГ в ущерб российским интересам» (п.6). А само развитие партнерства с ЕС «должно содейст­вовать укреплению РФ в качестве ведущей силы при формировании новой системы межгосударственных политических и экономических отношений на пространстве СНГ» (п.8).

Нежелание европейских партнеров придерживаться этих стратегических предписаний вызывает все большее неприятие Москвы.

Не думаю, что в современном глобализированном мире наши российские партнеры смогут добиться желаемого результата только путем ужесточения своей позиции. Куда более верный и эффективный путь — предлагать более интересные и выгодные условия. Демонстрировать на деле учет интересов бывших советских республик. Как это было, например, при решении вопроса о покупке Россией газа у Туркменистана по новой, более высокой цене.

Стучите — и вам откроют?

Если на первых этапах независимости присущие внешней политике Украины (в отличие от политики внутренней) идеализм и даже наивность сыграли свою положительную роль, то сегодня они являются серьезным сдерживающим фактором.

Наше общество созрело для серьезной и честной дискуссии, опирающейся на факты, а не на туманные перспективы и романтические ожидания. А факты заключаются в том, что вопрос о членстве Украины в ЕС никогда не рассматривался и в обозримом будущем не будет рассматриваться в практической плоскости, кто бы ни был у власти в Украине. Это отнюдь не означает, что европейский вектор развития является тупиковым. Наоборот, он и в дальнейшем будет оставаться стратегическим направлением всей государственной политики Украины. Поэтому проевропейские силы принесут большую пользу себе и стране, если сместят акцент в этом вопросе с красивых, но пустых деклараций на международной арене на конкретные действия во внутренней политике государства.

Это, в свою очередь, открыло бы второе дыхание нашей дипломатии. Вместо бессмысленного и часто унизительного выбивания очередных сигналов она могла бы более свободно и осмысленно реагировать на инициативы наших европейских друзей. А также не спешить соглашаться на заведомо невыгодные для страны условия в обмен на политические «десерты» с ограниченным (до очередных выборов) сроком реализации.

Мы должны не стесняясь ставить перед нашими европейскими партнерами волнующие нас вопросы и добиваться реального учета наших интересов. Нужно быть реалистами: мы не можем навязывать ЕС свои приоритеты, но мы вправе и должны вежливо, но твердо отказаться от того, что нас не интересует и прекратить выражать восторги, которые на самом деле не испытываем.

«Таким чином, гасло «Євро­па» залишається при всій його актуальності»

(М.Хвылевый)