ВСПОМНИМ «ЦАРСТВО ШАРЛЕМАНЯ»...

Известный поэт и прозаик, заслуженный деятель искусств Украины Олекса Ющенко закончил четвертую книгу очерков, воспоминаний, этюдов «В пам’яті моїй». Это рассказы о его современниках — писателях, художниках. В нашей газете были опубликованы произведения из его предыдущих книг, а также из последней — разыскание о выдающемся лирике Александре Олесе «В полоні ностальгії». После публикации автор получил немало признательных писем от читателей. В книге повествуется не только о литераторах и художниках, но и о подзабытом деятеле науки, интересной личности, докторе биологических наук, бывшем директоре заповедника Конча-Заспа Николае Шарлемане. Кроме того, он большой знаток бессмертного «Слова о полку Игореве». С ним были дружны не только научные работники, но и писатели и художники, к примеру, народный художник Украины Александр Скобликов, заслуженный деятель искусств Василий Забашта.

Автор законченной книги не теряет надежды, что найдется спонсор и поможет с ее изданием.

Известный писатель Михаил Рудницкий, работавший в различных литературных жанрах — в качестве поэта, прозаика, теоретика, так выразился о мемуарах: «Это странный литературный жанр: молодые их не напишут, а к старости отдаем себе отчет, что вспоминать поздно». И все-таки тот же писатель, член украинского Союза, именно в преклонном возрасте написал и издал три тома «Письменники зблизька», том «В наймах у Мельпомени» — об актерах и драматургах, и даже незадолго до смерти книгу такого жанра «Непередбачені зустрічі».

Для читателей он сделал богатый подарок, оставив на скрижалях памяти имена своих близких знакомых, современников. Среди них немало лиц, фамилии которых не встретишь даже в многотомной истории литературы, созданной коллективом специалистов Института литературы АН Украины.

Вообще-то жанр мемуарной литературы у нас еще не на надлежащем уровне. Но если о писателях все же имеем несколько томов воспоминаний, например Юрия Смолича, книги мемуарного плана Романа Иванычука, Ивана Сенченко, Ярины Голуб (о Б.Антоненко-Давидовиче), Тодосе Осьмачке и Александре Сизоненко, то о людях науки разного профиля редко встретишь воспоминания современников.

Я с юных лет полюбил поэзию Максима Рыльского, Владимира Сосюры, Павла Тычины. Кстати, один из них — Сосюра — все-таки написал роман «Третя рота» — волнующую книгу воспоминаний. Однажды, читая сборник стихов Максима Рыльского «Знак терезів», меня особенно заинтересовал стих «Конча-Заспа». Знал, что где-то в двадцати километрах от Киева открыт санаторий с таким названием (кстати, закрытого типа) — там многие годы лечились и отдыхали только правительственные функционеры, партийная элита. Итак, запомнился этот стих:

Лине Волга в синій Каспій,

Коні сіно споживають...

Хай життя на Кончі-Заспі

Так же само люди знають!

Що було там за Богдана,

Хто судився там за влови,

Знати також річ бажана,

Але не обов’язкова.

Ні, прошу тепер заїхать

В МУДРЕ ЦАРСТВО
ШАРЛЕМАНЯ,

Як огненний сонця віхоть

Прочищає шлях світання.

День надходить зовсім простий,

Тільки трошки дивно, брате,

Що чирки та шилохвости

І не думають тікати.

Мов глибокі, повні чаші,

Розпрозорились озера,..

(Це слова, пробач, не наші,

Це Тичини справжня сфера!)

Грає лящ, аж води сині

Срібляним киплять окропом...

Га! Чимало він людині

Оповість під мікроскопом!

Ось підтята деревина

Повалилася на воду:

Це нова сім’я бобрина

Тут попоралась до сходу.

Ху! Це що? Качина зграя

Ним під ноги просто лине...

Від орла вона шукає

Порятунку — у людини.

...Їдьте, люди, та пошвидше

В мудре царство Шарлеманя!

Под этим стихом, написанным, как указано, в 1930—32 годах, автор объяснил, что «Конча-Заспа» — это озера-заповедники, а таинственная «Шарлемань» — фамилия известного киевского ученого-природоведа. Шуточно-раздумчивое описание буйной природы заповедника надолго осталось в моей памяти, а фамилия того Шарлеманя постепенно забывалась...

И вот в июне 1969 года, пребывая на лечении в стационаре поликлиники для ученых, разместившейся в живописном месте над Подолом, на возвышении, с которого виден в понизовье Днепр, игравший своими сизо-синими волнами, я услышал разговор о «Слове о полку Игореве». Невольно оборачиваюсь и вижу старика, который опирается на палку и продолжает свой сказ тоже не знакомому мне человеку. Со временем узнаю, что это профессор Николай Васильевич Шарлемань. Промелькнуло в памяти — быть может, это тот, о котором упомянуто в стихе Максима Рыльского? В тот же день я с ним и познакомился, уступив ему очередь к одному из врачей. А вечером мы допоздна сидели под ароматной липой, пока всех, задержавшихся на улице, не позвала в палаты строгая дежурная сестра.

На следующий день мы встретились у стожка свежего сена, где продолжали беседу. Не только о природе рассказывал Николай Васильевич. Он был хорошо знаком с выдающимися мастерами украинской живописи — с Пимоненко, Ижакевичем. Последний неизменно вставал до восхода солнца, вместе с первым лучом принимался за работу.

Немало интересного узнал я о жизни художников-киевлян, высоко оцененных в Европе. Мне стало также известно, что Николай Васильевич с 1921 по 1932 год был директором заповедника «Конча-Заспа». Конечно же, я попросил рассказать о его встречах с Максимом Фадеевичем Рыльским.

Поэт интересовался жизнью флоры и фауны, и одного дня ему не хватило для ознакомления с местностью, с исследованиями, проводимыми рыбной станцией, принадлежавшей заповеднику. Рыльский непременно хотел знать названия всех птиц, цветов, деревьев, названия отдельных рукавов Днепра. Живописная местность его очаровала. Иногда он шутил: «Осетровый луг». А этот кусок неба почему бы не назвать «Небом белохвостого орла?» — приговаривал, наблюдая за птицей, в тот момент пролетавшей над ними.

— Кстати, — заметил Николай Васильевич, — теперь уж исчез тот орел...

А потом перевел разговор на другое:

— В «Литературной газете» поэт даже однажды напечатал заметку о встрече со мной писателей. Встречу ту организовал он же.

Я потом в газетном архиве обнаружил экземпляр газеты от 10 марта 1940 года. Вот та заметка:

«Еще в детстве я читал в киевских газетах очерки «Из жизни природы», подписанные скромными инициалами. А в тех очерках звучали слова: «прилетели жаворонки», «зацвели медуницы», слова, которые у меня, городского гимназиста и сельского воспитанника, каждый раз вызывали особое сладостное замирание сердца.

Автор этих очерков из жизни украинской природы — Николай Васильевич Шарлемань, один из крупнейших знатоков украинской фауны.

Встреча наших писателей с Николаем Васильевичем прошла в очень теплых тонах. И то, что рассказал т.Шарлемань о жизни животных в Украине, об описании животного царства в нашей художественной литературе, в частности в «Слове о полку Игореве», то, какими разнообразнейшими вопросами засыпали т.Шарлеманя присутствовавшие на вечере, и его вдумчивые ответы на них, — все это еще раз подтвердило, насколько для клуба писателей нужны и хороши подобные встречи».

Я, внимательно слушая рассказ Николая Васильевича, представлял путешествие поэта с профессором по заповеднику, словно воскрешал разговор-диалог двух природолюбов, а этому способствовал и стих поэта о «мудром царстве Шарлеманя», и ознакомление с «Коротким подорожником по заповіднику «Конча-Заспа» Шарлеманя, увидевшим свет в 1932 году в харьковском издательстве «Радянська школа». И словно слышу голос Шарлеманя: — «Итак, уважаемый путешественник-поэт, вы находитесь на территории заповедника, название которого происходит от озер Конча и Заспа. Знаете ли, на каком берегу Днепра-Славуты оказались? — шутит профессор. — Так я и думал, что ошибетесь — подняли левую руку! А вы — на правом берегу! И мое «царство» лежит всего в двадцати километрах от Киева! Может, рассказать вам, когда какая птица прилетает из теплых краев или покидает Приднепровье?»

Поэт лукаво улыбается:

— Немного знаю об этом еще с детства, уважаемый профессор!

— Хорошо. Тогда, может, поэт хочет знать, чем отличается эта местность? Не смейтесь — она известна как одно из лучших нерестилищ!

— Кому же принадлежали эти пространства?

— Крупным землевладельцам, а потом монастырям. Первое упоминание о части Кончи — Глушец — датировано І504 годом. Прежде за эту местность между монастырями-собственниками и окрестной людностью велась настоящая война. А во второй половине ХVІІ века издавались универсалы, по которым права на владение местностью и на лов рыбы закреплялись за Выдубичским монастырем.

Поэт останавливает на миг профессора:

Що було тут за Богдана,

Хто судився там за влови,

Знати також річ бажана,

Але не обов’язкова.

— Ах! Так вы, уважаемый экскурсант, только притворяетесь, что увлечены моим рассказом? — профессор словно разгневан.

— Нисколько! Я и другим посоветую:

Їдьте, люди, та пошвидше

В мудре царство Шарлеманя!

— Итак, если это мое царство и я — властелин его, то велю вам, поэт, слушать меня и дальше!

— Я весь внимание! — набивая трубку душистым табаком, говорит поэт.

— То-то же. Властелину должно подчиняться!.. Поэты, как гласит мифология, когда-то отказались от всяческих владений при каком-то распределении земных благ. Следовательно, у вас ничего нет.

— Это еще как сказать! «Все мое и я во всем!». Ой, кажется, неточно цитирую!

— Память — категория сложная. Если немного и не так — прощаю вас. А вот я хорошо помню, что... Вы слушаете или любуетесь тем дымком от глиняной трубки? Конча-Заспа до 1917 года принадлежала монастырю. А знаете, какую площадь она занимает? Семьсот девять гектаров. Лугов двести сорок два гектара, частично покрытых дубовыми рощами и ивовыми зарослями. Двести восемнадцать гектаров водной площади, двести два гектара соснового бора, а остальное — болота, усадьбы...

...Поэт любуется солнечным ковром адониса, как его по-ученому называет профессор «адонис верналис», ароматным медовым запахом разнотравья и гасит трубку.

— Перед вами широкая долина, — тихо звучит голос профессора. — Откуда она? Кто создал ее? Можете догадываться: Днепр... Да, именно он отрезал часть массива и вырыл это широченное лоно, покрытое травянистым ковром...

Ну, смотрите. Вот желтый ирис... Колокольчики. Земляника... Ромашка полевая. А вон там — адонис — горицвет. В глуши найдете ландыш. Вот мать-и-мачеха, возле нее бессмертник. Дальше — рутвица. Глухая крапива. И подорожник имеется, хотя именно здесь проходит дорога. Вот из чего состоит этот ковер...

...И идут дальше двое влюбленных в мать-природу. Перед ними взблескивает синевой небольшое болото.

— Прислушайтесь, как звучат названия тех обычных растений, которые любят влагу: осока... тонконог... кипец... манник... камыш... А уже полевица, стоколос — на грунтах посуше. И каждое растеньице — только прислушайтесь — напевает свою ноту... Так совокупно и творят необыкновенную симфонию...

— Чувствуете? О-со-ка! Словно острым лезвием вспарывает воздух!

...И тут, почти из-под ног, вспорхнула утка. И совсем близко, не пугаясь путешественников, опустилась, захлопав крыльями по воде.

День надходить зовсім простий,

Тільки трошки дивно, брате,

Що чирки та шилохвости

І не думають тікати.

Более того! Вдруг откуда ни возьмись несколько прытких уток подлетело к удивленному поэту. А через шаг — и селезень, чирок и свищ...

Ху! Це що? Качина зграя

Нам під ноги просто лине...

Від орла вона шукає

Порятунку у людини.

— Действительно, от орла. Тут имеются редкие орлы. На уток они не охотятся — зря переполошились пернатые. Их интересует преимущественно больная рыба.

...Раздумья и проникновенные наблюдения... О серьезных вещах так поэтически-шутливо умел рассказывать только Рыльский. Как об обычных...

Но в каждом слове поэта звучит жизнелюбие и влюбленность во все живое: в движение травинки, в шелест полевицы, в шум крыльев гордого орла, в ароматный ковер широкой долины.

О Шарлемане вспоминает также Максим Рыльский в своем труде «Природа і література», увидевшем свет в 1960 году. Именно в ней отмечает интерес природоведа-профессора к истокам нашей литературы, гениальному «Слову о полку Игореве»: «Слово о полку Игореве», как это хорошо показывает в своих трудах наш природовед Н.Шарлемань, является не только бессмертным поэтическим памятником, но и древним памятникам краеведения и природоведения. Вся гениальная поэма преисполнена соловьиным щебетанием, вороньим кряканьем, сорочьим стрекотом, лисьим брехом, летом соколов и кречетов, веянием буйного ветра, того ветра, к которому, словно к живому существу, как к другу, обращается в своем «Плаче» Ярославна».

Ценные наблюдения о «Слове…» находим в таких работах Шарлеманя, как «Із реального коментаря до «Слова...», «Солов’ї в «Слові», «Де був Путивль, згаданий у «Слові»...

И я был очарован рассказом седого, нездорового ученого, его молодцеватым задором в поисках — не только как природоведа и озабоченного большими хлопотами заповедника. Человек всесторонних знаний, эрудит и знает толк в искусстве. В различных научных изданиях цитируются его высказывания относительно «Слова...».

Уже совершенно больной, в 1967 году в газете «Літературна Україна» от 11 июля, в статье «Далекий прародич кобзи» он повторяет свои мысли, проясняющие отдельные с трудом понимаемые места «Слова…». Вот, например, «растекается мыслию по древу». Много всяческих толкований относительно этого, порою совершенно неуместных. Не нужно углубляться в лишние детали, отходить от главной мысли. «Мысль» в сочетании с «древом» — метафора «Слова…». Выражение «растекается по древу» означает «мысленное древо», то есть синоним гуслей, музыкального инструмента. Даже песня была когда-то записана в Курской области:

«Да поиграйте гусли-мысли,

А я вам песенку скажу».

И в словаре В.Даля находим: «Гусли-мысли мои, песня — мысль моя». Следовательно — «растекаться мыслию по древу» — разбегаться мысленным взором по гуслям, по струнам, беря первые аккорды, как поют бандуристы более поздних времен.

На стенах южного купола Софии Киевской изображен музыкант, играющий на инструменте, похожем на лютню. Кто-то считает, что это бандура. Боян клал «свои вещие персты» на живые струны лютни, превратившейся со временем в бандуру или кобзу (по-гречески — «пандура», по-турецки — «кобуц»).

Образы серого волка и сизого орла, которые идут после фразы «растекается мыслию по древу», — это уподобление песнетворчества в давние времена. Эти метафоры знал высокообразованный автор «Слова...». Шарлемань утверждает, что автором «Слова...» является сам Игорь, зашифровавший себя.

Кстати, уже в 1985 году Сергей Белоконь, кандидат филологических наук, опубликовал труд Н.Шарлеманя «Спроба розкриття аноніма автора «Слова о полку Ігоревім». Вероятно, что автор «Слова…» сам Игорь, ведь кто кроме него мог передать все переживания, изложить их так зажигательно, страстно, кто знал, о чем думал Игорь перед бегством и во время бегства, кто знал мысли Игоря о жене, брате?

А призывая к примирению между княжескими родами, к единению, он не щадит и себя с братом, и славного своего деда Олега во имя единения.

Форма изложения «Слова...» выгодна Игорю, чтобы прикрыть свое имя, чем проявить и свою скромность.

Известны также популярные брошюры Н.Шарлеманя «Природа Києва та його околиць» (1928 г.), а еще раньше, в 1921 году, больший труд — «По Києву і його околицях».

После нашего лечения он пригласил меня к себе домой. Жил профессор неподалеку от майдана Незалежности. По темным неудобным ступенькам я поднялся на второй этаж. Меня поразила убогость и неуютность его жилища. В углу стояло несколько мешков с какими-то вещами, будто бы хозяин готовился к переезду. Старый диван и старый, больной человек. Все удручало, поэтому и встреча продолжалась недолго. Словно лучиком из темной стены блеснула в глаза небольшая картина, показавшаяся мне произведением какого-то французского импрессиониста. Николай Васильевич как-то мучительно улыбнулся, словно извиняясь за свою квартиру. Перекинулись словами, а тут послышался стук в дверь — появилась докторша. Я оставил профессору принесенные гостинцы и попрощался. Щемящее чувство долго не отпускало меня. Не верилось, что в таких условиях заканчивалась жизнь такого человека...

Глубоко удивило меня отношение руководства от науки к старейшему ученому, доктору биологических наук, профессору, знатоку бессмертного «Слова...».

Мне стало известно, что наш выдающийся живописец Василий Иванович Забашта — автор нескольких портретов Шарлеманя. Я встретился с ним. Он рисовал его в своей мастерской в 1969-м, как раз в том году, когда и я познакомился с Николаем Васильевичем.

— Меня удивило его сверхъестественно острое зрение, — сказал художник. — Николай Васильевич из окна моей мастерской видел на листьях дерева гусеницу и говорил, что даже слышит, как она ползет.

Портрет, который вы видите, Василий Иванович передал мне для публикации.

Николай Васильевич общался также со скульптором Александром Павловичем Скобликовым.

— Позировал он мне, лежа на диване, — рассказал Александр Павлович. — Однажды вдруг заплакал. Развлекал его, как мог. Он был одинок, остался уже без жены, совершенно немощный и слабый. — «Никого у меня нет. Вот только, словно дети, книги при мне. А с ними тяжело тоже прощаться...»

Бюст мне, кажется, удался...

...Стою в Конче-Заспе перед пятисотлетним дубом. На табличке прочитал «Памятник природы». Дуб могучий, узловатый, невысокий. В нескольких местах загипсован. Здесь много дубов — постарше, помоложе. Ходил тут прежде Николай Васильевич. На одном из них вижу тоже приличную цифру, а рядом другим почерком написано «Люда. 27». Наверное, ты, Люда, понимаешь, как это мало — 27 против 500... Рад, что тебе 27, что ты еще станешь мудрее и будешь защищать природу и, может, этот дуб.

Прислушайся, может, услышишь в шепоте рассказ о том, кто здесь защищал царство природы... В апреле 1970 года на 84-м году жизни не стало доктора наук, прославленного Человека. Давно уж нет и академика-поэта Максима Рыльского — оба влюблены в вечную Мать-Природу.

А многие ли наши современники знают о знаменитом заповеднике? Вот передо мной энциклопедический справочник «Киев». Есть тут и небольшая заметка под названием «Конча-Заспа». В ней читаю: «Лесопарковая зона города, околицы Киева. Вблизи Днепра». Еще несколько строк. Но о бывшем заповеднике ни слове. Ни слова и о Великом природолюбе, его директоре. «Теперь Конча-Заспа является одной из крупнейших баз отдыха — здесь расположены санатории, дома отдыха, лагеря». И все...

Может, упомянут в справке о Конче-Заспе знаменитый заповедник и имя его Стража в Украинской советской энциклопедии? Ни слова! (Последний том увидел свет в 1985 году).

И вот попал под руку 10-й том «Енциклопедії українознавства» (1984 год, Париж — Нью-Йорк). В ней нахожу небольшую статью: «ШАРЛЕМАНЬ НИКОЛАЙ. (1887—1970) — выдающийся зоолог (из Кременчуга), действительный член НТШ и Украинского научного общества в Киеве. Работал в Киевском университете и в АН УССР. Труды по зоологии, орнитологии, систематике, фаунистике хребетных (кроме рыб); составил «Словарь зоологической номенклатуры», 2 т., статьи о «Слове о полку Игореве».

Некролог был и в журнале «Радянське літературознавство». Отмечено, что каждый, кто серьезно исследует «Слово», ныне не может обойти труды Н.Шарлеманя (их более тридцати). Его перу принадлежат также интересные неопубликованные воспоминания.

Важны и следующие сведения: родился в Кременчуге, учился в Киевском реальном училище, работал репетитором. С 1907 года учился на сельскохозяйственном отделении Киевского политехнического института, работал на Днепровской биологической станции, в Зоологическом музее АН УССР.

Самую краткую заметку о кончине бывшего заведующего Зоологическим музеем института, докторе биологических наук составил коллектив этого института.

Вот и мы вспомнили и побывали в МУДРОМ ЦАРСТВЕ ШАРЛЕМАНЯ. Внимания и упоминания давно заслуживают такие выдающиеся ученые, как Михаил Васильевич Клоков — он же поэт Доленго, автор сборников поэзии, критики, доктор биологических наук, профессор; академик Петр Степанович Погребняк — автор книги «Загальне лісівництво», знаток земли и культуры Украины; Всеволод Андреевич Чаговец — украинский театровед, выдающийся журналист... Щедра наша природа, наша земля на позабытых сынов науки, искусства...

Мемуаристика в большом долгу перед ними.