Вернись, сынок, домой

25 лет назад, в то время, когда так же, как и сегодня, цвели пионы и заливались пением соловьи, молодой и безусый, он переступил порог родительского дома. Волынское село Подманово провожало Володю, сына Дмитрия Хомича, в армию. Песни пели, желали службы хорошей. И синеглазая девушка преданно ловила взгляд: «Возвращайся». Он вернулся. Через год. С почестями и охраной. В цинковом гробу. И в ту ночь убитый горем отец напоил охрану, взял топор и открыл гроб. Чтобы проститься. Но тела в гробу не было, лежала только новенькая гимнастерка. Позже в их дом постучали: «Ваш сын — жив. Он в плену». И они ждут. Ищут сына до сих пор. Уже 25 лет...

«С солдатским приветом и наилучшими пожеланиями пишет ваш сын Володя. В Афганистане уже все расцвело, здесь красиво. Сейчас на аэродроме спокойно, вокруг — нет. Пехота наша в горах воюет, гибнут ребята. А дома так же, как и здесь, — весна... 14.06.1980». Как маленького ребенка прижимает Анна к сердцу письма сына: «Он жив. Уже и детки, наверное, есть. Увидеть бы...», — умывается слезами старенькая мать. И откуда только эти слезы берутся. «Сынок, сынок, вернись. У меня ведь сил нет жить и умереть не могу не дождавшись», — склоняется к столу. Будь проклята эта война…

Полевая почта № 82869-«а»

Американцы снимали в Афганистане фильм о войне. В кадр попал украинский пленный. Фотография юноши облетела мир. На черно-белом снимке четыре украинские матери узнали своего сына — Володю, Васеньку, Мишу, Андрюшу. Могилы сыновей, с пятиконечной звездой вместо креста, венчает цветок. Этой весной Володе Хомичу будет 46 лет. «Было бы» не выговаривается. Могила со звездой на сельском кладбище — единственное место, где Володины родители не плачут. 25 лет подряд и уже до конца дней никто и никогда их не убедит, что сын умер. Они уверены: Володя — жив.

— Уже не одного сына так хоронили, а он возвращался домой живой. В Беларуси такое было, в России. А наших ребят еще в 1996-м выкупали из плена. И наш вернется. Знаю, что вернется. Так же, как то, что завтра снова взойдет солнце.

Скрипнула входная дверь, Дмитрий и Анна так и прикипели к ней взглядом. Не он. Не пришел.

Улицу, где живут Хомичи, переименовали в честь их сына — 25 весен назад по ней привезли к старому дому цинковый гроб. «Привезли, а я душой чувствую — нет там моего сына. Места не находил. Только бы, думаю, стемнело. Топор приготовил и ждал. На хитрость пошел, — печально улыбается старый отец. — Не говорил об этом никому, боялся ребятам навредить. Только сейчас впервые это говорю вам. Напоил тогда ребят, которые гроб охраняли. Не соглашались пить. Но так уже просил, чтобы сына моего, за свадьбу его несыгранную, за жену недолюбленную, за внуков моих не родившихся бокал подняли. Пусть уже простят меня дети».

Темной ночью, когда охрана уснула, отец приподнял окошко цинкового гроба: «Хотел увидеть своего сына. Пусть даже мертвого». Посветил фонариком — в гробу только лежала аккуратно сложенная новенькая солдатская форма. Именно тогда и высохли отцовские глаза. И могила сына — единственное место, где он не плачет. «Ни слезы. Сердце мое говорит — он жив».

Однако пустой гроб еще не являлся доказательством жизни или смерти синеглазого парня с Волыни. Их тогда много привозили из Афганистана. На протяжении одиннадцати лет. Были случаи, когда похороненные сыновья спустя некоторое время возвращались домой. Такие факты скрывали. «Ошибок» не обнародовали.

«Басмачи, гады, — я их ненавижу»

Через месяц после похорон в Ковеле на вокзале к Дмитрию Хомичу подошла старая цыганка. «Я их очень не любил и всегда прогонял. И в тот раз буквально отталкивал. А она за мной — след в след: «Стой, мужчина. Не нужно мне от тебя ничего. Не хочу твоих денег, но должна сказать то, что знаю: «В твой дом привезли ненастоящий гроб. Должен это знать», — и ушла. На вокзале была и Анна. Муж настоял, чтобы она без него подошла к старой цыганке. «Цыганка посмотрела на меня и говорит: «Недавно вам привезли чужую душу. Родная вам душа — жива», — разглаживает фотографию сына старенькая мать. «Мне бы хоть раз на него взглянуть. Еще дня такого не было, чтобы не посмотрела на его фотографию и не заплакала», — говорит Анна.

Пустой гроб и старая цыганка побудили родителей искать сына. Обили все властные пороги. Понаходили дороги ко всем гадалкам. Привозили фотографию сына, а те словно сговорились: «Живой».

«Был я и в Москве у экстрасенса, к которому все кагэбисти ходили. Он только взглянул на фотографию и сразу сказал: «Живой. Они попали на засаду басмачей. Ваш сын выскочил из горящего автомобиля и скатился по склону. У него был очень сильный ушиб левой части головы, левой ноги и сломано одно ребро. В бессознательном состоянии его взяли в плен», — старый отец берет нитку с иголкой и держит над снимком сына. Игла выплясывает круг. «Видите, — радуется. — Живой! Над мертвой душой игла — словно вкопанная».

На столе — письма, письма. Это родителям писали воины-афганцы, воевавшие на чужой войне вместе с их Володей: «Наша колонна осуществляла марш. В районе Баглана была обстреляна басмачами...». На конверте: «полевая почта 82869-«а». Именно там служил водителем рядовой Володя Хомич с Волыни. «В этом бою были подбиты два БТР, один БРДМ. Мы отошли к Баглану, остальные — в Кундуз. Был хаос. Никто не знал, где кто. В Кундузе думали, что все пропавшие в Баглане, а там считали, что — в Кундузе. По правде сказать, убитых подобрать не было возможности. Над нами пули перебивали ветки, не давали поднять голову. Удалось вынести только Пашу...» — письма одновременно давали и отнимали надежду... «Первым нашли парня из Ростова-на-Дону. Он прослужил неделю или две. Басмачи страшно надругались над его телом: выкололи глаза, отрезали нос, уши, выбили зубы и распороли живот. Мы нашли Володю и старшего лейтенанта. Они сгорели уже мертвыми. В кабине мы насчитали 58 дырок от пуль...»

Ласточками летели письма в далекое полесское село: «Я хочу вам написать о том, что видел своими глазами. Три машины, обгорели все три. Моя, Володина и Пашина. Возможно, вы думаете, что напутали, и Володя живой? Нет. Перепутать никто не мог. Меня ранило, и нас везли вместе с мертвыми в одном вертолете. Я не мог встать и попросил друга поднять над мертвыми простыни. Первым мне показали труп Юры Иванова из Ростова, потом — Володи и старшего лейтенанта. Обоих, конечно, нельзя было узнать. Почти наполовину сгорели. У них на шее были бирочки с фамилиями. У меня был друг. Он служил в разведке. Его тоже убили. Басмачи, гады, душманы — я их ненавижу...».

Родители не теряли надежду. Написанная от руки фамилия на бирке — не солдатский жетон. Ни тела их сына, ни смерти его никто не видел. И наконец: если солдат видел эту бирочку на шее обгорелого тела, то почему этого тела не было в цинковом гробу?

Возвращение

Вопросы. Одни вопросы без ответов. И снова родители топтали дорогу к гадалкам, обивали пороги чиновничьих кабинетов. Через три года после того, как пришла похоронка и цинковый гроб, в дом Хомичей постучали: «Муж просил, чтобы вам передали. Ночью он слушал «Америку». Передавали, что украинцы Канады выкупили из афганского плена четырех украинских солдат. Он хорошо запомнил — Хомич Владимир Дмитриевич с Волыни, и еще одного парня — по фамилии Ковальчук, других двух не запомнил». Был 1984 год. Хомичи снова начали делать запросы. Нашли и полковника в Киеве, который отправлял ребят в Афганистан: «Он жив. Ваш сын — герой. Он большой человек для страны. Больше ничего не могу сказать». Отец хотел подробнее расспросить о сыне. Пришел через неделю, но полковника нашли за столом мертвым. Сказали — сердце. Отца вызывали в Луцк в КГБ. Высокопоставленные начальники запретили ему искать сына. Один из них сказал: «Не ищите его. Не мешайте ему служить и работать». Потом какие-то люди понаехали в село. На видеокамеру Володину могилу снимали. Спрашивали у людей: кто к Хомичам ходит?

Через четыре года в Подманово на адрес Хомичей пришло письмо без обратного адреса. На конверте — только штамп, по которому видно, что отправлено из городка Дружковка Донецкой области. Это удивило Хомичей: там не было ни родст­венников, ни ребят, служивших с их сыном. В конверте не было письма. Только газетная вырезка под названием «Возвращение». В тексте речь шла о мытарствах двух воинов-афганцев, которых басмачи взяли в плен, а потом перепродали английской разведке. Им удалось бежать. Кто и почему прислал эту вырезку в волынское село родителям, похоронившим сына, — неизвестно. Эта вырезка в редакции. Нам удалось установить, что текст — из газеты «Известия»...

— Недавно снова были мы с матерью у старой гадалки. Стучим, а она с порога: «Пришли о белокуром узнать? Живой он. У него двое детей. Работает под землей. Работа у него — нажимать кнопки на коробке. Он вернется к вам через год на шестом месяце...». Снова теплится надежда в материнских глазах: «Может, еще до сих пор в плену его держат. В рабстве. Или память потерял и не знает, кто он». — «Нет. Он в разведке. Я сам бывший разведчик. Знаю, что это такое. Раз туда попал — выйти сложно», — отвечает на это отец.

Уже и утро заглянуло в окно дома. За воспоминаниями не заметили, как и ночь прошла. За столом, припав к письмам сына, спит старенькая мать. Улыбается счастливо: идет к ней ее сын. Идет с чужой далекой войны. Пусть даже во сне…