Танцы на стекле

Майя Плисецкая

Олег ВЕРГЕЛИС

Почему-то особенно запомнились руки. Ее руки. Видимо, потому что уже было время ее серебряного балетного заката. И на киевской оперной сцене (где иногда появлялась с гастрольными проектами) она… ходила… В кулуарах так и говорили: "Боже, как она ходит!". Время, увы, уже не позволяло танцевать мазурку. Как когда-то в "Шопениане". Когда каждый ее прыжок, во время которого она не то чтобы парила, а некоторое время просто-таки находилась в воздухе, вызывал громы-молнии разных залов - бешеный восторг… А вот в 90-е с затаенным восторгом приговаривали: "Ходит по сцене, как по водной глади…".

Да, но как же - тогда же - танцевали ее руки! Впрочем, они танцевали всегда. В крупной форме, в балетном этюде. Это было какое-то ошеломляющее чудо ее рук.

Они, эти руки, стирали балетные границы, временные условности - между ее блистательным прошлым и чинным достойным настоящим.

Она и была всегда - настоящим. Покуда эти руки двигались, трепыхались, взлетали, взмывали, обнимали, опоясывали, содрогались…

Еще в раннем ее "Лебедином озере" критики сравнивали эти руки с зыбью воды, с морскими волнами, со взмахом лебединого крыла.

В парижской газете "Фигаро" писали: "Когда она начинает волнообразные движения своих рук, уже дальше просто не понимаешь - это руки ее или же это крылья? Или руки ее переходят в движение волн, по которым и уплывает эта лебедь…".

В "Умирающем лебеде" Сен-Санса, в "Болеро" Равеля, собственно, везде-везде божественные руки не то чтобы жили от нее отдельной пластической жизнью… О, нет, они - снова и снова - колдовали, шаманили, манили, отталкивали, притягивали, создавали образ внутри образа. Ошеломляли такими пластическими нюансами, которых никто и никогда не мог предположить в изначальных хореографических сюжетах.

Раду Поклитару, пересматривая ее старые балетные записи, мне признался:

- Есть два имени в большом балете, которые удивительным образом сохранили свою актуальность в художественном плане, несмотря на годы, "моды", многое другое. Это - Уланова, которая не архаична, поскольку впереди у нее - всегда артистка, а затем - техника. И, естественно, Она… Есть удивительная запись - фильм-балет "Бахчисарайский фонтан". Там отчетливо осознаешь, "как" же она танцует… Когда впервые увидел эту запись, то понял: сейчас так как она - не танцуют. Никто и нигде. Потому что это - гениально…

В разных балетах, когда она танцевала, эти руки встречали, провожали, обволакивали, нагнетали мистический транс. Эти же руки, помимо прочих ее выразительных художественных средств, создавали особый уникальный балетный стиль, который стал мифом. По словам Жана Кокто, "для одних стиль - это очень сложный способ говорить очень простые вещи, а для других стиль - это очень простой способ говорить очень сложные вещи".

Пожалуй, она, как и другие уникальные дивы ХХ века (будь то мир кино, театра или балета), принадлежала именно к другим. Для которых посредством простого рождалось сложное. Казалось, ее балетный стиль - легкость, какая-то божественная простота, но сколько же усложненного, насыщенного и углубленного, недосказанного и затаенного всегда скрывала за собой именно эта внешняя обманчивая балетная легкость.

Ее хореографические образы, казалось, обитали даже не внутри определенных балетных сюжетов; они - все эти ее лебеди и спящие красавицы - жили на ничьей территории. В каком-нибудь открытом космосе. Все и вся вертелось вокруг них, ибо она, дива балета, была осью пластической Вселенной.

В слегка надменном ее взгляде, во всегдашнем женском достоинстве, в феноменальных изгибах все тех же рук - самоощущение художественной ценности и значимости, только не через внешнюю позу, а через внутреннее удивительное свечение…

В ее жизни, как известно, было множество интересных сюжетов - Роберт Кеннеди, репрессированные сталинским режимом родственники, театральный роман с Григоровичем, Родион Щедрин - и ничто-ничто не перебьет именно этот ее внутренний божественный балетный свет… Взмах рук. Их стремление к полету. Прощание и всепрощение.

С иными дивами, как известно, иногда первоочередно связаны какие-нибудь частные сюжеты. У этой - сюжет один. Ибо он магистральный. Служение искусству, которое не терпит суеты. И еще, повторюсь, выдающееся человеческое достоинство, которое не позволило ей, познавшей болезненные удары судьбы, плохо говорить - о родине, о родне, о коллегах…

Ее расцвет - это танец на битом стекле советской империи, после - уже на осколках самой империи. Танцуя "на стекле", она все равно парила, воспринимая даже осколки за водную гладь.

Театральный критик Кеннет Тайнен когда-то написал, что "искусство состоит в том, чтобы не быть, а казаться, поскольку кажимость - это и есть образ, а образ - это и есть смысл…". В случае с нею, искусство как раз и состояло в том, что быть и казаться - неразрывны-неразличимы, ибо она - само искусство. Она - лебедь умирающий. Она - лебедь белый и черный. Она - лебедь парящий… Когда на днях она и воспарила - "туда", разные СМИ, вздрогнув от ужаса, вспомнили ее интересные высказывания и откровения. Теперь, когда это все читаешь, снова понимаешь, что ум и мудрость, оказывается, могут мирно-пластично сосуществовать и с художественным гением, иногда граничащим с потусторонней отрешенностью… Уже под занавес, несколько принципов и жизненных откровений от нее (может, пригодиться кому?):

"Не смиряйтесь, до самого края не смиряйтесь… До последнего мига боритесь… Мои победы только на том и держались… Характер - это и есть судьба".

"Люди не делятся на классы, расы, государственные системы. Люди делятся на плохих и хороших. Только так. Хорошие - всегда исключение, подарок неба".

"Не уверена, что высшее проявление ума - это доброта. Добряки бывают и набитыми дураками".

"В искусстве не важно "что". Самое важное - "как". Нужно, чтобы дошло до каждого, чтобы душу трогало - тогда это настоящее, иначе никак".

"Не люблю суеты. Ни на сцене, ни в жизни. Лишние слова не нужны. Всю жизнь люблю новое, всю жизнь смотрю в будущее. Мне всегда интересно…".

Так говорила она, великая балерина -- Майя Плисецкая (1925-2015).