ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ КСЕНИЯ АЛЕКСАНДРОВYА РОМАНОВА

Об удивительной судьбе этой женщины я впервые услышал еще в начале
60-х. Тогдашний секретарь Луганского облисполкома Дмитрий Прасолов рассказал однажды, что на кладбище города Старобельска якобы есть могила с мраморным надгробием, на котором золотыми буквами выбита надпись: «Великая Княгиня Ксения Александровyа Романова». Это захоронение родной сестры последнего русского самодержца Николая II. Она-де, не успев эмигрировать в годы революции, избрала этот город для жительства, где с разрешения властей и пребывала вместе с компаньонкой, зарабатывая на пропитание рукоделием.

Когда Старобельск оккупировали фашисты, Ксения в тот же день была приглашена на завтрак к генералу Клейсту, который предложил ей переехать в Берлин, на что Великая Княгиня с достоинством ответила: «Я русская и хочу умереть у себя на родине». Тогда ей предоставили возможность выбрать любой дом в городе — какой она пожелает: не гоже, мол, такой особе ютиться в тесной землянке. Но она и от этого отказалась. Единственное, на что Ксения согласилась, — пользоваться услугами немецких медиков. На том разговор и закончился. Правда, комендант города все же велел установить у жилища Ксении Александровны табличку с надписью на русском и немецком: «Не беспокоить ее Высочество», чему она была очень рада, поскольку в ее землянке за ширмой находились... раненные советские танкисты.

Немецкое лекарство очень пригодилось. Танкистов удалось выходить, и они благополучно перешли линию фронта. Пользуясь расположением оккупационных властей, Великая Княгиня также спасала из фашистского концлагеря наших военнопленных и арестованных местных жителей, которым грозила расправа. Вот почему после освобождения Старобельска органы госбезопасности ее не трогали.

Умерла Ксения Александровна уже в конце 40-х, передав государству все свои фамильные ценности. Единственное, о чем она просила, —непременно высечь на ее надгробном камне ту самую надпись: «Великая Княгиня...»

Ничуть не сомневаясь в компетентности секретаря облисполкома, я, по молодости, загорелся этой темой и предложил редакции областной газеты, где тогда работал, командировать меня в Старобельск. Ответ был более чем неожиданный: «Да о чем там писать! Это же факт общеизвестный!» Уже позже, сотрудничая в республиканской «Рабочей газете», я не раз подкатывался к редакторам с идеей рассказать читателям о загадке «царской сестры». «Да, это очень интересно, — говорили мне. — Но об этом как-нибудь позже»...

Вспоминая время от времени о невостребованной теме, я очень переживал: уйдут из жизни свидетели, исчезнут документы, забудутся семейные предания... Несколько раз порывался провести, так сказать, частное расследование, посвятить этому отпуск... Наивный! В этом я убедился окончательно, когда несколько лет тому назад, наконец, приехал в Старобельск. Еще не успел как следует осмотреться, как меня пригласили зайти к местному представителю КГБ. Вежливо поинтересовавшись, что мне уже «удалось выудить», он неожиданно предложил свои услуги. «Меня интересуют документы о Ксении, — сказал я. — Они наверняка у вас имеются». Мой собеседник вдруг поскучнел. «Нет у нас таких документов». Понятно, я ему ничуть не поверил и от помощи отказался. «А вообще ничего из этой вашей затеи не получится, — пообещал он на прощанье. — Уже были здесь. Искали. Уехали ни с чем»...

...Сотрудник КГБ ошибся. «Выудить» удалось многое. Очень помог в этом бывший работник Старобельского райисполкома Иван Мирошниченко, историк по образованию. Он снабдил меня именами, адресами, телефонами. Признался: крест из сваренных металлических труб с надписью «Кс. А.Романова» на могилке Ксении Александровны установил он. Никакого мрамора никогда там не было.

Как выяснилось, Иван Евсеевич давно уже интересуется судьбой Ксении. Знает несколько версий ее появления в Старобельске. По одной она, находясь в эмиграции, якобы получила письмо от своего бывшего лакея, сообщившего ей, что в селе Погребище на сахарном заводе бухгалтером работает ее младший сын Василий. Он болен и нуждается в уходе. Это и побудило Ксению тайно перейти польско-украинскую границу. Но, как оказалось, лакей ошибся. Это был не Василий, а местный житель. Возвращаться за границу Ксения уже не могла и обратилась к киевским чекистам за разрешением поселиться в Старобельском монастыре, который она навещала еще будучи Великой Княгиней. Когда же монастырь закрыли, Ксения вместе со своей подругой-монашкой купила землянку, где и прожила до самой кончины. По другой легенде она возвратилась на родину через китайскую границу. Будто бы даже по дороге китаец-проводник ее ограбил. Были и иные варианты.

Мирошниченко озадачил меня еще и тем, что в разное время, по его словам, в Старобельск наезжали журналисты и писатели из Луганска, Донецка, Харькова, Киева, тоже собирали сведения о Ксении, но всех их смущало то, что при обилии этих, порой взаимоисключающих версий, ни одна из них не подтверждалась документально. Никаких официальных записей не сохранилось. Даже точной даты смерти Ксении никто назвать не мог!

Редактор местной газеты Валентин Бутков, которому я принес свое обращение к старобельчанам с просьбой помочь мне в поиске, познакомил меня с бабой Нюсей — Анной Павловной Жилиной. Еще в молодые годы она, благодаря своей тетушке Ермогене, монашке, навещавшей Ксению, близко сошлась с княгиней. «Как сейчас вижу ее землянку, — вспоминает Анна Павловна. — Войти в нее можно было только низко согнувшись. Внутри —по-монашески скромно, но чисто и уютно. Часто к Ксении Александровне наведывались соседи. Кто принесет молочка, творога, яиц, кто корзиночку фруктов со своего сада.

Княгиня великолепно рукодельничала. Помню, как я любовалась изготовленными ею шляпками, гарусными кофточками, шарфиками. Все это, как правило, делалось по заказам местных модниц.

Сама она одевалась, по нашим тогдашним представлениям, старомодно, но опрятно. Очень любила кружева. В ее стройной высокой фигуре, прическе, умении держаться ощущалась «княжеская порода», которая удивительно гармонировала с аскетической простотой.

Не изменила она своей манеры поведения и с приходом немцев. Никогда не забуду ту решительность, с которой Ксения вступилась за моего родного брата Александра, оказавшегося в лагере для военнопленных.

Перед оккупацией Старобельска Саша находился в составе так называемого истребительного батальона. Батальон этот отступал вместе с другими разрозненными армейскими подразделениями в сторону Дона. Но 8 июля 1942-го — число это я запомнила на всю жизнь — их окружили, взяли в плен и под усиленной охраной пригнали в бывший Старобельский женский монастырь, где оккупанты срочно организовали лагерь военнопленных. Суд над его обитателями был короткий: фашисты ежедневно отсюда машинами увозили наших бойцов и командиров на расстрел. Конечно же, такая участь постигла бы и Сашу. Просто пленных было много, и каждый из них ожидал своей очереди.

Узнав, что Саша в концлагере, мы с мамой Пелагеей Петровной прибежали к тетушке Ермогене, умоляя ее просить княгиню заступиться за брата. Ксения Александровна выслушала тетю и тут же без лишних слов направилась к коменданту лагеря. Что уж она там говорила — не знаю. Но не прошло и четверти часа, как вместе с ней к нам вышел измученный Саша. Мы с мамой бросились в слезах к княгине, готовые целовать ей руки, но она остановила нас, сказав тихо: «Успокойтесь. Все в порядке».

В ту же ночь Саша ушел из города в лес к партизанам. А 23 января 1943 года — в день освобождения Старобельска — он забежал домой попрощаться с нами, потому что уходил на фронт.

Александр успел повоевать, был тяжело ранен, дожил до Победы. К сожалению, сейчас его уже нет среди нас. Но род его продолжается. Как раз редактор Валентин Бутков женат на его дочери...»

Баба Нюся «вывела» меня еще на одного человека — Екатерину Федоровну Червякову, чья судьба в годы оккупации вплотную соприкоснулась с Ксенией. Договорились встретиться на старом кладбище, где похоронена княгиня.

...На могилке Ксении Александровны лежали свежие алые тюльпаны. Мы к ним прибавили и свои. Холмик кем-то недавно утоптан и приглажен. Но без оградки и даже самого простого надгробья.

Слушаю неторопливый рассказ старенькой Екатерины Федоровны.

— Мишка, мой старшенький, в свои пятнадцать лет был уже комсомольцем, оставаться под немцем не хотел и пристал добровольцем к одной из отступавших наших частей. Не знаю, имел ли он какое оружие, но солдатского обмундирования у него не было точно: в чем его проводили, в том и вернулся. Ноги разбиты до крови. Объяснил: их окружили где-то под Пятигорском, но он сбежал и пешком два месяца добирался до Старобельска. Не успела его с дороги накормить борщичком — входят полицейский и немец.

— Ты Червяк? — спрашивает полицай.

— Я, — отвечает.

— Собирайся, пойдем с нами.

Я за ним следом — в комендатуру. Дома бросила еще троих ребят —мал-мала меньше. Плачу, хочу пройти к самому главному, объяснить —какой, мол, из Мишки солдат. Совсем ведь еще мальчишечка. А часовой у входа в комендатуру, тоже полицай из местных, не пускает.

— Зря убиваешься, — говорит. — Его сегодня ночью все равно расстреляют.

Уже и не помню, сколько я простояла там, у комендатуры. Вижу —выводят Мишеньку и еще нескольких ребят. Лица у всех в крови, еле ноги тянут — мучили, видно. Шепнули: перегоняют в тюрьму. «Значит, все. Конец», — решила я. Всему городу ведь известно, что из тюрьмы дорога одна — в яму.

Три месяца просидел Мишенька в тюрьме, ожидая своей очереди. Как узнала позже, несколько раз выстраивали их во дворе, отбирали в машину каждого второго, и оба раза Господь сыночка миловал.

Люди говорят: «Что ты, Катерина, думаешь! Ведь в любой момент могут выхватить и Михаила. Беги к княгине!»

Я — к ней. Обливаюсь слезами, на колени упала: «Спасите сыночка!»

Ксения Александровна смутилась, подняла меня с колен. «Хорошо, —отвечает. — Попробуем. Я сейчас напишу записку».

Нацарапала она что-то по-немецки. «Отнесите коменданту тюрьмы», —велит. Взяла я ту бесценную бумажечку и в тюрьму. А у входа полицейский опять не пускает. Я ему и так, и сяк. Он же, зверь, как схватит винтовку и меня что есть силы прикладом по голове! В глазах у меня так все и поплыло. Очнулась — весь ворот в крови, волосы слиплись. Кое-как поднялась и уже не побежала — поплелась снова к княгине. Она увидела меня и все поняла. «Ждите здесь!» — сказала. Оделась и сама пошла к коменданту.

Сколько времени прошло, не знаю. Мне показалось — вечность. Возвращается Ксения Александровна: «Идите, — говорит, — к себе. Ваш сын уже дома»...

Как ни жалко было расставаться с сыночком, решила: пусть лучше отсидится в надежном месте. Даже ночевать не оставила.

Через несколько дней за ним снова пришли — отправлять в Германию. Я сказала, что после тюрьмы он дома не появлялся. Так Мишеньку удалось спасти...

Нашлась свидетельница и еще одного подвига Ксении Александровны, о котором я уже был наслышан, но подтверждения тому не имел. Надежда Ивановна Никуенко рассказала, что во время оккупации, когда фашисты забирали молодежь на работу в Германию, отчаявшиеся родители обратились к Ксении Александровне с просьбой о помощи. В сопровождении Никуенко та отправилась в городскую комендатуру с целым списком ребят и девушек, на котором тут же появилась резолюция: «Не отправлять». Ксении Александровне, как утверждает Никуенко, удалось убедить немецкого чиновника, что «у всех у них туберкулез»...

Верили ей оккупанты? Не хотели или даже остерегались возражать Ее Высочеству? Разгадку этого феномена попыталась дать в разговоре со мной жительница Старобельска, хорошо знавшая Ксению Александровну, Наталья Васильевна Оборовская. «Судя по всему, — полагает она, —немцы слепо внимали каждому ее слову, видя в ней искреннего врага Советской власти. Они даже мысли не допускали, что княгиня, которой революция по сути перечеркнула всю жизнь, растоптала прошлое и лишила будущего, снизойдет до того, чтобы выручать из беды своих гонителей. В этом, собственно, и состоял весь парадокс линии ее поведения».

Мое обращение к старобельчанам через газету вызвало обильную почту. Что примечательно — ни в одном из этих откликов я не нашел и намека на то, что как-то бы омрачало бы образ Ксении Александровны.

Бывший научный сотрудник местного краеведческого музея Федор Иванович Корольков утверждал, что в свое время княгиня встречалась со Сталиным, который якобы сказал ей буквально следующее: «Живите спокойно в городе Старобельск, но вмешиваться в политику не надо». Не этим ли, по мнению Королькова, объясняется тот факт, что вела она себя довольно свободно, не скрывала своего происхождения, но репрессивные органы оставили ее в покое, не тронули, хотя многие старобельчане, как водилось тогда, совершенно необоснованно, чаще всего по ложным доносам, преследовались, оказывались в тюрьмах, лагерях, исчезали бесследно?

«На имя княгини, — пишет далее Федор Иванович, — из Франции и Японии регулярно поступали денежные переводы. Ксения Александровна получала их и передавала в пользу детских садиков Старобельска — их у нас было четыре. Это подтверждали бывший управляющий Старобельским отделение Госбанка Руф Леонтьевич Шпилев и главбух Клоколов».

Анастасия Игнатьевна Горденина заверяла, что Ксения Александровна переписывалась с Н.К.Крупской. «Я это лично слышала от своей свекрови Марфы Григорьевны. А ей нельзя не доверять: родные сестры свекрови —Лия и Параскева — были монашками и дружили с княгиней».

Горловский инженер-конструктор Николай Самуилович Коваленко назвал имя еще одной жительницы Старобельска, спасенной Ксенией от расстрела, —Евдокии Спиридоновны Ежак. «Это может подтвердить ее дочь Ольга, проживающая ныне в Луганске».

С большим трудом мне удалось разыскать Ольгу Григорьевну.

— Да, — сказала она, — Ксения Александровна спасла маму. К сожалению, я уехала из родительского дома очень рано и подробностей этой истории не помню, а расспросить уже не у кого: родители умерли. Знаю только, что поводом для маминого ареста послужило пребывание отца в партизанском отряде. Забрали ее, видно, по чьему-то доносу, неожиданно. Конечно же, ее ожидала смерть. Но кто-то из друзей или родственников обратился к княгине, и та сумела убедить коменданта, что слух о причастности папы к партизанам — наговор, не более. И маму отпустили. Возможно, поэтому папа до конца жизни питал к Ксении Александровне величайшие симпатии, часто общался с ней и якобы даже оставил о ней какие-то записи для краеведческого музея, директором которого был до конца жизни.

Подлинной находкой в этом потоке откликов явилось письмо пенсионера Алексея Ивановича Орлова, ибо пока никто, с кем приходилось мне общаться в Старобельске, не называл его имени в числе спасенных Ксенией Александровной. Вот что он сообщает.

«В 1942-м, когда немцы подходили к Старобельску, нас должны были эвакуировать. Но я решил пойти в армию, хотя мне в то время было только 17 лет. Я попросил политрука — он стоял у нас на квартире, —чтобы взял меня в свою часть. Он меня взял, и я отступал вместе с ними.

На переправе через Дон, у станицы Роздоры, нас разбомбили, были большие потери. Я переправился через реку вплавь, и меня присоединили уже к другой части. Мы сражались в боях у станицы Кавказской, возле Армавира, а также в других населенных пунктах, но каждый раз под натиском преобладающих сил противника приходилось отступать. Так мы дошли до Пятигорска. И тут выяснилось, что на Нальчик дорога уже перерезана и мы окружены. Началась настоящая паника. В станице Горячневодской незнакомая женщина, видимо, пожалев мою молодость, дала гражданскую одежду. Я стал пробираться домой, в Старобельск...

Едва я переступил порог родительского дома, фашисты схватили меня и бросили в тюрьму. Как выяснилось, за несколько дней до моего появления в Старобельске наши неподалеку сбросили десант. Троих из этой группы немцы поймали. Они решили, что я тоже сброшен к партизанам, называли меня связным, пытали, несколько раз водили на очную ставку к тем ребятам, но ни они, ни я, естественно, признать друг друга не могли. Гитлеровцы же полагали, что я упорствую. В общем, участь моя была решена.

Тут-то моя мать Федосья Никитична и обратилась за помощью к Ксении Александровне.

Меня сразу же отпустили. Как я сейчас понимаю, это было сделано только для того, чтобы не отказать княгине. Ночью немцы снова пришли за мной. Мать сказала им, что я не приходил, стала плакать. А меня действительно дома не было: в это время я уже прятался в подвале у своей учительницы Елены Арсентьевны Носаль. Позже — до прихода наших — скрывался у бабушки.

Убедившись, что меня нет, немцы уехали. Затем наведывались еще несколько раз, в основном ночью.

По освобождении Старобельска я сразу же ушел в армию. Был пулеметчиком. Ранен. После госпиталя стал артиллеристом. Дошел до Балатона. Там мою самоходную установку подбили, и уже до окончания войны я оставался в Буде. В марте 1950-го демобилизовался.

Удачно сложилась и личная жизнь. Имеем с женой дочь и сына. воспитываем троих внуков. Выходит, и дети мои, и внуки тоже жизнью своей обязаны Ксении Александровне!..»

...Но я до сих пор не упомянул еще об одном важном для меня факте. В письме уже упоминавшегося Николая Коваленко говорилось: «Из учебника истории помню, что одно время на посту царского министра внутренних дел был князь Святополк-Мирский. Весьма возможно, это муж Ксении Александровны, ибо ее фамилия по мужу — это точно! —Святополк-Мирская. Об этом она лично говорила Г.Н.Ежаку, с которым дружил мой отец»...

А теперь пора, как говорится, открыть карты. Дело в том, что еще в Старобельске я понял: моя героиня, эта славная женщина, к которой я успел проникнуться глубочайшей симпатией, Ксения Александровна Романова — вовсе не та, за которую она себя выдавала, — никакая не Великая Княгиня и, тем более, не царская сестра! В этом убеждали меня сразу несколько источников. Один из них — нашумевшая в свое время книжка М.Касвинова «Двадцать три ступени вниз» — о печальной судьбе Николая II, его расстрелянном семействе, а также о тех из дома Романовых, кому удалось вовремя скрыться за границей. Эту книгу я прочитал как раз перед поездкой в Старобельск. Правда, Ксении в ней была посвящена всего лишь одна фраза: «Сестра Николая II Ксения (1875 — 1960 гг.) поселилась в пригородном домике в Лондоне, предоставленном ей английской королевской семьей».

Как помним, старобельская Ксения умерла сразу после войны. Многие, знавшие ее, даже уточняют: в 1948 году. Истинная же царская сестра, как утверждает Касвинов, скончалась в 1960 г. М.Касвинов —исследователь, ошибиться, напутать не мог. К тому же лондонская Ксения Александровна жила, можно сказать, на виду у всей Европы. Исчезни она куда-нибудь — сразу бы хватились!

О том, что Ксения Александровна никуда из Лондона не выезжала, свидетельствует еще один надежный источник — книга шведского писателя Стаффана Скотта «Романовы». Тогда она еще не была переведена на русский язык, и изложение основных коллизий этого всестороннего исследования поместил журнал «Эхо планеты» № 16 за 1990 год. Вот что здесь сказано о Ксении: «Вывезенная (11 апреля 1919 года на военном корабле «Мальборо», специально присланном английским королем Георгом V, родным племянником вдовствующей императрицы Марии Федоровны — Ю.С.), вместе с мужем, великим Князем Александром Михайловичем из Дельбера (родового имения Романовых в Крыму — Ю.С.), она долго не могла обосноваться за границей. Одно время жила у матери в Дании, потом переехала во Францию и, наконец, окончательно поселилась в Англии. Английский король подарил ей дом в Хэллтон Корте, в котором она оставалась до самой смерти».

Стаффану Скотту удалось еще застать в живых младшего сына Ксении Василия (умер в возрасте 82 лет в 1989 году), который охотно сообщил писателю подробности жизни своей матери. Судьба Василия тоже, кстати, оказалась нелегкой. Имея диплом сельскохозяйственного университета, он трудился в фирме, производящей консервы, в войну был рабочим на судах у калифорнийского побережья, служил в отеле, держал птицеферму, торговал вином, в конце жизни был биржевым маклером. Но никогда не подвизался в качестве бухгалтера сахарного завода в украинском селе Погребище. О жизни матери был осведомлен прекрасно, и если бы она когда-либо покидала Хеллтон-Корт, Василий бы наверняка знал об этом...

Еще до того, как мне попал в руки журнал «Эхо планеты», по моей просьбе собственный корреспондент информационного агентства «Новости» в Лондоне Спартак Беглов тоже провел расследование судьбы Ксении за период ее изгнания. Все, что он сообщил по этому поводу, один к одному совпадает с рассказом Стаффана Скотта. Правда, в информации С.Беглова я нашел небольшую приписку: «По завещанию Ксении Александровны прах ее в 1960-м году перевезен в Париж, где и погребен в семейной усыпальнице Романовых»...

Но оставался еще один, очень важный для меня вопрос — а почему немцы полагали, что имеют дело с подлинной Великой Княгиней? Ну, генерал Клейст, оказавший Ксении столь подчеркнутое внимание, в спешке мог и не разобраться. Генерал есть генерал, его дело воевать. Но ведь была еще армейская разведка, гестапо... Как изощренно и четко работали эти и другие следственные службы Германии — факт общеизвестный. Выходит, делом Ксении занимались откровенные профаны, которые за несколько месяцев оккупации Старобельска так и не удосужились установить, что имеют дело с самозванкой? Едва ли. Немцы наверняка были осведомлены в том, что старобельская Ксения — не царская сестра и даже не Романова. Это мы, исключая разве что специалистов, до недавнего времени почти ничего не знали о последних представителях царского дома. Но даже не специалисту достаточно было взглянуть на генеалогическое древо рода Романовых, чтобы сделать однозначный вывод: старобельская Ксения никакого отношения к ближайшему окружению последнего российского царя не имеет. На протяжении трехсотлетнего царствования Романовых в их роду была всего лишь одна-единственная Ксения Александровна. Но она в это время, как мы уже знаем, обитала в пригороде Лондона, что явно тоже не было секретом для немецкой разведки. Выходит, оккупационные власти Старобельска всего лишь блефовали? Делали вид, что безоговорочно верят Ксении? Или затевали какую-то большую игру, довести до конца которую и помешали неудачи на фронте?

Но, может, немцам удалось установить, что старобельская Ксения —представительница древнего аристократического рода Святополк-Мирских — фигура в общем-то тоже немаловажная и в чем-то полезная им?

Эту версию не исключали и сотрудники Центрального государственного архива Октябрьской революции, порекомендовавшие внимательно изучить опись под номером 1729 — здесь указано все, что сохранилось от канцелярии министра внутренних дел Петра Дмитриевича Святополк-Мирского — как официальные бумаги, так и частная переписка — и его самого, и родственников.

Увы, предположение, что Ксения — жена П.Д.Святополк-Мирского, отпало сразу. Супругой министра, как выяснилось, была Екатерина Алексеевна, урожденная графиня Шереметьева. Не нашлось места Ксении Александровне и в пространном списке его родственников.

Итак, выяснение судьбы старобельской Ксении Александровны, судя по всему, зашло в тупик. Пора было переходить к более углубленным поискам. А это означало, что без содействия органов госбезопасности уже никак не обойтись. Ответ на все эти вопросы следовало искать только в архивах этой службы. А уж она-то, понятно, в свое время ну никак не могла обойти вниманием столь колоритную личность, какой была Ксения! Но — осечка! В республиканском комитете, несмотря на официальное обращение редакции, только руками развели: о Ксении-де здесь и слыхом не слыхивали. Хорошо еще, что в архиве Октябрьской революции мне назвали имя влиятельного чиновника союзного комитета госбезопасности, от решения которого, как мне объяснили, зависело все.

Прошло чуть больше недели после письма к нему — и вдруг звонок в редакцию с Владимирской улицы: «Нашли!»

И вот передо мной средней «упитанности» старая папка, на титульном листе которой значится: «УССР. Государственное политическое управление. Дело №70 по обвин.Святополк-Мирской Ксении Александровны. Вещественные доказательства №103703. Начато 7.11.
1930 г.»

В разное время и разными почерками здесь сделаны другие приписки. В частности, позже делу был присвоен иной номер — 1246. Наискосок, жирно подчеркнутая резолюция в одно слово: «Освободить». Наконец, по-видимому, самая последняя пометка: «Учтено в 1982 году»...

Венчает дело напечатанная под грифом «совершенно секретно» подытоживающая справка «На проживающую в г. Старобельске (УССР) Романову Святополк-Мирскую Ксению Александровну 1872 года рождения (73-х лет), именующую себя сестрой бывшего императора Всероссийского Николая II...» Даты под справкой нет. Но указание возраста, приведенное в скобках, позволяет с абсолютной точностью установить время составления справки: 1945 год.

Окончание будет.