«Токмо своими словами»

Были времена: философия — служанка богословия, философы — солдаты партии. Неототалитарно-мафиозные кланы пока согласны с нейтралитетом философов: пусть они забавляются мудростью как игрой слов, лишь бы их не было в оппозиционной политике.

Научная, и в частности философская, коммуникация предусматривает, конечно, диалогическое мышление, дискуссию, соревнование мнений равноправных участников, коллективный поиск истины, а не смотрины и заслушивания авторитетов. Между тем философские, да и не только философские, чтения, конференции, собрания остаются по форме и духу скорее церковно-тоталитарными, чем демократическими. Вспомните, начинаются они выступлением какого-то чиновника с непременным ритуалом ретрансляции приветствия от вышестоящего босса (знайте, яйцеголовые, кто в доме хозяин!), на пленарном заседании говорят преимущественно начальники или приближенные к ним.

А что же остальные участники конференции? Им остается разве что несмело спрашивать, хорошо, если вслух, а то еще и это не позволят, поскольку «есть предложение письменно». Можно выступить на секционном заседании, но оно, конечно, не проводится или проходит формально в полупустой аудитории.

Кажется, в средневековых монастырях дискуссии проходили более живо, чем на многих нынешних чтениях в академиях и университетах. Способ аргументации тот же — правда, вместо Библии или Маркса ритуально ссылаются на Хайдеггера. Икону уже делают с другого немца. («Німець скаже: «Ви моголи». «Моголи! моголи!…») В Оксфордском университете еще семьсот лет тому назад, во времена Оккама, диспуты были обязательным условием получения ученой степени. А у нас как появилось 80 лет назад выражение «Троцкий навязал дискуссию», так и по сей день в коллективном бессознательном диспут ассоциируется с чем-то вроде петли на шее...

Регламент действует формально, после длинных парадных речей нескольких ораторов уже не хватает времени на какие-то там мнения и дискуссии. Нет диалога, высказанные мэтрами тезисы не проверяются на истинность противоположными мнениями. Тоталитарные структуры, в том числе и в сознании, проявляются в попытках во что бы то ни стало начальственно доминировать, традиция равноправной дискуссии до сих пор не сложилась. Между тем демократический регламент не бюрократическая процедура, нужен элемент упорядоченности, фиксация равенства прав участников, договоренность о правилах игры. Дедовщина в науке — такое же неприглядное явление, как в армии, она — симптом антидемократической деградации, проявление духа лагерности. Обидно, что особенно молодые научные работники не могут существенно проявить себя на таких собраниях, их талант остается нереализованным и незамеченным. «Говори, чтобы я тебя видел». Не слыша своих коллег, мы их и не видим, не открываем для себя новых имен. Вместо самореализации и взаимопознания в научном общении большинству отводится роль статистов, массовки для авторитетов.

Коммуникация на многих философских тусовках проникнута духом моды на чрезмерно усложненную терминологию. Местами выступления напоминают театр абсурда: набор слов вместо мысли, самоизливание как самоцель; слушатели делают вид, что воспринимают, поскольку боятся показаться «непродвинутыми». Коммуникация как «интертрепация».

Наукообразная коммуникация советских времен включала пиетет перед чинами от имперско-столичной науки. Неоколониальный менталитет остался, только теперь ломают шапку не перед «представителем ЦК», а перед Дядей Сэмом. На одних чтениях американец целый час проговаривал какой-то набор слов, а на наших философов, конечно, кроме «своих», времени не хватило. Так и хотелось перефразировать Маяковского: «Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, слушают, как будто слушают мессию, скучный доклад американца». Итак, мои предложения по поводу научных конференций:

1. Заменить слово «чтения» на термин «дискуссия» и проводить это общение философов именно в такой форме. Современный философский дискурс не может быть «чтением», это термин периода ликбеза, когда в домах-читальнях проводились ленинские чтения — статьи вождя буквально читали неграмотным крестьянам. Нужна динамичная дискуссия — интеллектуальная атака на проблему с новыми, яркими мыслями и контраргументами. Возражение — необходимый элемент проверки истинности идеи, инструмент поиска истины.

2. Отказаться от кастового разделения участников дискуссии на «первосортных», выступающих с длинными докладами на пленарном заседании, и «второсортных», которым позволяется разве что скромно задать «знатоку» вопрос и надеяться на выступление во время секций или на второй день собрания в полупустом зале. Все участники имеют равные права, прежде всего на одинаковое время для выступления (им они могут и не воспользоваться), а различие между ними покажут глубина и яркость их выступлений. Последовательность выступлений — по алфавиту.

3. Дискуссию проводить за один день, работая интенсивно, скажем, шесть часов чистого рабочего времени с 10-минутными перерывами после каждого часа. Совокупное рабочее время делится поровну между всеми желающими выступить, которые регистрируются в начале конференции. Если таких будет, например, 30 человек, то на каждого придется по 12 минут. Половина этого времени — на основной монолог участника, остальное — на вопросы, реплики, возражения других участников по поводу сказанного им (до одной минуты) и его ответы — тоже до одной минуты. Уместным был бы таймер или песочные часы. Полезен опыт парламента: депутат имеет три-пять, а то и одну минуту для выступления, зато в таком режиме могут сказать свое слово десятки человек.

4. Вместо парадного президиума — один ведущий-спикер. Его функции — не комментировать выступления в зависимости от «веса» оратора (довольно с нас и политических «тяжеловесов», не умеющих и два слова связать), а следить за регламентом. Кто превышает свой регламент, тот крадет время у коллег.

5. Согласиться, наконец, что письменный язык не воспринимается на слух, и вспомнить указ Петра І: «Запретить господам сенаторам чтение речей по бумажке. Токмо своими словами. Чтобы дурь каждого всем видна была».