СЛОВО ДОКУМЕНТАМ

Окончание.
Начало в «ЗН» от 16 сентября

Итак, слово документам.

«К следственному делу №178. Постановление об избрании меры пресечения до предъявления обвинения. Гор. Бердичев, 1928 года, октября 31 дня.

Уполномоченный секретно-оперативного отделения Бердичевского Отдела ГПУ УССР Полищук, рассмотрев материалы о преступной деятельн. гр. Святополк-Мирской Ксении Александровны и приняв во внимание, что на гр. Святополк-Мирскую К.А. падает подозрение в ведении систематической контрреволюционной агитации монархического характера, когда она выдавала себя за особу из бывшего царского дома Романовых, а также таковая нелегально перешла границу со стороны Польши, т.е. в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 54 п.10 и 80 УК, постановил: мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда в отношении подозреваемой Святополк-Мирской К.А. избрать арест».

Таким образом, в тот же день — 31 октября 1928 года — Ксения Александровна оказалась за решеткой. Следствие по делу №178 длилось три месяца. И вот — «Заключение по обвинению Черноцкой Федоры Германовны, она же Святополк-Мирская Ксения Александровна»... Привожу его лишь с незначительными сокращениями.

«Около года тому назад в м. Погребище Бердичевского округа у местного селянина Задирей Ивана Матвеевича, в прошлом члена «Союза русского народа», поселилась неизвестная женщина, которая стала завязывать связи с селянством как м.Погребища, так и окружающих сел, которые систематически посещала, выдавая себя за происходящую из царского дома Романовых Ксению Александровну, дочь бывшего царя Александра III и сестру Николая II.

Указанная Романова К.А. среди селянства распускала слухи о том, что якобы Николай II и его семья чудесно спаслись, в настоящее время проживают за границей и из бывшей царской семьи год тому назад умер только «цесаревич Алексей».

Кроме того, она среди селянства распускала разные провокационные слухи о близкой войне, наступлении поляков, скором конце Соввласти, которой западно-европейские державы уже предложили очистить Украину, так что даже «большевики дали секретный приказ о подготовке эвакуации».

Рассказывая различные небылицы о себе, о жизни бывш. царского дома, она указывала, что за границей, в Польше и Японии, проживают ея дети, что она вообще имеет связь с заграницей и ея зачастую посещают различные лица оттуда, так что она в курсе всех политических событий.

Ввиду изложенных данных таковая была арестована, причем при обыске у нея были обнаружены два письма, начинающиеся словами: «Ваше Императорское Высочество» за подписями Озеров и Богданов.

В процессе первичных допросов арестованная продолжала утверждать, что она является сестрой бывшего царя Николая II и дочерью Александра III. Но затем она заявила, что родом из Германии, урожденная фон Ференталь Группенберг, вышла замуж за бывш. князя Святополк-Мирского Ивана Ивановича, долгое время жила с ним за границей, а затем, когда овдовела, проживала в своем имении вблизи г.Кельцы. У нея было трое детей — Георгий, Михаил и дочь Татьяна, из коих первый учился в кадетском корпусе.

Во время империалист. войны она проживала в г. Киеве с дочерью Татьяной и сыном Михаилом, а затем, уже в 1919 году, в Киев возвратился ея сын Георгий, уже бывший офицер, который забрал с собой Татьяну и Михаила и уехал с ними в Ригу.

После того она некоторое время проживала в Киеве, а затем в г. Василькове и в 1920 году нелегально перешла в Польшу, где стала проживать в своем имении вблизи г.Кельцы. Затем, в 1924 году, она нелегально перешла границу на Украину и с тех пор проживает в различных селах, в каких именно — не помнит, где работала у селян. В м. Погребище проживает с ноября 1926 года.

Касаясь обнаруженных у нее писем за подписью Богданов и Озеров, начинающихся словами «Ваше Императорское Высочество», то таковые писала она лично, дабы показать их селянам, выдавать себя за особу из царского дома, и чтобы они ее чем-либо поддержали. Где находятся ея дети, не знает, но якобы в Японии, в Токио.

Обвиняемая продолжала в процессе последующих допросов упорствовать в своих показаниях и лишь под влиянием ряда улик и показаний свидетелей сообщила, что все ея предыдущие показания ложны, что в действительности ея фамилия Черноцкая Федора Германовна, происходит она якобы из семьи бывшего прусского офицера, 18-и лет вышла замуж за офицера 27 Витебского пехотного полка Черноцкого, каковой во время революционных вспышек 1905 года был убит. Во время империалист. войны она выехала в Киев, где проживала со своим сыном Михаилом и дочерью Татьяной, учительницей. К ней приезжал ея сын Георгий, который вскоре уехал.

В Киеве она проживала до 1921 года, а затем пошла ходить по селам, где проживала у различных селян. В Польше она никогда не была, а также имения вблизи г.Кельцы не имеет.

Действительно она выдавала себя за особу царского дома, но делала это исключительно с целью, дабы расположить к себе селян и получить от них помощь. Где в настоящее время находится ея дочь Татьяна и сын Михлик, не знает. Первая одно время учительствовала в Висилькове, второй служил в Киевской милиции.

Опрошенные в качестве свидетелей Никитюк Иван Николаевич и Никитюк Мария Алексеевна, Кравченко Демьян, Кравченко Ульяна, Задирей Михаил показали, что обвиняемая, находясь у Задирея Ивана, систематически распускала различные провокационные слухи...

...На основании вышеизложенного обвиняемая Черноцкая Федора Германовна, она же Святополк-Мирская Ксения Александровна, рождения 1872 года, грамотная, беспартийная, по национальности немка, подданная УССР, без определенных занятий, по ея показаниям, не судимая, подлежит суду Бердичевского окружного суда в том, что она ... имея связи с селянством, использовала все это для ведения антисоветской контрреволюционной агитации...»

И вот «1929 года мая 22 дня Бердичевский Окружной суд по Уголовному Отделу в составе Председательствующего Мирова, народных заседателей: Барабанцева и Хуторанского при Секретаре Хочко, при участии Прокурора Почтового и защитника Бродского в открытом Судовом заседании... приговорил Черноцкую Федору Германовну, она же Святополк-Мирская Ксения Александровна, выслать за пределы Бердичевщины с обязательным поселением в Старобельском Округе сроком на пять лет. Содержание под стражей продлить до места высылки. Считать срок высылки с 28.Х.1928 года».

Следует обратить внимание на то, как уже тогда высоко мнил о себе чиновный люд набиравших силу следственных и карательных органов: уполномоченный, окротдел, просто отдел, секретарь, прокурор, допр —эти и другие слова-термины и названия должностей обозначались во всевозможных постановлениях, протоколах, справках, записках непременно с большой буквы. И это делалось не только потому, что их составители не всегда отличались высокой грамотностью...

Конечно же, Ксения Александровна (Федора Германовна?), путаясь в показаниях следствию, играла с огнем. Правда, до 1937 года еще оставалось почти целое десятилетие. Скорее всего, именно этим и объясняется, что приговор суда был сравнительно мягким. Или собранные против подсудимой свидетельства оказались не совсем убедительны? Как бы там ни было, но старушке на этот раз здорово повезло...

Однако свободой, пусть даже относительной — все-таки высылка не тюрьма — она наслаждалась не долго. И хотя сослана была «в распоряжение Старобельской милиции», не прошло и года, как ею снова заинтересовалось ГПУ.

«У.С.С.Р. Государственное Политическое Управление. Ордер №259. Дано февраля 6 дня 1930 г. сотруднику Старобельского ОО ГПУ т. Бобро на производство обыска и ареста гр. Святополк-Мирской Ксении Александровны по адресу
с.Чмыровка».

Как видим, имя Черноцкая Федора Германовна, высвеченное следствием и судом Бердичева, опять бесследно теряется. По всем последующим документам героиня нашего повествования проходит в основном как Ксения Александровна Святополк-Мирская. Давайте и мы впредь будем именовать ее именно так: она, судя по всему, этого хотела.

Из протокола допроса от 6 февраля 1930 года: «...Происхожу я из семьи графа фон Ференталь Группенберг, германского подданного. После окончания института в Берлине вышла замуж за генерала русской армии Александра Михайловича Святополк-Мирского-Романова, фамилию которого сейчас ношу. До войны 1914 года жила с семьей в Петербурге, а затем переехала в Киев, откуда в 1915 г. выехала в Германию и возвратилась в Киев уже после польско-советской войны. Старший сын Андрей — офицер, выехал в Японию, где сейчас служит при министерстве иностранных дел, к нему выехал также младший сын Федор и дочь Ирина Юсупова. Младший сын служит там же, а относительно дочери не знаю. Мой муж умер 22 года тому назад. Недвижимости наша семья не имела. Имела некоторый денежный капитал, от процентов которого жили.

После возвращения в Киев (1920 — 21 гг.) я в надежде увидеть своего сына Федора выехала в Погребище, но его там не оказалось, и я осталась там жить. В Погребище я получила письмо от сына Андрея и деньги —тысячу долларов на проезд к нему, но не выехала, так как полученные средства раздала крестьянам. В Погребище я была арестована, переведена в Бердичев и здесь же осуждена по обвинению в агитации. По приговору суда выслана на пять лет в Старобельский округ, в котором поселилась в с. Чмыровка. Последнее время проживала в доме крестьянина Калашникова Ив. Ив. Не имея средств к существованию, я письменно обратилась в Москву в Комиссию помощи политзаключенным — к жене Максима Горького Катерине Павловне, откуда получила немного одежды и денег 5 руб., а потом получила из Киевского допра от политзаключенного, фамилию его не помню, 4 руб., и еще от бывшего квартирохозяина из Погребища гр. Задерея 5 руб. Кроме того, я стала заниматься рукоделием, давала уроки и помогала по хозяйству крестьянам, чем и прокармливала себя кое-как.

Моя соквартирантка у гр. Калашникова Литвинова Мария Дмитриевна, бывшая монахиня, уже жила на этой квартире, я к ней попросилась, и мы совместной работой — рукоделием — добывали себе средства для жизни. Разговор с Литвиновой на политические темы я никогда не вела, сама ни к кому не хожу, знакомых не имею...

Несколько месяцев тому назад зашла ко мне высокая чернявая монахиня по имени Товия и предложила пройти к одной женщине, на что я согласилась. Она свела меня на квартиру к Вере Дмитриевне, фамилию которой не знаю. Там же оказался и архиерей Иоосаф, с ним в разговор я почти не вступала»...

...Ксению Александровну снова «понесло». Как помним, менее года тому назад она утверждала, что детей ее зовут Татьяна, Георгий и Михаил. И вдруг откуда ни возьмись — Ирина, Андрей, Федор... Но ведь именно такие имена были у старших детей подлинной Великой Княгини Ксении Романовой, а Ирина, выйдя замуж за князя Феликса Юсупова, стала носить фамилию мужа. Одним словом, Ксения Александровна вновь возвратилась к старой версии. И покойный муж ее уже не офицер 27 Витебского пехотного полка Черноцкий, а генерал Александр Михайлович Святополк-Мирский-Романов. Я уже не говорю о множестве других несоответствий в этих и предшествующих ее показаниях.

Такое впечатление, что Ксения Александровна, войдя однажды в роль, уже и не собирается возвращаться в реальность, совсем не задумывается о последствиях. А ведь в Старобельском ГПУ настроены по отношению к административно-ссыльной куда решительнее, чем в Бердичеве!

Арестовали Ксению Александровну, как помним, 6 февраля 1930 года, а уже 11 февраля скорый на расправу Бобро подписал заключительное постановление к делу №70. «...Гражданка Святополк-Мирская-Романова, —говорится здесь, — имеет сыновей Андрея и Федора, служащих в министерстве иностранных дел в
г. Токио (Япония), с которыми имела письменную связь до ссылки в Старобельский округ...

По прибытии к месту ссылки обвиняемая остановилась на квартире у кулака с. Чмыровка Стативко Стефана Романовича, лишенца, где завязала связь с местным духовенством и кулаками, которых посещала и которые ее посещали, что и сама обвиняемая частично не отрицает (свидание с епископом Иоосафом).

Вскоре после того, как обвиняемая стала на квартире у гр. Стативки, представителями местной власти у такового производилась опись имущества за задолженность и невыполнение хлебозаготовки. Присутствовавшая при этом обвиняемая угрожающе выразилась по адресу комиссии, производившей опись: «Сейчас вы описываете, но мы скоро вас самих будем описывать».

Судя по имеющимся материалам, а также показаниям представителей местных органов Соввласти, по селу Чмыровка стали распространяться слухи, что обвиняемая является дочерью бывш. императора Александра III, т.е. родной сестрой Николая II. Слухи эти распространялись связанными с ней кулацкими элементами и монашками, а поведением самой обвиняемой всячески поддерживались. Все это преследовало цели: с одной стороны — разжигать кулацкие страсти местного села, что вызывало скрытое вредительство делу проведения различных кампаний, проводимых Соввластью и организациями на селе, с другой стороны — шантажирование местного крестьянства, которое ей всячески помогало, хотя сама обвиняемая скрывает это под маркой занятия рукоделием. Это также видно из получения денег от крестьян с предшествующего ссылке места жительства, что и сама обвиняемая не отрицает. Кроме того, обвиняемая имела непосредственную переписку с Комитетом Польского Красного Креста помощи политзаключенным, откуда получала деньги и одежду.

Усматривая в поведении гр. Святополк-Мирской-Романовой К.А. деятельность, направленную к созданию затруднений, мешающих местным органам Соввласти проводить намеченные мероприятия, затрудняющие проведение кампаний по раскулачиванию, а посему руководствуясь Положением об Особых Совещаниях, постановил: возбудить ходатайство перед Особым Совещанием при Коллегии ГПУ УССР о признании гр. Святополк-Мирской-Романовой К.А., админссыльной, 1872 года рожд., по происхождению из дворян — урожденную графиню фон Ференталь Группенберг, родом из Бреславля (Германия), по имущественному положению сейчас — ничего не имеет, находящуюся вне подданства, с высшим образованием, вдову (муж бывш. генерал царской армии, умер 22 года назад), — признать социально опасным элементом, применив к ней заключение в Конц. лагерь сроком на Пять лет...»

Вот так «шилось» это дело. «Шилось», как видим, белыми нитками. Бобро не удосужился даже сделать видимость проверки тех сведений, которыми, по сути, оговаривала себя подследственная. Да и что он мог проверить за каких-то пять дней! Мало фактов? Их надо выдумать! И под нечистой рукой уполномоченного ГПУ известная Комиссия помощи политзаключенным, возглавляемая бывшей женой М.Горького, превращается в Комитет Польского Красного Креста. А какой изощренной демагогией пропитана социально-политическая подкладка этого дела!

Слава Богу, пока еще не 1937 год. Но его дыхание уже явственно ощущается: как-то уже привычно проходят в тексте постановления такие понятия, как Особое Совещание, Концлагерь (все-то с большой буквы!), кулацкие страсти, скрытое вредительство...

И все же на этот раз затея уполномоченного Бобро провалилась с треском! В Особом Совещании при Коллегии ГПУ УССР, по-видимому, убедились в несостоятельности его обвинений. В выписке из протокола №47/377 от 3 марта 1930 года значится: «Слушали дело №70 Старобельского Окротдела ГПУ по обвинению Святополк-Мирской-Романовой К.А. по ст. 54/10 УК УССР. Постановили: Святополк-Мирскую-Романову К.А. из-под стражи ОСВОБОДИТЬ, дело о ней прекратить».

Возможно, именно тогда на обложке дела №70 и появилась надпись наискосок, подчеркнутая жирной линией: «Освободить».

Освободить-то Ксению Александровну освободили, но ее повсюду преследовала тень гласного и негласного надзора. Это ее угнетало, лишало покоя. Не исключено, что именно поэтому в 1931 году она сама явилась в Старобельский окротдел ГПУ и заявила, что в Берлинском рейхсбанке на ее текущем счету имеется 185 000 марок, якобы полученных ею в 1914 году по наследству от тетки Клары фон Ференталь, и, кроме того, в Чикагском банке 300 000 долларов, которые оставил ей проживавший в Америке ее дядя фон Аугсбах. Подлинные документы, подтверждающие ее права на эти вклады якобы находятся у ее друга фон Бюлова, немецкого генерала в отставке, жительствующего в Берлине. Все эти средства она-де желает передать в распоряжение советского правительства при условии, если оно обеспечит ей старость.

Заявление Ксении Александровны было немедленно переадресовано в ГПУ УССР, которое в свою очередь поручило так называемому «Кредит-бюро» вести переговоры с заграницей о получении этих банковских вкладов, а также подготовило вызов К.А.Святополк-Мирской-Романовой в Ленинград для телеграфного разговора с фон Бюловым.

Но вся эта затея, судя по всему, вскоре провалилась. В той же подытоживающей секретной справке-вытяжке из дела как-то довольно буднично сообщается, что «будучи вызванной в Ленинград в апреле 1932 года Святополк-Мирская-Романова была подвергнута медицинскому освидетельствованию». Конечно же, поездка в Ленинград якобы для телеграфного разговора с фон Бюловым была всего лишь не совсем удачной выдумкой следствия. Словно нельзя было провести этот самый разговор из Киева! Просто Ксении Александровне надо было как-то объяснить необходимость такой поездки. А то своенравная старушка еще заупрямится — придется тащить ее туда силой.

Но она, кажется, все же заупрямилась. В обнаруженной среди документов анкете, датированной 13 мая 1932 года, сообщается, что К.А.Святополк-Мирская 27 апреля того же года была вновь арестована. При этом никаких обвинений ни по какой статье ей предъявлено не было.

А уже 20 мая в Ленинградский ДПЗ — дом предварительного заключения —по адресу ул. Воинова, 25 был доставлен профессор Археологического института по кафедре генеалогии и геральдики Лукомский. Сохранился акт экспертизы, написанный изысканнейшим почерком. Вот выдержки из него. «Руководствуясь имеющимися в специальной литературе сведениями о роде кн. Святополк-Мирских и его представителях, зарегистрированных до 1914 г., а также некоторыми данными о фамилии Ференталь фон Группенберг... полагаю: никаких родственно-близких отношений ни с кем из представителей рода Святополк-Мирских ни муж ее, Александр Михайлович (какового сочетания имен, на самом деле, в родословной Святополк-Мирских вовсе не значится), ни она сама не поддерживали и установить генеалогическую связь мужа ее ни с одним из членов этого рода, названных ей, она не может (в том числе и с наиболее популярным из этой фамилии кн. Петром Дмитриевичем, ставшим в 1904 — 1905 гг. министром внутренних дел). Родового герба Святополк-Мирских она не знает вовсе.

Хотя, по ее словам, она и происходит из рода Ференталь Группенберг (на самом деле не графского, а известного в Германской Силезии дворянского рода), однако данное ею описание родовой эмблемы их —»белка в колесе» — противоречит действительному изображению таковой, так как в гербе этого рода имеется лишь одна эмблема — «рука, держащая трилистник».

Вполне вероятно предположение о наличии в данном случае самозванства, вызванного либо какими-то особыми целями, либо болезненным состоянием ее умственных способностей, находящихся под действием какой-то навязчивой идеи».

Действительно ли в каком-то из дворянских гербов существовала такая эмблема — «белка в колесе» или Ксения Александровна ее выдумала, но — не правда ли? — как точно соответствовал этот символ жизненной судьбе самой Ксении Александровны!

Медицинский «диагноз» профессора генеалогии и геральдики Лукомского, судя по всему, возымел свое действие: оперуполномоченный Орешников в записке к начальнику ДПЗ Богданову просит направить арестованную Святополк-Мирскую К.А. в больницу им. Гааза, «на предмет длительного психического обследования». И вот «1932 года сентября 26 дня», отсидев четыре с половиной месяца в ДПЗ, Ксения Александровна на основании постановления штатного практиканта Коца, приостановившего «следствие по делу до выхода ее из больницы», оказывается в психической клинике — по-нынешнему в «психушке».

«Курорт» этот длился год и три месяца. При выписке Ксении Александровны оттуда авторитетная ученая комиссия сделала вот такое заключение: «В настоящее время больная Святополк-Мирская представляет признаки артерио-склероза сердечно-сосудистого аппарата и сосудов мозга с ослаблением памяти и понижением критического отношения к себе и окружающему при сохранности ясного сознания, отсутствии галлюцинации и бреда.

Состояние больной, являясь начальной стадией ограниченного заболевания центральной нервной системы с нарушением психической деятельности, не достигающим степени психоза, хотя и требует постоянного врачебного наблюдения, но в настоящее время не ведет за собою необходимого пребывания в психбольнице».

Писал заключение, понятно, не литератор, но смысл его предельно ясен. Я показал эту выписку опытному знакомому психиатру, и тот, ознакомившись с ней, шепнул мне с лукавой доверительностью: «Сейчас любому из нас можно ставить такой диагноз...»

Может, ленинградская профессура просто пожалела Ксению Александровну? И тем самым оградила ее от дальнейших преследований? Ведь именно на основании этого медицинского заключения появился еще один документ —»Постановление 1933 года, декабря месяца, 31 дня за подписью все того же Орешникова, правда, успевшего уже к этому времени вырасти до старшего уполномоченного: «Дело на гр. Святополк-Мирскую К.А. следствием прекратить и сдать в Архив...»

Таким образом 1934 год Ксения Александровна встретила на берегах Невы с «вольной» в кармане, если, разумеется, в предпраздничной суете эту бумажку успели ей выдать. Возможно, именно этот документ и явился той магической «охранной грамотой», с которой Ксении Александровне не был страшен и 1937 год.

Как сложилась ее дальнейшая судьба, мы уже знаем. Конечно же, и после «княгиня» не обходилась без чудачеств. Вспомним хотя бы предания о ее встрече со Сталиным, о переписке с Крупской... Хотя кто теперь с полной определенностью сможет сказать, где в ее жизни была правда, а где выдумка! Есть же свидетельства банковских чиновников о том, что Ксения Александровна передавала на текущий счет детских садиков солидные суммы, полученные из заграницы. А японская соломка, приходившая тоже в заграничных посылках? До сих пор в Старобельске живы люди, которые носили шляпки, сплетенные ею из этой самой соломки по модному тогда фасону «маленькая мама»...

Бесспорно одно: в период фашистской оккупации Ксения Александровна —эта гражданка без гражданства, как писали о ней в анкетах следователи ГПУ — проявила свои лучшие гражданские качества, спасая от смерти и неволи своих земляков. Кстати, факт этот не отрицается и в известной уже нам «совершенно секретной» справке-вытяжке из ее досье.

Рассказ о Ксении Александровне был бы не совсем полон, не упомяни я еще один эпизод из той же серии ее общений с политическим следствием.

В апреле 1943 года, как сообщается в деле, Святополк-Мирскую посетил оперативный работник УНКГБ Ворошиловградской области Карин, который назвался «представителем военного командования», интересующегося якобы отношением немцев к Ксении Александровне в период оккупации Старобельска. И тут разоткровенничавшаяся собеседница вдруг заявила гостю, что она вовсе не Святополк-Мирская, как утверждала раньше, а бывшая Великая Княгиня Ксения Романова. Ее муж — Великий Князь Александр Михайлович — после февральской революции выехал-де за границу. Ей же, чтобы последовать за ним, пришлось сочетаться фиктивным браком с кн. Святополк-Мирским Владимиром Александровичем, ибо лиц царской фамилии за границу якобы уже не пускали. Только после этого ей удалось добраться в Париж, откуда она в поисках потерявшегося сына Федора в 1928 году нелегально проникла в Россию.

Самое смешное (или печальное?), что оперативный работник Карин живо заинтересовался этим «откровением», и следственная машина завертелась с новой силой. Ксению Александровну сфотографировали, у нее изъяли также несколько старых фотографий, относящихся к 1917 году, письма. В Центральном государственном историческом архиве разыскали подлинные снимки Великой Княгини Ксении Романовой, ее автографы и все это отправили на экспертизу.

По заявлению Отдела «Б» НКГБ СССР (акт экспертизы №521 от 5 мая 1945 года), «фотокарточки неизвестной, именующей себя «Святополк-Мирской», получены не с Ксении Александровны Романовой, а с другого лица, причем отмечено, что при изучении не было обнаружено ни одной из примет, которая указывала бы на принадлежность представленных фотографий одному лицу. Сравниваемые почерки тоже принадлежат разным лицам...»

Следствию удалось «накопать» еще немало, так сказать, убедительных несоответствий. Скажем, Святополк-Мирская утверждала, что во время империалистической войны проживала в Киеве, а в это же время настоящая Великая Княгиня Ксения, что явствует из ее подлинных писем, вплоть до февраля 1917 года находилась в своем крымском имении Ай-Тодор (Кореиз).

Святополк-Мирская называет свой петербургский адрес: Гороховая, 27. Дом же Великой Княгини был расположен по Мойке, 106.

Служба НКГБ вновь перетрясла генеалогию рода Святополк-Мирских, дабы на этот раз установить принадлежность к этому роду «фиктивного мужа» Ксении Александровны. Увы! В таблице имен такого сочетания — Владимир Александрович — тоже обнаружить не удалось.

«Все эти обстоятельства, — с видом первооткрывателей сообщают следователи, — позволяют полагать, что гражданка, называющая себя Святополк-Мирской-Романовой Ксенией Александровной, никакого отношения к фамилии дома Романовых не имеет».

Что спасло Ксению Александровну на этот раз? Старая «охранная грамота», которую в свое время в Ленинграде подписал ей старший уполномоченный Орешников? Патриотическая деятельность во время оккупации? А может, то, что, как совсем по-житейски сообщалось в «совершенно секретной» справке, Святополк-Мирская «по старости из дому почти не выходит»?..

Нет, отвратительно, топорно, ужасно неквалифицированно работала служба ГПУ-НКГБ! Ведь сколько терзали старушку допросами следователи — и простые, и старшие — но так и не смогли установить даже подлинного имени.

Каждый год весной у могилки с надписью «Кс. А.Романова» на железном кресте собирается полгорода — на панихиду. Люди добрым словом поминают свою землячку, приносят ей цветы. И по-прежнему называют княгиней...