ТАЙНА РОКОВОЙ НОЧИ

XX век — так уж распорядилась история — век страхов и трагедий. Он ими не просто окрашен, но пронизан. Век самых кровавых войн, объявленных и необъявленных. Именно XX век породил кошмарные слова-символы, таящие в себе непостижимые страдания, неисчислимые человеческие жертвы. Красный террор, Голодомор, Хрустальная ночь, Холокост... Перечень нескончаем. Каждое такое слово- символ — средоточие полюса бесчеловечности. И все они — кровоточащие раны нашей памяти.

НЕОБЪЯВЛЕННАЯ ВОЙНА

Еще в 20-годы нацисты в своей партийной программе «решение еврейского вопроса» сделали краеугольным камнем своей политики. Тогда, пока еще теоретизируя, Адольф Гитлер в «Майн Кампф» ничтоже сумняшеся поделил человечество на три категории: созидателей цивилизации, носителей цивилизации и низшую — разрушителей цивилизации. К этой низшей категории он отнес, в первую очередь, евреев. И едва нацисты дорвались до власти, как антисемитизм, естественно, стал одной из основных составляющих их государственной политики.

Справедливости ради надо отметить, мировую общественность, даже ее интеллектуальную элиту, вначале это не особо встревожило. Так уж случилось, что антисемитизм воспринимался людьми как данность. Адольф Гитлер не собирался отказаться от проведения последовательной и методичной политики государственного антисемитизма. В самых крайних формах. Но пока еще не решался приступить к реализации программы «окончательного решения еврейского вопроса». Выжидал. И не просто пассивно ждал, но готовился. Ведь для этого, как минимум, нужно было решить две сложнейшие проблемы.

Во-первых, найти подходы к нейтрализации мирового общественного мнения. Заставить мир смириться, свыкнуться с нацистским государственным антисемитизмом. Ведь на первых порах — чисто конъюнктурно — он, вопреки своей эпатажности, был к нему не безразличен. Не случайно же, придя к власти, жестко положил конец стихийным еврейским погромам. Не хотел уповать на стихию с ее отливами и приливами. Требовалась система. Система, обеспеченная законодательными нормами. Тогда любые протесты можно было бы представить очередным заговором мирового еврейства, вмешательством во внутренние дела, посягательством на государственный суверенитет. И во-вторых — пожалуй, самое сложное, самое важное — нужно было не только морально подготовить народ Германии к участию в реализации этой кровавой программы, но сделать соучастниками этой бойни всех. Каждого немца. Повязать весь народ навсегда круговой порукой. Сделать народ коллективным преступником. И тем самым консолидировать общество. Во имя не только реализации этого параноидального замысла, но — и это главное — утверждения в массах идеи расовой исключительности, расового превосходства. А значит, и права на мировое господство. Ведь евреи, по сути дела, были только началом. За ними безусловно наступал черед и других народов.

Придя к власти, нацисты с первых же шагов начали разработку законодательного обеспечения своей антисемитской политики. Один за другим стали появляться законы, исключавшие евреев из всех сфер жизни.

Но все это было лишь прелюдией. Для всенародного же «стихийного взрыва» массового негодования требовалось нечто крайне впечатляющее, экстраординарное, повышающее накал страстей до вулканического извержения. Тогда, естественно, при умелом манипулировании массовым сознанием все можно направить в нужное русло. И не просто легитимизировать «всенародное негодование», но представить евреев в самом отвратительном виде. Неким исчадием ада. Средоточием всех мыслимых и немыслимых пороков. Короче говоря, разрушителями цивилизации.

МОМЕНТ ИСТИНЫ?

И роковой момент наступил. О нем потом, через много лет, шла речь в 1961 году, в Иерусалиме, на судебном процессе над «бухгалтером смерти» Адольфом Эйхманом. Государственный обвинитель Гидеон Хаузер в обвинительной речи говорил: «В конце октября 1938 года германское правительство постановило выселить всех евреев, бывших польских граждан, проживавших на территории рейха. Польские власти уже раньше аннулировали их паспорта. Нацисты же решили воспользоваться этим и избавиться от них. Они были арестованы по приказу Рейнгарта Гейдриха, тогдашнего начальника Полиции безопасности и СД. Так состоялось первое массовое выселение евреев. Им разрешили взять с собой лишь то, что они могли унести. Остальное имущество велено было оставить. Их втолкнули в переполненные товарные вагоны и доставили на границу.

Среди этих несчастных изгнанников был еврейский сапожник Мендель Гриншпан с женой и детьми. В отчаянии семья послала открытку сыну Гершлю Гриншпану, 17-летний юноша решил, что он не будет молчать. Если весь мир готов примириться со злодеянием, совершенным средь бела дня, то по крайней мере, он, Гершль Гриншпан, сам отомстит за родителей и семью. 7 ноября утром он купил револьвер и в тот же день явился в германское посольство в Париже. В нем созрело решение убить посла, но его направили к советнику Эрнсту фон Рату, который осведомился, что он желает. Дважды прогремел выстрел, и фон Рат упал тяжело раненный. В парижской полиции Гершль Гриншпан заявил: «Я решил убить одного из сотрудников германского посольства в знак протеста, чтобы обратить внимание мира на то, что происходит в Германии».

Отчаянный поступок еврейского юноши не потряс мир. Он сам был заключен в парижскую тюрьму. После занятия Парижа, два года спустя, он попал в руки к немцам и был отправлен в Берлин на дознание — в секцию Эйхмана. С тех пор следы его затерялись».

Самое любопытное, тот выстрел не потряс не только мир, но и Германию. По крайней мере, в день покушения. Рейх, который ревностно пекся не только о своих официальных представителях по всему миру, но даже о собратьях в любой стране, не оставляя без последствий даже малейшие посягательства на их права, на сей раз словно в рот воды набрал. Вопреки общепринятой мировой дипломатической практике, даже не посчитал нужным незамедлительно послать Франции ноту протеста по этому поводу, сделать соответствующее протокольной международной практике заявление.

... 8 ноября в здании бывшей мюнхенской ратуши отмечался День старых борцов — очередная годовщина мюнхенского «пивного путча». Присутствовало все нацистское руководство рейха во главе с Адольфом Гитлером. В разгар торжественного обеда к фюреру подошел его адъютант и шепотом доложил, что поступило сообщение из Парижа. Там только что от полученных накануне ран скончался фон Рат.

И только теперь сенсация становится достоянием гласности. Только теперь Гитлер дрожащим от волнения голосом сообщил о страшном еврейском злодеянии. Мгновенно под сводами старинной ратуши воцарилась мертвая тишина. Такого себе никто и представить не мог. Подумать только, какой-то еврейский сопляк посмел посягнуть на честь и достоинство рейха.

Гитлер поначалу не выказал ни малейшего признака гнева. Пребывал в глубочайшем раздумье. Сидевший же рядом с ним Геббельс, пожалуй, единственный из руководства, вел себя явно непотребно. Потом многие считали, что то был результат нервного потрясения. Как же иначе можно было объяснить то, что он просто сиял от счастья и никак не мог усидеть на месте. Шок, наверное, шок...

Вечерний экстренный выпуск «Фолькешер беобахтер», вскоре поступивший в продажу, словно дожидался своего часа. Зловещий аншлаг, набранный, естественно, жирнющим шрифтом, гласил: «Немецкий народ сделал необходимые выводы из вашего преступления». Уже! Сделал! На следующий день все утренние газеты рейха, как по команде, вспенились в пароксизме ненависти.

9 ноября рано утром все местные отделы гестапо и полицейские комиссариаты страны получили секретную директиву Гейдриха. В ней уведомлялось, что в связи с покушением еврея Гершля Гриншпана на арийца-дипломата фон Рота «следует ожидать антиеврейские демонстрации». Время этих «стихийных волеизъявлений» народа почему-то отвели на ночь с 9 на 10 ноября. Заметьте, на ночь... Давались строжайшие предписания, как вести себя силам правопорядка, когда «немецкий народ будет стихийно проявлять свое возмущение еврейским преступлением».

С неизменной дотошностью расписывалось все до мелочей. Как принимать участие в подготовке «стихийных возмущений». Куда направлять «народный гнев» демонстрантов. Строго-настрого запрещалось препятствовать грабежам евреев. Мало того, предписывалось не просто способствовать поджогу синагог, но и предусмотреть профилактические меры, дабы огонь не перекидывался на соседние здания. Особо отмечалось, что судам даны указания не принимать к рассмотрению возможные жалобы евреев на результаты «стихийных возмущений». И еще. Полиции и гестапо вменялось в непременную обязанность провести массовые аресты евреев с последующей их отправкой в заранее подготовленные концлагеря. С целью... «защиты от народного гнева».

Так начиналась «Кристаллнахт» — «Хрустальная ночь», прошедшая смерчем по всей Германии.

Через два дня на совещании у Геринга шеф полиции безопасности и СД Гейдрих доложил о первых, предварительных результатах. За ночь было разгромлено 7500 еврейских предприятий, сожжена 101 синагога. Только убытки от разбитых витрин составили более 6 миллионов марок. Тут же было принято решение приказать страховым компаниям не выплачивать евреям страховки, а страховые суммы перечислить в министерство финансов. Витрины же евреи были обязаны застеклить за свой счет. Сообщили, что в ту ночь было убито 35 евреев. Геринг приказал, чтобы «еврейство в качестве наказания за содеянное уплатило рейху миллиард марок». Что было незамедлительно оформлено соответствующим законом.

Остается разве что добавить: в результате «Кристаллнахт» и последующей за ней «Недели битого стекла» —кровавых погромов, прокатившихся по всей Германии до 17 ноября, в заранее подготовленные бараки концлагерей были отправлены 20 тысяч евреев рейха.

А 30 января 1939 года Гитлер произнес свою зловещую речь в рейхстаге. И на весь мир прозвучало: «В случае, если международные банкиры внутри или вне Европы сумеют еще раз ввергнуть нации в мировую войну, результатом такой войны будет не большевизация мира и победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе». К слову, за пять дней до этого министр экономики Функ радостно уведомил фюрера, что из семи миллиардов марок, составлявших по оценке экспертов состояние евреев рейха, два уже перешли в собственность государства. Оставшиеся пять, можно не сомневаться, поступят в ближайшее время.

Пройдет совсем немного времени, чуть больше трех лет, и в Потсдаме, в Ваннзее, слова Гитлера, произнесенные 30 января, обретут формы строгой и стройной системы по уничтожению евреев Европы, названой протоколами «Об окончательном решении еврейского вопроса».

ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ

Не надо строить иллюзий. Раздались бы эти выстрелы или нет — судьба евреев рейха, как и впоследствии европейского еврейства, была предрешена. Предрешена сутью нацизма. Повод же все равно был бы найден. В крайнем случае, просто организован.

И все же нельзя не задаться вопросами: случайны ли те выстрелы, как проявление праведного гнева чересчур эмоционального юноши, или за этим стоит нечто иное?

На первый взгляд, такая постановка вопроса сама по себе может показаться кощунственной. Но, если вдуматься, многое в том террористическом акте настораживает. Не может не вызвать не только недоумение, но и определенные подозрения.

В первую очередь, думается, следовало бы начать с жертвы покушения. С советника Эрнста фон Рата. Он прусский аристократ, хоть и был членом нацистской партии, но, как свидетельствуют гестаповские архивы, не скрывал своего неодобрения политики государственного антисемитизма. И по этому поводу в гестапо на него было заведено специальное досье. И числился он весьма неблагонадежным. Иными словами, выбор жертвы может оказаться не совсем случайным.

В 1988 году, к 50-летию этого события, по заказу еврейских организаций был создан документальный фильм «Кристаллнахт», обошедший все экраны мира, естественно, кроме советских. В нем были использованы ранее не известные материалы. И вот как повествует тот фильм о покушении Гершля Гриншпана на немецкого дипломата. Диктор вещает «за кадром», а камера проводит нас по посольству: «Он обратился к внешней охране, после чего его провели через внутренний двор, ко входу в посольство, а затем указали коридор, по которому следовало идти, дали номер кабинета фон Рата. Он прошел по коридору, открыл дверь указанного ему кабинета и пять раз выстрелил, попав в Рата дважды. Тот упал на пол, а Гриншпан сел на стул, дожидаясь полиции. Прибывшие полицейские обнаружили револьвер, лежащий на столе, а в кармане молодого человека два письма».

Но... Все ли так просто?

Начнем с писем. Дело в том, что депортация польских евреев из Германии была спровоцирована... польскими властями. В октябре 1938 года именно они издали декрет, согласно которому все заграничные паспорта польских евреев в Германии объявлялись недействительными, если их владельцы до конца месяца не поставят в Варшаве, в МИДе, специальные штампы, подтверждающие их гражданство. Германские власти решили «помочь» польским евреям, проживавшим в рейхе, где их было около 12 тысяч. 28 октября Гейдрих распорядился в одну ночь собрать и погрузить всех польских евреев в товарные вагоны. Доставить их к польской границе. Выгрузить и погнать под угрозой уничтожения в Польшу. Польская сторона, исповедовавшая, как известно, не менее остервенелый антисемитизм, встретила своих сограждан пулеметным заграждением. Начальник польского пограничного перехода прокричал, что «первая же жидовская морда, которая подойдет к границе ближе 10 метров, будет немедленно расстреляна». Люди, попавшие в западню, ринулись назад. Но их встретили уже немецкие пулеметы и совершенно идентичное предупреждение. Двое суток, изнемогая от холода и голода, испуганные люди метались по «ничейной земле», пока польские власти не смилостивились и не впустили их на родину.

Среди этих бедолаг был и высланный из Ганновера Мендель Гриншпан с женой и детьми. Его сын, родившийся в том же Ганновере, 17-летний Гершль, за два года до этого в поисках лучшей доли перебрался во Францию и обосновался в Париже. Уже из Польши отец написал ему: «Дорогой Гершль! Мы оказались здесь на мели, без копейки денег. Не смог ли бы ты прислать сколько-нибудь? Заранее благодарен. Отец».

Казалось бы, Гершль должен был немедля по мере сил помочь семье. Но вместо этого покупает револьвер и спешит к германскому посольству. При этом загодя готовит письмо отцу. Но не отправляет его по почте, а почему-то кладет в карман. Вот текст того письма: «Дорогие мои! Я не мог поступить иначе — мое сердце обливается кровью с того момента, как я узнал о страданиях 12 тысяч моих единоверцев. Да простит меня Бог, и я надеюсь, что вы меня простите. Гершль».

Но и это еще не все. Система охраны германских посольств была строжайше продумана и организована. Соблюдались все эти нормы скрупулезно, так что и мышь не могла бы проскользнуть. Территория посольства была обнесена надежнейшей оградой. У ворот с внешней стороны постоянно дежурила французская полиция. С внутренней стороны ворота и ограда патрулировались посольской охраной здоровяками-эсэсовцами. Да и процедура посещения посольства посторонними лицами была отработана до мелочей. Если посетитель не имел предварительной договоренности о встрече с нужным ему сотрудником, то вероятность такой встречи была очень мала. Разве что только с дежурным дипломатом.

Посетитель у входа, у ворот, называл свое имя, предъявлял документы. Сообщал причину своего прихода. Охрана по телефону связывалась с дежурным сотрудником службы безопасности внутри посольства. Получив разрешение, сопровождала посетителя в здание посольства. У наружных дверей, открывающихся автоматически по команде внутренней охраны, вновь проверялись документы. Только после этого давалось разрешение войти внутрь. Но и на этом меры предосторожности не оканчивались.

В главном вестибюле, у самого входа, стоял стол, за которым постоянно сидел дежурный офицер службы безопасности. Тут же, рядом с ним, как правило, располагалась дежурная смена охраны. Дежурный офицер непременно, в соответствии с инструкцией, дотошно расспрашивал посетителя о причине его визита. С кем тот желает встретиться. Пришедшего обыскивали, дабы убедиться, что тот не вооружен. И только после этого его передоверяли охраннику, который сопровождал его в специальное помещение, где могла состояться встреча с сотрудником посольства...

Гершль Гриншпан не мог пройти в посольство с оружием. Тем паче свободно попасть в кабинет высокопоставленного дипломата фон Рата.

Нет, не мог он, как нас в этом уверяют, требовать немедленной встречи с послом, не имея предварительной договоренности. Как и не мог без этого непременного условия получить аудиенцию у второго по значимости лица дипломатического представительства. В лучшем случае, был бы принят дежурным атташе. И не более. Он же, не имея предварительной договоренности, запросто попадает именно к тому, кто занесен в «черные списки» гестапо.

ЗАТЕРЯННЫЕ СЛЕДЫ

Да и последующие события, связанные с именем Гершля Гриншпана, не могут не породить бездну недоумения. Скажем, как по логике гестаповских нравов с ним должны были поступить, окажись он в руках того зловещего ведомства. Тут уж двух мнений быть не может. Уничтожение неминуемо. Ведь для рейха он был государственным преступником. А с ними, как известно, там расправлялись без излишних церемоний. Жизнь могли сохранить только в том случае, если он еще был нужен для не менее серьезных поручений. Но это так, гипотеза. Не более.

Ну, а как же сложилась на самом деле его судьба? И вновь сплошные загадки.

Помните, об этом уже шла речь. Израильский прокурор на процессе Эйхмана в 1961 году говорил, что «после захвата Парижа, два года спустя, он попал в руки к немцам и был отправлен в Берлин на дознание — в секцию Эйхмана. С тех пор его следы затерялись». «Еврейская энциклопедия», изданная в 1972 году, в справке о Гершле Гриншпане указывает дату его смерти более определенно — около 1942 года. «Краткая еврейская энциклопедия», изданная в 1982 году, ставит даты его жизни уже иначе: «1919—?». Но при этом сообщает, что «когда Франция капитулировала, он бежал в неоккупированную зону, но позднее вернулся на оккупированную территорию, где был арестован полицией Виши, выдан немцам и бесследно исчез». В документальном фильме «Кристаллнахт», его судьба представлена не менее загадочно. Там демонстрируют документы, свидетельствующие о том, что когда вермахт оккупировал Париж, его вначале из парижской тюрьмы перевели в концлагерь Заксенхаузен. Затем оттуда в берлинскую тюрьму Моабит. Наконец, 26 сентября 1942 года его переводят в Магдебург. И вновь сакраментальное «следы теряются». Создается впечатление, что чья-то неведомая, но заботливая рука делала все возможное, чтобы Гершль Гриншпан исчез, растворился.

И, наконец, последнее. Самое поразительное. Оказалось, вопреки всему, Гершль Гриншпан все-таки выжил. После войны, как свидетельствовали французская полиция и парижская пресса, живой и невредимый, он объявился в Париже. Конечно же, едва прознав об этом, к нему ринулись толпы журналистов. Всем хотелось пролить свет на чудо его воскрешения. Воскрешения государственного преступника третьего рейха, побывавшего в безжалостных лапах гестапо. Но всех ожидало горькое разочарование. Он категорически отказался общаться с прессой. Судя по всему, образ ни героя, ни мученика его не прельщал. Вскоре стало известно, что он изменил имя и фамилию. Но оторваться от прессы не удавалось. Она преследовала его по пятам. Вопросы, один позабористей другого, то и дело обрушивались на него. Увиливать от ответов становилось все труднее и труднее. И все же наступил день, когда ему удалось раствориться в безвестности. Исчезнуть навсегда. Дальнейшая его судьба неизвестна...