Жатва велика, а работников мало

Монетарная политика НБУ образца 2016–2019 годов выдержала проверку кризисом. Но на сегодняшний день задача №1 — не потерять достигнутого, что может случиться уже осенью, ведь вирусом денежной эмиссии, похоже, инфицированы наивысшие эшелоны власти.

Конечно, напечатанные 200–300 млрд грн помогут выплатить заработную плату госслужащим, отремонтировать сотню-другую дорог и найти средства для пенсий, но ненадолго. Если нынешнюю эмиссионную активность НБУ не остановить, то зимой-весной 2020–2021 годов с уверенностью мы повторим события 2008–2009 и 2014–2015 годов. Объяснение простое: таковы последствия созданного с осени 2019-го денежного «навеса», выразительно контрастирующего со взвешенной политикой предыдущих трех лет.

Излишек денежной массы заметен невооруженным глазом. По состоянию на конец июня 2020 года «лишними» являются примерно 10% денежного агрегата М2, или 160 млрд грн (см. рис. 1, 2).

ZN.UA

ZN.UA

В прошлом оба денежных «навеса» 2008-го и 2014 годов закончились одинаково: глубокая девальвация гривни, ускорение инфляции и контрастный переход к уменьшению денежной массы. Если денежную эмиссию 2014-го можно объяснить последствиями правления «профессионалов» в 2010–2013 годах и реалиями войны с Россией, то случай 2008 года практически стерильный. Не было войны, объемы кредитования возрастали на 40% в годовом измерении (на предостережения серьезной академической науки никто не обращал внимания), все высшие должности занимали местные управленческие кадры наивысшего уровня профессионализма (никаких там иностранных гастролеров). Однако осенью 2008-го гривня обвалилась почти вдвое, под банками появились длиннющие очереди, мощно ремонетизированная экономика получила под дых с двойной силой, а кадры разбежались кто куда. Конечно, от финансового кризиса 2008–2009 годов пострадали многие страны, но быстро восстановились. К сожалению, Украине это не удалось, несмотря на замену одних «профессионалов» другими.

Лишняя денежная масса — это дополнительные риски, поэтому нетрудно объяснить, почему нет спроса на кредиты. Бизнес не хочет рисковать, если нет уверенности относительно будущего. В конце концов, подобная ситуация и за рубежом, где минимальные процентные ставки как-то не сказались на бурном росте инвестиций и фантастическом восстановлении собственной промышленности. Зато стоимость золота превысила 2000 долларов за унцию, что намного лучше характеризует ожидания инвесторов. Новая парадигма монетарной политики, которую так любят приверженцы денежной эмиссии, уже через два-три года может оказаться перепевом давно известных теоретических концепций образца 1960-х годов. Тогда все завершилось ускорением инфляции в 1970-х годах и мучительным «вытеснением» лишней денежной массы в 1980-х годах.

При этом часть экспертов продолжают считать монетарную политику НБУ «охлаждающей» и ждать «разогрева». Нет ничего более опасного таких утверждений. Если денежный «навес» образца весны-лета 2020 года считать «охлаждающим», то каким тогда должен быть «разогрев»? Закон Украины «О Национальном банке Украины» абсолютно правильно определяет, что без достижения ценовой стабильности не может быть и речи о двух других целях (финансовой стабильности и содействии в обеспечении устойчивого экономического роста). Так и нужно. Классическое правило Тинбергена весьма простое: две цели — два инструмента. НБУ с помощью монетарных инструментов снижает инфляцию (при этом оздоровляет банковскую систему и создает предпосылки для сбережений населения), а правительство поддерживает равновесный рост ВВП с помощью фискальных инструментов. С использованием только монетарной политики достичь целей инфляции и роста ВВП невозможно. Конечно, в США или еврозоне немного сложнее, но это не для нас — открытой долларизированной экономики с развитыми инфляционно-девальвационными ожиданиями. Некоторую комплементарность целей можно увидеть лишь в том, что частный бизнес использует благоприятные условия ценовой и финансовой стабильности для расширения своей деятельности. И все. В таком контексте одним из положительных последствий от очищения банковской системы нужно считать увеличение депозитов — до 1182 млрд грн, которые по состоянию на конец июня этого года превышают объемы кредитования на 19%. О таком приходилось только мечтать в прошлом. В частности, отечественным банкам уже не надо одалживать за рубежом, как в 2007–2008 годах, что со временем стало дополнительным акселератором кризисных явлений в банковской сфере. Тогда же бывший глава правления НБУ В.Стельмах связывал укрепление гривни после девальвационного шока с возвратом в банки гривневых депозитов. Депозиты вернулись. Ждем крепкую гривню?

Проблема на самом деле не в операциях с депозитными сертификатами НБУ, которые якобы невероятно препятствуют росту ВВП, а в отсутствии должного бизнес-климата, который нивелирует любые благоприятные эффекты от ценовой и финансовой стабильности. Если мешает НБУ с его высокими процентными ставками, для организации высокотехнологического предпринимательства и инновационных проектов отечественные предприниматели могут пойти путем Илона Маска, который переселился в США, получил доступ к дешевым кредитам и стал успешным бизнесменом мирового уровня (шутка). Пока же попытки наших соотечественников из высшей лиги бизнеса вести бизнес за рубежом заканчиваются совсем иначе — в судах. И именно это является наибольшим вызовом для экономического роста: денег в Украине хватает, а инвестировать некому. «Жатва велика, а работников мало» (Евангелие от Луки 10:1-15).

Если коротко: при условии ценовой и денежной стабильности падение промышленного производства и ВВП — это проблема правительства и его фискальной и регуляторной политики. Собственное непропорционально высокое влияние оказывает суперкоррумпированная судебная система. Остальное — от лукавого. Кредиты не панацея. В 2006–2008 годах объемы кредитования возрастали с двухцифровым темпом, а завершилось все, как до этого в 1990-х, валютным кризисом и девальвацией гривни. Экономика Украины не выдержала кредитной «грыжи».

Кстати, не совсем корректно позиционировать падение промышленного производства октябрем 2019-го, ведь в действительности это началось на полгода раньше. В марте 2019 года промышленность еще выросла на 2,9%, а уже в апреле упала на 0,2%. С июня прошлого года наблюдается выразительный нисходящий тренд. Понятно, почему начало убыли промышленного производство смещено на осень, ведь весной-летом 2019 года этому не могла препятствовать низкая инфляция (в апреле потребительские и промышленные цены выросли на 8,8 и 7,3%, а в июне — на 9 и 4,5%, соответственно). С показателем ВВП тоже проблема. Во втором квартале 2019-го рост ВВП составлял 4,7%, несмотря на якобы «охлаждающую» монетарную политику, а в четвертом квартале 2019 года этот показатель снизился до анемичных 1,5%, причем на фоне возобновления эмиссионной активности НБУ. Такие сравнения представляют не менее интересный материал для аналитических размышлений, чем условия оптимальности и профицит ликвидности банковской системы.

Если в экономике Украины еще несколько лет назад наблюдались валютный кризис и галопирующая инфляция, то какими должны быть процентные ставки? Отрицательными, как в Швейцарии или Дании? Или достаточно высокими, пока не сформируются ожидания низкой инфляции и крепкой гривни? Например, в близкой нам и (что важно) успешной Турции ставка центрального банка составляет на сегодняшний день 8,25%, а в начале года была еще выше — 12%. В Мексике учетная ставка составляет 5% (7,25%). Об Аргентине излишне упоминать — там 28%, а было 55% еще полгода назад. На Польшу тоже равняться слишком рано. В этой стране преодолена связь между обменным курсом и ценами, чего выразительно не хватает в Украине. Ни один из самых богатых поляков не имеет собственного банка, а немногочисленные банковские аферы завершаются арестом владельцев обанкротившихся учреждений. Когда в 2012 году обанкротился банк Amber Gold, то супруги-владельцы через два года оказались в тюрьме, где находятся по сей день. Конституция Польши определяет потолок для государственного долга на уровне 60% от ВВП. Это тоже важно.

В Украине после «банкопада» не сел ни один из собственников обанкротившихся зомби-банков (это подсказка для президента). Суды решают, возвращать ли полученный кредит, а то и национализированный банк. В какой цивилизованной стране есть подобное? Какой в таком случае становится премия от риска? Собственное давление на процентную ставку осуществляет дефицит бюджета. Если бы правительство не занимало на внутреннем рынке, не было бы вытеснения кредитной активности в частном секторе. В стране, где 40–60% экономики в «тени», не проблема увеличить поступления в бюджет и отказаться от чрезмерных государственных заимствований, что сразу же снизит процентную ставку как непосредственно (меньший спрос на кредитные ресурсы), так и опосредованно — за счет снижения премии от риска. Это почему-то не интересует ни главу Совета НБУ, ни собранных вокруг экспертов. Понятно, что многочисленные риски материализуются в высокой стоимости кредитных ресурсов. Если перейти к профициту бюджета, научиться привлекать к ответственности обанкротившихся банкиров и обнаглевших судей-оборотней, которые грезят «захватом власти», то процентная ставка может снизиться до польского или чешского уровня за три-четыре года (не раньше).

В целом при обсуждении вопросов монетарной политики важно избегать не только эмоционально окрашенных конструкций из арсенала бородатых медиаэкспертов с базовым кулинарным образованием, но и пренебрежения очевидными фактами. Поскольку весной 2020 года мы не увидели ни значительной девальвации гривни, ни ускорения инфляции, ни головокружительного «банкопада», ни набегов на банковские депозиты, утверждать о полном провале монетарной политики как-то не приходится. Отрицание проверенных зависимостей, когда денежный «навес» — это синоним инфляции и девальвации, а высокая процентная ставка — эффективное средство борьбы с обеими перечисленными болезнями, чем-то напоминает послевоенную дискуссию убежденных местных селекционеров-мичуринцев с ненавистными «менделистами-морганистами-вейсманистами». В итоге, напомню, Украина, будучи мировой житницей, осталась без своих сортов растений.