СТИГЛИЦУ НЕ ПРОСТИЛИ ИНАКОМЫСЛИЯ

Мировые информационные агентства принесли известие об уходе в отставку старшего вице-президента и главного экономиста Всемирного банка Джозефа Стиглица. Если отставка директора-распорядителя МВФ Мишеля Камдессю связана с целым рядом провалов политики «вашингтонского консенсуса» в развивающихся странах, то в данном случае ситуация — прямо противоположная. Уходит человек, практически с прихода в систему международных финансов указывавший на грубейшие ошибки прежнего курса и ставший основоположником (простите, за марксистско-советскую терминологию) так называемого поствашингтонского консенсуса. Инакомыслия ему не простили.

Мы уже неоднократно писали о том, что взгляды Стиглица делали его «белой вороной» среди коллег. Причем не только в Вашингтоне, но и в местных отделениях МВФ, ВБ, ЕБРР и других западных институтов. Однако его прошлогодняя статья, посвященная десятилетию рыночных реформ в России, произвела в академических и чиновничьих кругах Запада эффект разорвавшейся бомбы.

Пытаясь объяснить фактический провал постсоветских реформ, Стиглиц приходит к выводу, что основная проблема заключалась в «чрезмерном доверии к моделям экономики, почерпнутым из учебников, которые могут быть весьма успешны для обучения студентов, но на них нельзя опираться при консультировании правительств, пытающихся воссоздать рыночную экономику». Сделав ставку на макроэкономическую стабилизацию, западные консультанты полностью проигнорировали институциональную составляющую всякой радикальной экономической реформы. Лишь в последнее время этот аспект зазвучал в речах зарубежных экспертов, после чего был подхвачен их местными подопечными из правительственных и научных кругов.

Хотя Стиглиц стремился лишь проанализировать события, происходящие в России, своими высказываниями он невольно поставил под сомнение всю политику, проводившуюся МВФ и ВБ на протяжении последнего десятилетия в отношении стран с переходной экономикой. Тем паче что кредит доверия к этим международным организациям и так оказался подорванным в ходе глобального финансового кризиса 1997—98 годов. И если прежде сотрудничество с МВФ считалось гарантией того, что с этой страной можно иметь дело, то сейчас этот тезис поставлен под сомнение (если он еще и сохраняет силу, то главным образом по инерции и ввиду отсутствия иного «гаранта»).

Безусловно, обнародование одним из руководителей ВБ своей негативной позиции по отношению к философии американской политики на постсоветском пространстве было расценено многими как попытка вбить еще один гвоздь в крышку гроба МВФ. Вопрос же о том, какие меры необходимо применять для развития переходных экономик, считавшийся до недавнего времени решенным, вновь встал перед западными интеллектуалами и политиками. Но не только перед ними.

По существу, Стиглиц выдвинул обвинение в академичности и слепом подражании западным моделям также и против постсоветских реформаторов. В первую очередь это касалось «чикагско- гайдаровских мальчиков», которые провели по этому вопросу даже спецсеминар. Все докладчики сошлись во мнении, что автор статьи, вне всякого сомнения, «значительный экономист» и «большой умница», но опубликованная им работа не выдерживает никакой критики. Егор Гайдар с хорошо известным апломбом заявил, что дебаты вокруг статьи вице-президента ВБ — «это споры на восточном побережье США, в которых мифы о прекрасных, легко реализуемых реформах, созданных в Америке, борются с другими мифами о полном провале этих реформ, проведенных под диктовку Запада». И хотя Егор Тимурович не добавил традиционное упоминание о пустых полках магазинов перед началом реформ 1992 года, оно явно имелось в виду. Ибо единственным реальным достижением гайдаровских и скопированных с них украинских реформ (как обычно, копия оказалась заметно хуже) стали полные магазинные полки за счет обнищания тех, кто ранее «чистил» эти полки, выстояв огромную очередь.

Но особенно задело участников семинара упоминание Китая как примера успешных экономических реформ. «За 10 лет, начиная с 1989 года, — пишет Стиглиц, — ВВП Китая почти удвоился, а в России (и, добавим, в Украине. — А.Г.) сократился почти в два раза... С этими провалами контрастируют огромные успехи, достигнутые Китаем, который сумел выстроить свой собственный путь перехода, не используя «чертежи» или «рецепты» западных консультантов. Он преуспел не только в создании полнокровного негосударственного сектора коллективных предприятий. Инвестиции в добывающую промышленность в Китае, в отличие от России, росли как на дрожжах».

Увы, замечание Стиглица о необходимости строить собственный путь перехода к рынку было проигнорировано, и гайдаровцы принялись доказывать невозможность использования китайского опыта ввиду весьма отличающихся социально-экономических условий. И все же рассуждения московских теоретиков довольно-таки любопытны.

Прежде всего они зафиксировали сохранение в Китае жесткой политической системы и авторитарного режима. Подобная структура позволила минимизировать издержки перехода к экономике нового типа и сохранить относительную устойчивость в развитии страны. В России же в момент начала радикальных реформ никакой речи об авторитарной власти быть не могло — страна только пережила августовский путч. Это говорилось, обратим внимание, до начала «путинского периода» российской истории. Теперь, возможно, Россию ожидает именно этот отрезок рыночной модернизации, которую в той или иной форме прошло подавляющее большинство развивающихся стран (не исключено, что нынешний парламентский кризис в Украине — предвестник той же закономерности).

Во-вторых, — и это действительно существенно — СССР и Китай начинали модернизацию своих экономик с разных стартовых позиций. Китай десять лет назад переживал ранний этап индустриализации, тогда как в бывшем СССР существовала индустриальная экономика социалистического типа с массой нерентабельных производств. Китай, например, не столкнулся с проблемой конверсии, которая в первые постсоветские годы активно обсуждалась, но так и не нашла своего решения. Однако вместо поиска путей построения рыночной экономики «с российской (украинской, молдавской и т.д.) спецификой» новые независимые государства взяли за основу стандартизированные западные модели латиноамериканского и африканского типов. Развивая это «плодотворное» направление, украинские теоретики дошли до того, что объявили единственно возможным в ближайшие 7—15 лет экстенсивное развитие отечественного агросектора на неиндустриальной, мелкосемейной основе (Павел Гайдуцкий. Экономические реалии и индустриальные миражи. — «Урядовий кур’єр», 28.12.1999). Именно на такую перспективу ориентирован президентский указ от 3 декабря, очень схожая антимодернизационная политика ведется в промышленном секторе...

В-третьих, существует большое различие в системе социальных гарантий. В отличие от Китая, СССР расходовал значительные суммы на финансирование социальных обязательств — пенсий, пособий и т.д. Эта тенденция сохранилась и в большинстве новых независимых государств, так что Китай имеет в этом плане экономические преимущества и может себе позволить высвободить дополнительные средства на модернизацию экономики. Поэтому призыв западных консультантов «Надо меньше кушать!» на самом деле означает призыв к авторитарному режиму, ибо только последний может подавить возможный бунт тех, кого официально лишат социальных выплат.

Ко всем проблемам, с которыми столкнулись постсоветские страны, добавляется, по мнению Стиглица, то, что можно назвать полным отсутствием гражданского общества и культуры взаимодействия власти и общества. Поэтому все реформы оказывались как бы «зданием без фундамента», чем-то чужеродным на местной почве. В свое время, когда колониальные власти ушли из стран Африки и Азии, новые государства столкнулись с аналогичной проблемой. Их политические институты, скопированные с властных учреждений метрополий, не могли работать столь же эффективно, как в Англии или Франции. В результате независимо от внешней формы эти органы функционировали в соответствии с местными культурными традициями. Вот и многие заседания Верховной Рады, особенно последние, очень напоминают знаменитую репинскую картину «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Лучшим способом борьбы с политическими и экономическими неурядицами и особенно с коррупцией Стиглиц считает децентрализацию власти. Логика проста: чем меньше посредников между властью и народом, тем легче осуществлять над ней контроль. Увы, опыт конца 80-х годов свидетельствует, что подобное мероприятие быстро превращается в разворовывание капитала через кооперативы и подставные фирмы, не прекращающееся, между прочим, до сих пор. Децентрализацию же по-китайски, о которой Стиглиц пишет достаточно много, мы пережили во времена нэпа. Сейчас ее повторение вряд ли возможно: социальная, экономическая и политическая ситуация совсем иная. И одна из главных преград — существующая власть не желает делиться своими полномочиями с властью будущей. Поэтому так тяжело идут реформы систем местного самоуправления, межбюджетных отношений, выборности.

Куда же движется Украина? Согласно программе «Украина-2010», интегральными национальными целями объявлены удвоение нынешнего ВВП на душу населения до $4—4,5 тыс., увеличение в полтора раза расходов на образование, средняя продолжительность жизни 69—71 год и прочие показатели существенного улучшения условий жизни. При этом констатируется, что экстенсивный путь развития экономики себя исчерпал. Поскольку менее чем через год со дня разработки данной программы в высших кругах вновь заговорили об экстенсивном способе развития, г-ну Стиглицу, видимо, придется спустя еще одно десятилетие писать статью о провале рыночных реформ в Украине. Возможно, в ранге лауреата Нобелевской премии.