ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ: Я РАССМАТРИВАЮ ЧЕЛОВЕКА, КАК ЗАМЫСЕЛ БОЖИЙ...

Немного югослав, немного одессит, живет в Мюнхене и Москве, ездит по всему свету и пишет книги, которые в сегодняшнее время и покупают, и читают.

Встреча с читателями и почитателями в кинозале теплохода «Леонид Собинов» на фестивале «Бархатный сезон» была в удовольствие и писателю, и заполнившему до отказа зал народу. Корабль плыл, а Владимир Войнович читал отрывки из своей книги...

«Моя младшая дочь Ольга в возрасте около трех лет сочинила такую сказку: шел слон, навстречу ему волк. Волк сказал: «Слон, слон, можно я тебя съем?» «Нельзя», — сказал слон и пошел целый. Мать моей дочери говорит, что эта сказочка про меня. Но, правду сказать к моменту, когда слону был предложен выбор, он только со стороны выглядел целым, а на самом деле был уже сильно покусан и еле жив»...

Владимир Войнович.
Из книги «Замысел».

— В 1994 году в журнале «Знамя», а потом отдельным изданием вышла ваша книга «Замысел». Расскажите немного о ней.

— За время моей работы в литературе накопилось много всяких отрывков, замыслов, и я их держал в голове и на бумаге. В конце концов понял, что все осуществить просто не смогу — их довольно много. Я решил создать довольно странную книгу, в которую вошло бы все. Это моя собственная биография: кто я такой, как я жил, что я видел. Потом, реализовать замысел других книг: замысел Чонкина, который не реализован до конца. Есть еще у меня один женский роман, т.е., написанный от лица некой женщины. Он тоже не доведен до конца. И, в общем, мне захотелось все это совместить. Кроме того, эта книга имеет некий философский смысл: я рассматриваю человека, как замысел Божий. Бог замыслил человека и дал ему какие-то задатки, а человек должен разгадать, что в нем есть, к чему он приспособлен. Если разгадает — ему повезло, а потом он должен попытаться осуществить эти задатки.

Еще я рассматриваю в неком другом ключе, литературоведческом что ли, это понятие Замысел.

Вот, например, скажем, Бог наделил меня какими-то качествами, а я их осуществляю или не осуществляю. Коль я писатель, то я сам уже по отношению к моим творениям такой уже маленький бог. Дело в том, что Бог призывает меня делать то-то и то-то, чтоб я был хорошим, трудолюбивым, а я не всегда ему подчиняюсь и поэтому что получается из попыток исполнить замысел Божий и сопротивления ему. А герой произведения — то же самое, он не полностью подчиняется: я его задумываю одним, а он делает другое. Какую шутку вытворила со мной Татьяна в «Чонкине» — вышла замуж за генерала! И еще есть один аспект: о том, как судьба автора влияет на развитие его замыслов, и как замысел осуществленный влияет на судьбу автора. У меня это проявилось очень наглядно: если бы я не жил когда-то в деревне, не работал в колхозе, не служил в армии — я не смог бы написать «Чонкина». Но когда я написал «Чонкина», то сам Чонкин — вымышленный герой, который, казалось, не мог бы на судьбу автора влиять, а он сильно влиял, — «благодаря» Чонкину меня начали преследовать, выгнали из Союза писателей, потом из Советского Союза... Моя судьба, «благодаря» Чонкину, была направлена в совершенно неожиданную сторону, а потом этот приобретенный жизненный опыт опять стал влиять на последующий замысел «Чонкина», дальнейшее развитие сюжета пошло по новому руслу. Такое вот взаимовлияние.

Но книга не литературоведческая, живые сюжеты, живые люди...

— Во время «Бархатного сезона» был презентован «Славянский канал». Ваше отношение к проблемам славянства?

— У меня есть такое даже личное, я бы сказал, желание, чтобы люди славянской культуры имели какую-то духовную связь между собой, чтобы они были как-то объединены. Моя жизнь сложилась так, как видно даже из моих произведений, — я прожил много за границей, ездил по разным странам и везде видел осколки славянских народов и культур, всякие такие, как говорят, анклавы русских, украинских, поляков. Они существуют в чужих средах, никак между собой не объединены. Вот я был, там недалеко от Нью-Йорка есть такое известное место, где живут давние эмигранты, т.е., потомки первых эмигрантов, послереволюционных, там большое кладбище русских, там похоронен генерал Деникин. Там живут люди, которые говорят на очень странном языке. Место это — ферма, или как они называют фарма Рова, как бы такая деревня. Люди живут внутри Америки, но об Америке имеют весьма смутное представление, живут по каким-то своим законам, их язык странный, особенный. Хотя понять его можно. Они живут, варятся в своем соку. Есть славяне на Аляске, в Англии, украинские поселения... Я все время думал, что желательно было бы как-то этих людей собрать под какой-то символической крышей. И вот, я думаю, идея «Славянского канала» отвечает этому моему желанию, которое родилось давно. Я не думал об осуществлении такой идеи, потому что я не умею такие большие планы ни вынашивать, ни осуществлять. Хотелось бы, чтобы это было реализовано. Наш мир, благодаря достижениям науки и техники, компьютерам, самолетам, стал одновременно и очень маленьким, и огромным, все живут вперемешку. Вот я живу часть времени в Германии, там есть больше пятидесяти каналов. Из них большинство немецкие, несколько английских, два французских, польский, турецкий.. Это помогает людям не терять связь с родиной. Везде люди перемешаны, но им нужна ниточка для связи с родной землей. «Славянский канал» очень нужен.

— Где вам лучше, легче работается, на родине или в более спокойных странах? И вообще, к вопросу о психологии творчества: вы пытаетесь работать каждый день или не получается?

— Я пытаюсь работать каждый день, даже здесь на корабле. Получается не всегда, много всяких поездок. Кроме того, я когда отрываюсь надолго, мне потом трудно «вписываться».

Где легче? Мне сейчас все равно. Может быть, в Мюнхене легче. Когда приезжаю в Москву, возникает много всякой организационной суеты: книги надо издать, переговоры какие-то с кино, телевидением, театром, много интервью. В Мюнхене меня этим меньше терзают, я там сейчас живу как на даче. Но мне очень важно, что я в России провожу значительно больше времени, чем в Германии.

— Касается ли вас проблема авторского права, а скорее всего пиратства в книгоиздательстве? Как вы с этим боретесь?

— Я с этим никак не борюсь. Хотя это кошмарное явление. «Пираты» просто раздевают и грабят писателя. Все люди думают, что писатели богатые. Я довольно известный писатель, нескромно говоря, много книг на разных языках — думают, что очень богатый. А «пираты» есть везде, они порой обирают писателя просто до нитки, остаются какие-то крохи. Что касается кино — я сейчас столкнулся, когда сделали фильм по «Чонкину», то там уже не меня, а продюсера совершенно ограбили. Он потратил три миллиона долларов на производство картины, но не успел ее выпустить — «пираты» тут же все это растаскали по видео. Он в ужасе, он почти разорился...

— Многие ждали ваш фильм в Одессе на кинофестивале, но просмотр был отменен...

— Я из-за этого поругался с продюсером и некоторое время даже с ним не разговаривал. По договоренности в просмотровом зале не должно было быть кино- и видеокамер. Он увидел кинокамеры. Предложили вывести зрителей и зайти в зал без камер. Это был приемлемый компромисс. Мой продюсер на него не пошел. А картину все равно украли.

— Какие взаимоотношения у вас с властями на сегодняшний день?

— Слава Богу, никаких. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь»... Даже с полицией все нормально. Я однажды выпил, меня полицейские остановили, но я дышал в сторону очень умело, и все обошлось.

— Ваш взгляд на сегодняшнюю действительность? На предыдущий режим вы смотрели довольно сурово, саркастично...

— К предыдущему режиму я относился с очень большим отвращением, хотел и ждал его гибели, и очень рад, что этот режим сдох. Что касается теперешнего — я далеко не в восторге от всего, что происходит, но я думаю, что идет переход из одного состояния в другое. Если тот режим можно сравнить с обезьяной, которая лазила по деревьям, то теперь она спрыгнула, пытается превратиться в человека — это очень мучительный процесс. Я смотрю на это с осторожным оптимизмом, считаю, что в России сейчас лучше, чем было раньше. А некоторые люди в связи с этим думают, что мне нравятся нынешние власти, хотя я это вообще не соотношу с властями. Сейчас у людей освобождены инстинкты. Все это мне не нравится, и беготня, и торговля, грязь, и «пираты», кстати, и то, что многие номенклатурщики, «перестроившись», по-прежнему управляют, и даже КГБ по-прежнему восстанавливается. В эти огромные здания в Москве люди каждый день ходят на работу, проводят там по восемь часов, что-то против нас замышляют, наверняка. Но все-таки у монстра вырваны зубы, и это очень важно.

— Вас всегда спрашивают, прежде чем поставить вашу вещь в театре или в кино?

— В театрах не очень, в кино спрашивали, но часто издают книги не спросив. Я приехал как-то в Киев, шел с приятелем. Он говорит, мол, пойдем посмотрим, продаются твои книги или нет. Я говорю, что нет, потому что выпущенные тиражи разошлись. А он нашел две моих книги на развале, изданы в Петрозаводске. Никто меня об этом не спрашивал.

— Будущие выборы в России. Не считаете ли вы, что они ухудшат обстановку?

— Сейчас ситуация опасная. Но выборы — есть выборы, и это гораздо интересней, чем когда их вообще нет, или есть выбор одного человека из одного человека — то, о чем я писал. Я не думаю, что произойдет катастрофа, думаю, что в России победит блок Черномырдина, и все останется на том месте, на котором есть сейчас. Я могу говорить только о России, потому что положение в Украине я немножко представляю, но все-таки недостаточно компетентен. Почему в России процесс идет через пень-колоду и хуже, чем мог бы? Прежняя номенклатура перекрасилась, переназвалась и осталась на своих местах: губернаторы — это секретари обкомов. Считаю, что очень опасное положение по-прежнему для страны занимает КГБ, опасные намерения они там вынашивают. Я недавно пытался извлечь свое личное дело — там сидят те же люди, с которыми я раньше сталкивался, они такие же и вынашивают те же планы.

В Чехии, например, пошли далеко в процессе внутренних реформ, объявили процесс люстрации. Некоторые говорят, что это будет охота на ведьм. На самом деле, ведьмы, когда остаются на своих местах, они начинают охотиться на нормальных людей, объявляя нормальных людей ведьмами.

Если продавец проворовался, его сажают в тюрьму и потом отстраняют от работы лет на пять. Я считаю, что всех, кто работал раньше в КГБ, судей, которые фабриковали дела, должно сегодня отстранять от работы.

В Чехии, Польше, Венгрии к власти пришли диссиденты — перемены там более радикальные.

— С кем вы дружите из ваших коллег здесь и там?

— Моя жизнь настолько переломана, что многие связи разорвались. С некоторыми людьми, с которыми мне казалось, что мы никогда не разойдемся, когда я приехал из-за границы, увидел, что на многие вещи мы смотрим совершенно по-разному. Дружу с людьми сходной судьбы, с Василием Аксеновым, в Москве есть друг Бенедикт Сарнов, в друзьях американские писатели, немецкие. Я, правда, не считаю, что писатель должен дружить с писателем, актер с актером. Мне интересны всякие люди, у меня в Германии друзья — учитель гимназии, программист, писатель.

— Ваше отношение к Солженицину: имиджу, поучениям, одежде...

— Я не модельер — судить трудно... Дело в том, что я вообще против всяких культов личности. Мне его выступления не интересны.

Солженицин много знает, у него такая судьба, у него стоило бы поучиться. Но он действительно выбрал неловкую манеру обращения к людям, много безвкусицы. Потом всегда всякому написанному им слову придается преувеличенное значение. Такой рассказ, который был в «Литературной газете» недавно (Солженицина), я бы никогда не стал печатать. Солженицин и сам о себе высокого мнения, окружающие поощряют это его самомнение. И мы видим катастрофу писателя, к голосу которого действительно прислушивались миллионы.

— Сим Симыч Карнавалов в романе «Москва-2042» не есть Солженицин?

— Я как-то говорил, что Карнавалов — это не прямо Солженицин. А мне говорят, что я так говорю, потому что боюсь, что Солженицин меня засудит. Я сказал, что там, где я живу (в Германии), никого еще ни за пародию, ни за карикатуру не расстреляли. Сим Симыч Карнавалов — это собирательный образ. Если бы был один Солженицин — еще не беда. Беда российской истории в том, что у нее всегда были такие пророки. Протопоп Авакум, Бакунин, Чернышевский, Ленин. Они были очень похожи друг на друга, бородаты, и все потрясали основы.

— Мог ли Жириновский стать прототипом героя вашего произведения?

— Он сам по себе настолько комичен, что его описывать как-то даже не интересно. Просто списывать с натуры, а мне всегда нужен домысел. А если бы я описал такого, его бы не было, а я описал, мне бы никто не поверил, что такой человек существует.

— Русские за рубежом сохраняют язык, а дети их уже теряют. Кто-то пишет для них, для детей?

— Явление такое наблюдается: дети забывают язык, а внуки пытаются его вспомнить. Но ведь дети живут в иной языковой среде, среди детей и хотят читать то, что все, играют в их считалки, читают их сказки.

— Ваш роман с Рязановым не случился из-за денег?

— У меня с Рязановым никаких денежных конфликтов не было. Конфликт был между ним и продюсером, потому что Рязанов показывал пробы, и это было не то, что ожидал продюсер, и даже не то, что ожидал я. Рязанов хотел взять на роль Чонкина Стеклова, но, увы, Стеклов уже не может сыграть Чонкина, генерала — да...

— Вы избраны членом художественного совета «Славянского канала», каковы ваши обязанности?

— В финансовых вопросах я силен только в пределах своего кошелька, а в вопросах художественного уровня программ, а также связей с зарубежными партнерами, думаю, мой голос пригодится.

— Сколько у вас недвижимости?

— У меня вся недвижимость — моя московская квартира, в Мюнхене квартиру я снимаю. Я не беден, более-менее обеспечен, но эта обеспеченность всегда крайне нестабильна.

— Как живут наши знаменитые писатели за рубежом?

— Скромно живут. Кроме тех, которые бросили писать и стали торговать овощами.