КОМУ НЫНЧЕ ДЕЛЕГИРОВАНА УКРАИНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ

Пять лет перманентно-кризисного состояния украинского политического Олимпа воочию продемонстрировали, что рухнувшая система тоталитарного управления оставила после себя вакуум с точки зрения эффективной связи госструктур и населения. Институты представительской демократии оказались по существу импортированным продуктом и главным мотором их развития стали не структуры гражданского общества, а непреодоленный раскол верхов. Лишь разлаженность иерархии политических и экономических элит, базирующихся на различных отраслях, территориях и функциях, заставляет их прибегать к демократическим процедурам. В итоге у нас господствует переходный режим, который аргентинский политолог Гильермо О'Доннел назвал «делегируемой демократией». Другими словами, латиноамериканизация жизни страны происходит не только в сфере экономики (см. «ЗН» от 10 августа с.г.).

Прошу считать меня демократом

Перефразируя Карамзина, можно утверждать: поскреби любого латиноамериканского лидера демократической окраски и обнаружишь каудильо. Этот симбиоз породил философию и практику делегируемой демократии, в которой законодательные и судебные органы рассматриваются президентской администрацией как досадное неудобство из-за необходимости периодической отчетности перед ними. О контроле же за кадровым составом правительства и говорить не приходится. При этом никто из высших чиновников не задумывается, к чему неизбежно приводят действия по отстранению партий и парламента от принятия важных государственных решений.

Во-первых, различные варианты «детских болезней», присущих всем этим общественным институтам, лишь прогрессируют. Во-вторых, в создавшейся ситуации парламент не только враждебно настроен против любых мероприятий правительства, но и перестает испытывать какую-либо ответственность за проводимую в обход него политику. В-третьих, складывающаяся кризисная обстановка в обществе вкупе с критикой парламента за его некомпетентность, немобильность и безответственность ведут к резкому падению престижа всех политических институтов и причастных к ним политиков.

Наконец, главное: поскольку ничего не делается для укрепления судебной системы, то создающаяся нехватка эффективных и автономных властных структур накладывает на Президента и правительство огромную ответственность. И здесь срабатывает известный диалектический фокус, когда естественным продолжением достоинств явления служат его недостатки. Если «достоинство» в нашем случае суть всевластие, то «недостаток» - бессилие.

Последнее проявляется в неспособности превратить принятые решения в эффективные рычаги управления обществом. Если в условиях окрепшей демократии всякие решения принимаются неспешно, но уж выполняются непременно, то в неокрепшем, «делегируемом» варианте все происходит наоборот. Масса лихорадочно издающихся в одностороннем порядке решений идут вразрез с политически организованными интересами и потому никогда не проводятся в жизнь.

При всем при том эти любопытные полудемократические режимы удивительно живучи. Причину их «легитимности» демонстрируют многочисленные социологические опросы, где исполнительная власть неизменно оценивается выше законодательной. На подобный рейтинг парламентарии сами напрашиваются, совмещая прилюдную заботу о своем благополучии с непрерывными разборками как между собой, так и с Президентом. А их постоянная готовность «лечь в чужую партийную постель» вообще становится притчей во языцех.

Вертикаль ты моя, вертикаль...

Нарисованная выше картина настолько узнаваема на украинском политическом ландшафте, что требует лишь минимальных корректирующих штрихов и уточняющих мазков. Главное, что требует уточнения, - фаза «делегирования полномочий», в коей пребывают ныне наши властные структуры, или, точнее, этап перехода от всесилия к бессилию власти.

Что латиноамериканский, что российский (1992 г.), что отечественный (1994 г.) опыт показывает, что «всесилие» всегда начинается с принятия пакета «радикальных» мер. Очень скоро пакет обрастает шквалом дополнений по «расширению и углублению». На самом же деле, последние направлены на исправление многочисленных отрицательных последствий предпринятых ранее шагов. Стоило, однако, нашей президентской команде вместо «расширения и углубления» сказать нечто по поводу «коррекции курса», как немедленно на нее обрушилась уйма пинков от стражей чистоты реформаторской терминологии из международных финансовых институций, СМИ и парламента.

Главное препятствие для мирного «делегирования» в постсоветском варианте - бывшая номенклатура не сумела сообща начать модернизацию идеологии и структуры связки власть-собственность на основе «народной приватизации». В результате она раскололась на два непримиримых лагеря: успевших занять лучшие места в вагоне отходящего «поезда реформ» и едущих в его тамбуре. Ельцин разрешил это противоречие силовым методом в октябре 1993 г. В декабре новый режим получил конституционное оформление, а к середине 1994 г. - имущественное (завершился этап чековой приватизации). Кучма же второй год пытается «взять» местный «Белый дом» без применения силы.

Ежели читатель запамятовал, из-за чего разгорелся весь прошлогодне-весенний конституционный сыр-бор, то это была исполнительная, а точнее, президентская вертикаль власти. В конечном счете, под дамокловым мечом референдума Закон о власти был преобразован в Конституционный договор, но так и остался «Хартией чиновничьих вольностей». Ныне ситуация повторилась один к одному, разве что место Закона о власти занял Основной Закон. Однако в центре всех страстей вокруг текста новой Конституции оставался тот же вопрос: структура власти. Что же мы здесь имеем на сегодняшний день?

В классическом виде вертикаль не получилась. Мало того - она как бы расщепилась. Сама исполнительная власть, президентское окружение и остальные властные кольца - все они состоят из разных кланов со своими интересами. Но именно их противоборство позволяет Президенту лавировать между ними, становясь поочередно то судьей, то прокурором, то адвокатом. Поэтому монополизация власти одной группой, пусть и самой близкой к нему, опасна для Президента - он рискует оказаться у нее в заложниках. Последние изменения в руководстве Кабмина и ряде его ключевых звеньев сделали эту опасность более чем реальной.

Следующее уточнение - отсутствие у большинства постсоветских президентов собственной партии или движения. На Западе это, возможно, считалось бы их слабостью, но не на постсоветском Востоке, где привыкли к тому или иному варианту Отца народов. Президентские команды, видимо, это хорошо поняли: они то и дело подталкивают наиболее видных своих приверженцев к партстроительству, оставляя за собой возможность в любой момент от них дистанцироваться и как бы парить над полем битвы.

Наконец, в отличие от Латинской Америки, большой украинский бизнес, видимо, еще не способен играть роль «миротворца» между разными «боевыми отрядами» высшей бюрократии. Россия между тем начала успешно осваивать сей «передовой опыт», о чем свидетельствует известное обращение 13 «богатырей» российского бизнеса к местному истеблишменту в связи с предстоящими президентскими выборами. Приведу лишь два наиболее характерных тезиса:

«Российских политиков необходимо побудить к весьма серьезным взаимным уступкам, к стратегическим политическим договоренностям и их правовому закреплению... Мы понимаем коммунистов и признаем их политическую роль как выразителей интересов социальных групп, пострадавших в ходе непростых, а часто и ошибочных реформ. Однако коммунисты не должны настаивать на отказе общества от мучительных достижений последнего десятилетия.»

Воистину нет пределов чудесам словесной эквилибристики! Ведь «мучительные достижения последнего десятилетия», то бишь управляемые ими банки и АО, вся «могучая кучка» подписантов получила в конечном счете из рук тех же коммунистов в виде «вкладов КПСС» и «прихватизированной» госсобственности.

Конституция

как форма самосохранения режима

За кулисами украинского конституционного процесса действовали два мощных фактора из арсенала режима «делегированной демократии», которые подталкивали местный истеблишмент к принятию нового Основного Закона.

Первый из них обусловлен тем, что перспективы дальнейшего развития становятся все более туманными, неопределенность начинает как бы консервироваться. По существу стабильность в Украине во многом сохраняется лишь благодаря неоформленности общества, его атомизации, отсутствию эффективных каналов выражения социального недовольства. Все интуитивно понимают, сколь ненадежна такая стабильность. В этой ситуации у власти просто не было ресурса, в том числе и психологического, функционировать дальше без нового подкрепления. Отсюда и возникла необходимость легитимного принятия нового Основного Закона, которая могла бы предоставить - пусть и ограниченный - новый кредит доверия.

Этот факт отражает процесс постепенного оформления украинского правящего класса, его стремление к установлению четких правил игры. Знаменательно и то, что, каждый раз, когда возникает необходимость в перераспределении ролей между отдельными властными структурами, правящий класс обращается к демократическим процедурам «выяснения отношений». И не столь уж важно, что эти шаги продиктованы слабостью иных рычагов управления и опасениями межклановых «боевых схваток».

Второй фактор, который, к тому же, вносил изрядную остроту в сюжет обсуждения текста новой Конституции, был связан со стремлением режима освободиться от опеки Отца народа, Хозяина, закрепленной в Конституционном договоре. Дело в том, что новым реалиям экономической и политической жизни Высший судья не нужен. Необходим лидер типа секретаря Политбюро, но без особых полномочий.

Мы воочию наблюдали, как у влиятельных групп давления вызывал недовольство сам факт раздвоения исполнительной власти и наличия двух правительств - ХОЗУ премьера и Политбюро Президента. Такое «разделение труда» не просто усиливает роль одного человека либо подпольного штаба, но не гарантирует определенность, в которой стали нуждаться возмужавшие элиты. Становилось все ощутимее, что немало политических актеров - и не только левых - созрело для пересмотра интриги спектакля. Суть изменений - перенос центра тяжести управления на премьера и правительство и большая степень подконтрольности Президента парламенту.

В итоге борьбы тех, кто противился ущемлению своих прав, и тех, кто был заинтересован в уравновешенной власти, мы получили все же крен в сторону авторитарного руководства. Но симптоматичен в этой связи отказ в последнюю минуту уже от объявленного референдума. И дело тут, видимо, не столько в успехе президентской политики «кнута и пряника», сколько в осознании печального опыта веймарской Германии: в условиях резкого ухудшения экономического положения крайне опасно привлекать массы к политической борьбе, происходящей внутри элитных групп.

В заключение следует заметить, что сегодняшний политический режим представляет собой довольно гибкую конструкцию, в которую инкорпорированы элитные группы с порой противоположными убеждениями: прагматики, коммунисты, либералы. Здесь заложен источник постоянных конфликтов, но, одновременно, - и основа поразительной приспособляемости.

Поэтому, несмотря на принятие новой Конституции, глубинная сущность действующего политического режима остается неизменной. Если же что и изменится, то это - баланс сил (но только верхушечных), риторика правящего класса, конкретные формы решения тех или иных проблем. А пока, в соответствии с закономерностью развития режима «делегируемой демократии», налицо дальнейшее ослабление исполнительной власти при сохранении неразвитости и неэффективности законодательной и судебной ее ветвей.